О берестяных грамотах, труде Зализняка и бреднях Галковского
Решил отметить День Берестяной Грамоты разместив на "100 книг" материал с подробным разбором галковского антиисторического треша вокруг берестяных грамот. Это не рецензия на знаменитый труд Зализняка, это опыт его использования как самого подробного свода грамот в качестве материала для исторической социологии новгородской грамотности.
Свою аргументацию Галковский строит на предположении, что поскольку массовые находки берестяных грамот противоречат тезису о малограмотности большинства населения средневековых государств, то значит, они являются заведомой фальсификацией.
«Грамоту знали 1-2-3, от силы 5%% населения. Деревни были поголовно неграмотны», — сообщает Галковский про XVIII век. Очевидно, подразумевая, якобы из этого автоматически следует, что в XII–XIII веках грамотно должно было быть еще несопоставимо меньшее число людей, 0,001%. Тут у Галковского наличествует тот же самый иллюзорный прогрессизм, что и у Морозова, Фоменко и Носовского, которые, отсчитывая обратно в прошлое современные темпы прогресса, пришли к выводу, что история не может начинаться раньше XI века...
Береста оказалась намного более доступным писчим материалом, чем древний папирус или современная бумага, изготовить которые самостоятельно обычный человек не может. Это, казалось бы, должно было привести к возникновению общества всеобщей грамотности, так как отсутствовали материальные и технологические препятствия к использованию письма.
Однако сложилось ли такое общество в действительности? Для ответа на поставленный вопрос мы воспользуемся сводом берестяных грамот, опубликованным А.А. Зализняком в работе «Древненовгородский диалект» (Зализняк 1995), в котором источники удобно сгруппированы по нескольким эпохам. Обследуем начальные и заключительный из выделенных Зализняком периодов и зададимся вопросом о том, какое социальное и имущественное положение занимали авторы и адресаты грамот, каково соотношение среди них представителей высших социальных слоев и духовенства, владение которых грамотой было бы не удивительно и представителей простонародья – крестьян, ремесленников и т.д. Каково соотношение мужской и женской грамотности. Это позволит нам составить представление о социальном портрете новогородской грамотности и его изменении от эпохи к эпохе....
А11 (№109) — жалоба на покупку во Пскове рабыни, оказавшейся чужой, за что покупатель был схвачен княгиней, за автора грамоты поручилась в итоге дружина князя, то есть он принадлежал к социальным верхам. Автор планирует купив коня и посавдив на него княжьего человека отправиться на очные ставки.
А12 (№241) – требование уплаты денег, где упоминается должностное лицо – «отрок». А13 – письмо ростовщика на свинцовой пластинке. А14 (№№745, 736) – переписка новгородского посадника Иванко Павловича с отцом и с управляющим (в последнем случае о ростовщических делах).
А15 (№ 644) – письмо достаточно богатой женщины Нежки, о том, что она отдала перековать два золотых кольца, а работа не исполнена. А16 — письмо монаха.
А17 (№424) – Гюргий предлагает отцу и матери продать двор и переселиться в Смоленск или Киев, где хлеб дешев, социальное положение установить трудно, оно не низкое, раз есть двор, но и не такое высокое, чтобы не ощущать дороговизну хлеба как серьезную проблему.
Из грамот за XI–XII века мы получаем картину типичного средневекового города – административный персонал, ростовщики, купцы, ремесленники. Круг их интересов – выдача и возврат процентных ссуд, судебные тяжбы, хозяйственные конфликты. Это те самые «5-3-2 и даже 1% населения», знание которыми грамоты через двести лет после создания славянской письменности Кирилла и Мефодия совершенно не удивительно.
