Праймс-30, 31

"...Мне нравится наблюдать, как огонь в твоих глазах зажигает и сжигает всё внутри тебя. Мне нравится смотреть, как ты, закусив свою нереально сладкую губу, кончаешь. Мне нравится..."***

Всё в жизни возвращается: хорошее и плохое. Но только пропорции у них разные. Плохое возвращается умноженным на тысячу, а хорошего — только его кусочек.

Наши слезы редко когда воздаются нам последующим огромным счастьем. Но сделанное что-то не совсем хорошее обязательно облетит земной шар и шибанет со всей дури в затылок. И хорошо, если только тебе, а не твоим родным и самым близким.

Карма вообще такое дело — не то, чтобы слеповатое, но да, работает грубо и сшибает без особой мысли. Грехи отцов могут пасть на их детей — хотя, казалось бы: и где здесь справедливость?

Но возможно карма — это не о справедливости. Это о том, что любое зло будет наказано, причем в нереально большом размере. Чтобы неповадно было.

К примеру, Кан Юджэ (хоть он и далек от философских размышлений) уже начинает догадываться, что, наверное, не стоило настолько беспечно пи́здить перваков, снимать на камеру свои преступления. И главное: НЕЛЬЗЯ БЫЛО ПЕРЕХОДИТЬ ДОРОГУ БРАТЬЯМ КИМ.

Потому что сначала его лишили его репутации (блядский Ким Тэхен). Потом: его гордости (херов ночной художник). Ну а дальше — его обычной сытой и обеспеченной жизни (Ким Сокджин, сумевший добиться у совета попечителей Ёнсе полного расследования деятельности Юджэ за все годы обучения, обыск его личного шкафчика в раздевалке, где были найдены расфасованные наркотики, продажей которых он успешно занимался, и последующий его арест и блокировка всех его кредиток отцом). Кан Юджэ был исключен из Университета Ёнсе с пожизненным запретом заходить на территорию всех трех его кампусов.

Или тот же декан Сонг, мечтавший занять кресло ректора Хвана. И искренне надеявшийся, что тот не сумеет вылечиться и... сдохнет. Тогда должность автоматически перейдет ему.

Казалось бы: просто сиди и жди, пока труп твоего врага проплывет мимо. И только после этого начинай наводить свои порядки и показывать свое настоящее лицо. Но нет, преподобный посчитал должность своей еще до того, как она собственно таковой стала.

Ум и дальновидность оказались не о декане Сонге. Любой рассудительный, расчетливый и здравомыслящий руководитель умеет смотреть и просчитывать на много шагов вперед. И обязательно знает, с кем надо дружить и ни в коем случае не портить с ним отношения.

Неумная и недальновидная натура декана Сонга сделала ему очень паршивое одолжение: он решил потягаться со студентом Кимом. Который за своего младшего брата глотку любому перегрызет. И который через четыре года возглавит одну из самых больших фармакологических корпораций в стране. И который будет решать: продолжать финансировать Университет Ёнсе или нет.

Да, необычайно непредусмотрительно со стороны преподобного было решить не дружить с Сокджином, не попытаться заранее наладить с ним контакт, а сделать попытку его продавить.

Сначала Джин отыскал ректора Хвана и сообщил ему обо всех сомнительных новшествах в Ёнсе, пока тот находился на больничном. Затем он рассказал ему, что в ближайшем будущем планирует обрезать любую поддержку со стороны семьи Ким университету. Ну и напоследок поделился, почему декана Сонга за глаза насмешливо называют "преподобным". Любитель морализаторствовать и цитировать библейские заветы также очень любит поглядывать через камеры за университетской душевой. Защита местного бандита и дилера Кан Юджэ тоже была засчитана декану в весомый минус. Вот такая вот раскаленная кочерга до упора в сморщенный анус преподобного.

Местью Сокджин был удовлетворен.

Он не знал, вернется ли ректор Хван к своим обязанностям, и кто может быть следующим руководителем Ёнсе, но это точно будет не декан Сонг.

Да, с братьями Ким определенно лучше не связываться.

Ну или к примеру, как Чон Хосок. Он знает о карме всё. Он даже может написать о ней диссертацию. О том, как сделать неправильный выбор, разрушить свою жизнь, а затем абсолютно неожиданно столкнуться лицом к лицу со своей же историей.

Тэхен прошел и сел на свободное место. Хосок бросил на него быстрый и удивленный взгляд (Ким Тэхен точно не являлся его студентом), затем посмотрел на Чон Чонгука, который, как и он, сразу же увидел зашедшего в чужую аудиторию Мистера Краш Ёнсе.

Всё занятие Тэхен провел очень тихо, слушая абсолютно непонятную ему лекцию, изредка косясь на Чонгука и выдерживая прямые вопросительные взгляды преподавателя Чона.

Когда прозвенел звонок и студенты начали покидать помещение, Тэхен встал так, чтобы точно не пропустить Чонгука. И тот, понимая, что его загоняют в ловушку, медлил и не спешил покидать аудиторию. Так они стояли и смотрели друг на друга, не мигая и ничего не говоря. Пока комната не опустела. А Хосок, сделав несколько шагов в сторону, спрятался за большим шкафом с проектором. Встал там, отлично осознавая, что его не будет видно. Потому что иногда ты просто это знаешь — так надо.

Кто-то из последних уходящих из аудитории студентов на автомате захлопнул за собой дверь. И Тэхен с Чонгуком осознали, что остались здесь одни. Стояли между длинных рядов столов метрах в трех друг от друга и смотрели.

— Эта лекция — набор слов, — наконец нарушил тишину Тэ. — Я не верю, что человек, всю жизнь занимающийся творчеством и сконцентрированный только на нем, на самом деле разбирается в астрофизике. Ты же художник. Какого хера ты пошел в естественные науки?

Тэхен смотрел на него так серьезно, так внимательно, проницательно и даже как-то... любяще, что ли. Как будто он всё понимал. Даже то, о чем Чонгук молчал или боялся признаться самому себе.

Чонгук переступил с ноги на ногу.

— Он самый недорогой, — спустя какую-то напряженную паузу проговорил он.

Хосок, прячущийся за проектором, закатил глаза.

— У меня стипендия в Ёнсе только на эти два семестра, — продолжил говорить Чонгук. — Потом надо будет самому оплачивать мою учебу. Родители отказались от меня. Они не считают меня своим сыном. Они считают меня своим позором.

— Чонгук... Ты не должен менять себя и свою жизнь в угоду им.

— То, что ты видел сегодня... Это не норма. Отец впервые поднял на меня руку. Я нарушил обещание, которое дал ему. Он слишком во мне разочарован. В последние месяцы он начал смотреть на меня совсем другими глазами.

Тэхен едва удержал в себе тяжкий и прерывистый вздох. Он вдруг вспомнил свой разговор с Намджуном. Наверное, так же старший брат смотрел на него тогда, как он сейчас глядел на своего кролика.

Вот как выглядит человек, запутавшийся в своих проблемах, который смотрит на мир через нечеткое, искривленное зеркало. И который остался один. Пытаясь решить свои проблемы в одиночку, без трезвого взгляда со стороны, иногда мы только еще больше всё запутываем. Не уменьшая эти самые проблемы, а лишь увеличивая их.

— Чонгук, — очень мягко произнес Тэ, — ты запутался. И сейчас стабильно совершаешь ошибки. Какими бы мы крутыми ни были, нам тяжело противостоять нашим родителям. Они имеют на нас очень большое влияние. Но родители не всегда правы. И не всегда нужно слепо следовать тому, что они говорят.

— Тэхен... — Чонгук на мгновение зажмурился. — Ты не понимаешь. Я это знаю. Но они пошли на слишком большое упрямство. И если я сейчас им не подыграю, если не сделаю так, как они хотят, я их лишусь. Мне двадцать лет. Я не могу остаться без родителей.

Какое-то время они оба молчали.

— Я должен вернуть свою семью, — повторил Чонгук. — Я облажался.

— Родители, которые выбрасывают из дома своего сына, закрывают перед ним дверь, когда он два месяца был в аду, лишают поддержки, заставляют отказаться от всего, что ему дорого и быть таким, как они хотят, даже если это будет уже не он — это не ты, Чонгук, это они облажались. Ты не их игрушка. Ты — личность. А они тебя сейчас ломают. Я понимаю, что мне повезло, потому что у меня хорошая семья, мои родители и мои братья всегда и во всем меня поддерживают. И, наверное, не мне советовать. Но ты не должен в угоду им ломать себя и свою жизнь. Один раз себя сломаешь, потом не починишь.

Отец и мать Чонгука не поняли, насколько же необычная, одаренная и яркая личность их сын. И вместо того, чтобы гордиться им, оберегать его, быть его надежным тылом, они решили его тупо переформатировать. Чтобы он стал таким, как все, и не выделялся из общей серой массы.

Чонгук уже понимал, что Тэхен в курсе того, что он два месяца провел в камере предварительного заключения. И от этого было еще херовее. Хуже партии, чем он, Тэхену не придумаешь.

— Прости меня за то, как я вёл себя в последнее время. Я хотел, чтобы ты возненавидел меня. Мне казалось, так тебе будет легче отпустить эту историю и забыть обо всём том хорошем, что между нами было. Если ты будешь считать меня обычным мудаком. Я решил повести себя как Лиён. Он же смудачил, и у тебя сразу же пропали к нему все чувства.

— У меня не было чувств к Лиёну!

Чонгук помедлил.

— А ко мне есть?

— А к тебе есть!

Они оба на какое-то время снова замолчали, потому что это впервые из одного из них выпорхнуло признание.

— Ничего, это пройдёт, — проговорил Чон, отводя глаза и пряча свой взгляд в стене. — Очень скоро ты меня забудешь. Я буду для тебя всего лишь твоим прошлым. Одной страницей. А может даже абзацем. Это всего лишь увлечение, нет?

— Нет, Чонгук, — сухо возразил Тэхен. — И такая хрень — как холодность и мудачество проходит только с теми, кто не любит. Это они после этого просто посылают нахер. А тем, кто любит, подобное делает очень больно.

— Я без гроша, у меня ничего нет. Я был в тюрьме, мои родители отказались от меня и лишили поддержки, — он зацепился за глаза Тэхена, настолько прекрасные, и в которых сейчас было столько затаенной боли и мольбы. — Мы ведь не пара. Ты же понимаешь это? Тебя ждет отличное будущее. А мне мое еще надо выгрызть. Я даже не знаю, что впереди, потому что пока у меня есть только непонятное настоящее. И в этом настоящем я должен пахать, чтобы создать нового себя.

— Это бред, — прошептал Тэхен. — Ты не можешь решать за меня. Только я могу знать, подходишь ты мне или нет.

— Но я не подхожу. И твоя семья никогда такого, как я, не примет.

Их прервал громкий звук и ворвавшийся в аудиторию студент.

— Мне нужен преподаватель Чон, он здесь?

— Нет, он уже ушел, — быстро ответил Чонгук. А Хосок еще глубже спрятался в свое неожиданное укрытие. О нем действительно никто здесь не знал. Он стал свидетелем чего-то такого, чего, наверное, слышать ему не надо было. Но он, кстати, всегда догадывался о тайне Тэхена. О его ориентации. — Встреча с тобой, — продолжил Чонгук, когда они снова остались вдвоем, — это мое благословение и мое наказание. У тебя впереди прекрасное будущее. Ты — лучший человек, которого я только встречал в своей жизни. И я очень не хочу быть твоим кошмаром или шрамом на твоем сердце.

Тэхен понимал — Чонгук для себя уже всё решил, и от этого было очень больно.

— Иногда мы не можем выбирать, — бросил он в ответ.

— Это правда... Иногда мы не можем выбирать. А даже тогда, когда можем, выбор может стоять между ужасным и таким же ужасным. Ты просишь, чтобы я выбрал тебя...

— Нет, — возразил Тэхен, — я не прошу, чтобы ты выбрал меня. Я прошу, чтобы ты выбрал себя. Ты даже не осознаешь, насколько ты запутался. Пытаешься быть не тем, прожить жизнь, которую хотят они. Ты умрешь внутри, если будешь это делать. Ты яркий, ты талантливый, тебя слушают, перед тобой целый огромный необъятный мир. А ты пытаешься всё это в себе убить. Ты учишься не там, где хочешь, будешь тем, кем не хочешь быть, с теми, с кем быть не хочешь. Это насилие над человеком. Почему они это делают с тобой? И почему ты соглашаешься на это?

Чонгук опустил глаза, открыл свой рюкзак, долго там копался, пока не нашел кое-что в одном из потайных карманов. Этот рюкзак — единственное, что уцелело, после всей той бури, что обрушилась на его жизнь.

Он достал небольшую флешку, приблизился к Тэ и вложил ее в его ладонь.

— Это то, что тебе нужно знать. Распоряжайся по своему усмотрению.

Доказательства, которые ему когда-то передали, включая собственные заметки, и которые полиция так и не сумела из него выбить. А она очень старалась.

Чонгук всё не выпускал руку Тэхена из своей. Было нереально тяжело всё же это сделать. Потом очень нежно поцеловал своего принца в висок.

— Прости, — прошептал он, прижимаясь лбом ко лбу Тэхена. — Прости... — еще одно очень тихое.

А затем он ушел.

Кажется, Тэхен плакал.

Кажется, Чонгук тоже.

***

— Ну как там? — Тэ нашел родителей в больничном коридоре. Они сидели на узком и очень неудобном диванчике. Мама положила голову на плечо отцу, а тот что-то очень тихо ей говорил. — Мои занятия только закончились.

— Он уже в операционной, — мама утомленно взглянула на младшего сына, и Тэхен ободряюще сжал ее руку. — Уже тридцать восемь минут, — негромко проговорила она, так как ощущала их все — с каждой прошедшей минутой ее страх и паника становились всё больше. Она немного беспомощно огляделась. — А где Джинни?

— Паркуется. Скоро будет здесь.

Сокджин появился еще спустя пять минут.

— Сорок три минуты, — прошептала мама.

— Он уже там? Ненавижу этого упрямого придурка, — рассерженно бросил Джин. Нервозность, царившая здесь, тут же передалась ему. Он постарался глубоко выдохнуть. Он — человек науки, и не должен настолько легко поддаваться общей панике. А она была, ощущалась в каждом движении, в каждом вдохе, висела в воздухе молчаливым и напряженным напоминанием.

— Сорок четыре минуты.

Отец посмотрел на Сокджина.

— Мама, — тут же среагировал тот, — я хочу кое-что тебе показать. В прошлый свой визит нашел здесь потрясающий зимний сад. В другом крыле, на застекленной веранде. Очень необычный. Не хочешь взглянуть на него? Это точно того стоит! — бодро завершил он свою речь, надеясь, что какой-то зимний сад они всё же здесь обнаружат.

Когда госпожа Ким и Сокджин ушли, Тэхен присел на соседний диванчик. Мама бы сказала: "48 минут".

Некоторое время они оба молчали. Потом Тэ заговорил.

— Папа... это сейчас очень не в тему, но мне нужно кое-что тебе рассказать, — отец кивнул, и Тэхен, тяжко вздохнув, продолжил: — Мы с хёном сегодня ночью рылись в документах твоей компании. Кое-что ранее мне рассказал Чимин. А сейчас мне в руки попала очень... очень взрывная информация. Я уже почти полностью понял, что именно произошло. Возможно, без каких-то деталей. Есть кое-что, что тебе нужно знать. Мы сломали жизнь одному очень хорошему человеку.

Отец нахмурился.

— Тэхен, ты меня пугаешь.

— Твой любимый давний деловой партнер — господин Ча Джан Ми, за твоей спиной проделывает очень нехорошие вещи. Ты говорил, что взрослые люди поступают именно так — собирают доказательную базу и обращаются к вышестоящим инстанциям. Я собрал эту базу и теперь обращаюсь к тебе.

— Тэхен, — господин Ким помолчал, — ты же понимаешь, что кидаться подобными серьезными обвинениями — это неправильно, неэтично и даже опасно?

— Быть преступником и обманывать своего друга и партнера, возможно даже будущего тестя его сына, — холодно парировал Тэ, — это тоже неправильно, неэтично и опасно.

Последнее слово он сказал, думая о Чонгуке, жизнь которого эта мразь Ча Джан Ми вдребезги разбила.

— Ты же знаешь, что у вас есть фонд — «Rainforest Nature Fund»? Я встречал это название, когда работал в твоей компании. Я знаю, что этим фондом занимается он.

Отец хмуро кивнул.

— Да, мы создали его для защиты лесов и водоемов нашей страны. Из-за производства наших предприятий в атмосферу выкидывается много разрушающих среду веществ. Этот фонд — одна из попыток компенсировать нанесенный природе урон.

— Этот фонд, — жестко парировал Тэ, — это еще одна попытка разрушать и уничтожать нашу природу.

Господин Ким нахмурился еще сильнее, но прежде, чем он возразил (а он конечно же собирался возразить), Тэхен продолжил:

— Знаешь, что такое экоцид? Я вот не знал. Это — геноцид против природы. Наше законодательство, как сказал мне Намджун, всё еще плохо регулирует такие процессы. Но в мире всё чаще вводят за него серьезную уголовную ответственность. Твой... Ваш с Ча Джан Мином фонд занимается тем, что выбрасывает в водоемы отходы от промышленных предприятий. Вместо того, чтобы утилизировать их по всем правилам. Не мне тебе говорить, насколько это дорого. Сбрасывать отходы в речку намного дешевле. Он обворовывает тебя, потому что те финансы, которые ты выделяешь на утилизацию, он кладет в свой карман. И через этот фонд берет заказы от других промышленников. Река Нактонган — самая длинная в Южной Корее. Они уже почти два года сбрасывают отходы в эту реку. Сейчас там уже уничтожено всё живое в радиусе трех километров. А Нактонган обеспечивает питьевой водой все районы нашей страны, через которые она протекает. Это включая такие миллионники как Тэгу и Пусан. В ее долинах расположены болота Чханнёне и Упхо, которые населяют редкие виды птиц, рыб, млекопитающих и беспозвоночных.

— Вижу, ты неплохо подготовился, — пробормотал мрачный отец.

— Нет, это не я. Это работа Чимина, который много сил вложил в свое исследование. И Чонгука, который за это поплатился своей свободой.

— Кто такой Чонгук?

Тэхен сглотнул. "Кто такой Чонгук?" Человек, которого он любит. Без которого не представляет своего существования. Но быть с которым он не может. Потому что их общество состоит из долбанных гомофобов. И многим, таким же, как и он, приходится выбирать — всю жизнь прятаться в шкафу и жить не своей жизнью или лишиться своей семьи, своих родных и друзей.

— Чонгук — это активист. Он выступал против многих вещей, которых быть не должно. Такие, как к примеру это — незаконный сброс в реку токсичных веществ. Ему попали в руки доказательства причастности твоего фонда к ухудшению экологии в его родном регионе. Люди, которым он доверял, предали его и сообщили обо всём в полицию. Тем коррумпированным копам, которые давно за ним гонялись. Его арестовали, его репутацию очернили, его многомиллионный блог удалили и даже фальсифицировали его смерть, чтобы разбить устоявшуюся ячейку активной молодежи. Из-за всего этого от Чонгука отвернулась его семья. Ему угрожали длительным заключением, вменяя лживые обвинения.

Ча Джа Мин лично вышел на отца Чонгука и пообещал ему, что с его сына будут сняты все обвинения, если он перестанет использовать личность Праймса, заниматься своей активистской деятельностью и от греха подальше вообще уберется из Пусана. Он даже организовал стипендию Чонгуку на год на любой факультет престижного Университета Ёнсе — любой, кроме художественного. И чего Чонгук не знал — так это того, что тот даже подбросил деньжат господину Чону — за то, что отец Чонгука точно проследит, что его сын не будет возвращать Праймса и не продолжит копать под фонд «Rainforest Nature Fund». Но там где есть пряник, есть и кнут. И отцу Чонгука сообщили, что в случае, если он не сможет удержать сына и фонду Ча Джа Мина будет что-то угрожать, всю семью Чон найдут мертвыми. И никто не будет расследовать их "случайные" смерти. С огромными корпорациями связываться нельзя, и идти им наперекор очень не рекомендуется. Сожрут, перетравят, испражнятся и даже не заметят.

— Ты хочешь нашей смерти?! — кричал отец Чонгуку. — Нас всех убьют, если ты продолжишь! Ты виноват во всех несчастьях, которые уже произошли и могут произойти с нашей семьей!

— Я надеюсь, у тебя есть доказательства вины Джа Мина, — отчужденно заметил отец Тэхена, бросая взгляд на настенные часы. Они дружили с Джа Мином почти пятнадцать лет. Поверить в подобное предательство было далеко не так просто. Если его сын прав, Ча Джа Мин не только обворовывал его — он его еще и подставил, сделав партнером в фонде, занимающимся противозаконной деятельностью. Если об этом узнают конкуренты, это нанесет огромный финансовый и репутационный урон их семейному предприятию.

— У меня есть доказательства его вины, — подтвердил Тэ, доставая из кармана и отдавая отцу флешку, изучением которой он сегодня занимался вместо того, чтобы идти на пары. — И раз мы с тобой так откровенны... — это то, о чем Тэхен всё утро размышлял. Вспоминал слова Джина, уставшие глаза Чонгука, и всё яснее осознавал, что он больше не хочет скрываться. Несмотря на любые возможные последствия. Пусть всё будет так, как должно быть. — Есть один небольшой факт, который вам с мамой надо было бы обо мне знать, — и, не давая себе подумать или передумать, на выдохе выпалил: — Я гей. Давно. Всегда. И буду всегда. Это не поменяется. Мне не нравятся девушки... В том смысле. Вообще. Никогда. Ни разу. Я не буду ни на ком из них жениться. Я не согласен с этим. Я не буду как сын господина Кана делать вид, что я не такой. Я отказываюсь.

Господин Ким моргнул, явно не ожидавший такого серьезного признания и настолько бурной тирады в больничном коридоре.

— Ух... — он вытер проступивший пот на лбу. — Я думал, ты никогда не признаешься. Хотя твоя мама ставила на окончание колледжа.

— Так вы что... знаете?! — выпал в осадок Тэ.

— У тебя Джеймс Дин на стене. А еще когда тебе было шестнадцать, твоя мама нашла у Сокджина слайды, как делать... — он кашлянул.

Тэ ощутил, что по цвету своих щек может соперничать со знаменитой курткой Джеймса Дина. Ну или с вареными раками.

— А почему вы решили, что... слайды для меня?

— Там были такие подписи вроде: "Тэхен-и, здесь поверни голову так"...

От тотальной и бурной неловкости отца и сына спасли вернувшиеся Сокджин с мамой.

— Как там зимний сад? — тут же благодарно переключил внимание господин Ким на свою жену. — Понравился?

— Там была всего одна кадка с фикусом... — недоуменно произнесла госпожа Ким.

— Понятия не имею, куда он делся... — развел руками Джин.

Они еще немного посидели вчетвером, и мама братьев вновь принялась считать минуты. Пока ее муж бросал взгляды на всё еще покрасневшего и взволнованного таким революционным разговором сына.

— Тэхен, составишь мне компанию? Принесем всем напитки.

Но повел он его не в больничную столовую и даже не к кофейным автоматам, а на улицу.

— Давай прогуляемся. Операция будет длиться еще не менее часа, а Сокджин посидит с мамой.

Так что они пошли вначале по одной дорожке, затем — по другой. Нашли какую-то небольшую аллею с высаженными с обеих сторон молодыми каштанами. Сюда приходили те, кому надо было успокоиться и разгрузиться.

— Мы с мамой не говорили тебе об этом, так как считали, что ты сам расскажешь нам, когда будешь готов, — отец заговорил уже когда они сделали несколько кругов и дошли до небольшой спрятанной в углублении внутреннего двора больницы часовни. — И то, что твой старший брат был в курсе и поддерживал тебя, давало нам уверенность, что ты не будешь наедине сам с собой.

— И... как вы к этому относитесь? Неужели настолько легко приняли?

— У нас было достаточно лет, чтобы смириться со всем, больше узнать о том, что такое интересоваться своим полом. И твоя мама постоянно включала нам какие-то онлайн семинары об этом. Я много чего знаю.

Тэхен ожидаемо еще больше покраснел.

— Мы хотели узнать нашего ребенка лучше. Ты всегда был необычным. И самым ярким из всей нашей семьи. С самого детства. Возможно это еще больше подчеркивает твою неординарность. И нет, я не буду тебя насильно женить или что-то в этом роде.

— Но та девушка, Мираи... Ты же нас знакомил явно с какой-то целью?

— Мне была интересна твоя реакция. Я надеялся, что это подтолкнет тебя к откровенности. Мне кажется ты не из тех, кто захочет всю жизнь такое ото всех скрывать. В тебе слишком много свободы. А тайны — они сковывают. Как ты сказал — раз уж мы настолько откровенные сегодня, я хочу кое-чем с тобой поделиться. И я надеюсь, что ты если не поймешь меня, то хотя бы узнаешь правду. Три года назад, когда в наш дом с самого утра пришла полиция. Я знал, что это Намджун разбил машину, — и в ответ на молчаливый шок сына продолжил: — Было бы странно сделать другой вывод. Учитывая всё то, что он творил, что вернулся домой пьяным, с разбитым лицом и под утро, а ты полночи в гостиной смотрел какой-то сериал на Нетфликс.

— Но ты сам настоял, чтобы на меня надели наручники! И отправили в тюрьму!

Ответом ему была тишина. Есть вещи, которыми гордиться нельзя.

— Я должен был спасти Намджуна, и в тот момент, выбирая между двумя моими сыновьями, я пожертвовал тобой. Если бы Джун-и не остановился, неизвестно где и каким он бы был сейчас. А еще ранее мне было необходимо, чтобы кто-то приглядывал за моим самым младшим сыном. И я снова пожертвовал тобой.

— Это потому, — Тэ выдавил из себя невеселую улыбку, — что ты любишь меня меньше всех. Я это знаю.

— Это потому, — возразил отец, — что ты единственный, кто способен на это. У моих старших сыновей нет твоего огромного сердца и твоей несгибаемой внутренней силы. Сокджину в раннем возрасте пришлось пережить огромную трагедию, которую не каждый человек сможет пройти и в зрелом уме, — Тэхен стремительно побледнел, потому что он ни о чем таком не знал. Но расспрашивать всё же было неэтично. — И это наложило на него свой отпечаток. Он закрылся от внешнего мира, от других людей. И возможно иногда он ведет себя более бесчувственно, чем должен был бы. Джун много обижается на меня, так как уверен, что я его не люблю. Что средний сын не так ценен, как старший или младший. И я не могу переубедить его в обратном. Каждое мое слово он воспринимает как доказательство моей нелюбви. А все доказательства любви он попросту не замечает. Я так много лет знаю о твоей ориентации. И я всегда восхищался твоей силой, что ты мог нести это вопреки всему. Что взял вину Намджуна на себя и никогда его этим не попрекнул. Что с детства опекаешь Джинки и очень многим пожертвовал ради него. И никогда ни ему, ни мне этого не высказал. Но когда случилась та история с избиением другого студента в столовой — в тот момент я испугался. Что ты слабее, чем я всегда считал. Что ты не выдержал давления, что твоя сила дала трещину. И в тот момент мне казалось, что самым логичным будет взять тебя под своё крыло. Но твой брат — Джинки — он очень высокого мнения о тебе. Когда ты убежал из дома, и да, я прекрасно знаю, что те выходные ты провел не с Джинки, а отправил его ко мне, чтобы он замял твой побег. Он рассказал мне о том, что произошло, и показал видео. Я против решения проблем кулаками — и ты это знаешь. Но тогда я понял, что картина, которая мне нарисовалась, была далекой от истины. Хотя Джинки мне и соврал, в тот день он сказал мне очень важные слова.

— Какие? — помолчав, спросил Тэхен. К тому времени они присели на лавочку и бездумно наблюдали за такими же прогуливающимися посетителями больницы.

— "Тэхен знает, что делает. Я всегда и во всём ему доверяю. Он никогда не пойдет против собственной совести". Я очень рад, что мои дети настолько мудрые в свои ещё достаточно весенние годы... Как отец я восхищаюсь тобой. Мне нравится знать, что такой человек, который с детства проявляет столько внутренней силы, доброты, прощения, который освещает другим жизнь своей безудержной энергией, улыбкой даже когда сам не хочет улыбаться. Мне очень нравится знать, что такой человек — это мой сын. Наверное, родители не должны говорить, что они любят какого-то ребёнка больше — в смысле родительской этики, если такая есть. Но только тебе и только сейчас я это скажу. И никогда не признаюсь, что такое говорил. Я всё буду отрицать. Но… Самый мой любимый сын, из всех четырех — это ты. И, наверное, это правда, что родители действительно испытывают сильнее всего тех детей, которых больше всего любят.

Уже когда они возвращались обратно, прежде чем зайти в здание клиники, отец сказал кое-что еще.

— Я поставил обоих твоих старших братьев в жесткие рамки. Из-за этого у них нет особой возможности для маневра. Но я знаю, что эти рамки им нужны. Без этого они не достигнут успеха и не сумеют полностью реализоваться. Тебе же я даю самое ценное, что только может дать родитель. Я даю тебе полную свободу в жизни. Делай, что хочешь. Ни к чему тебя не обязываю и не принуждаю. Я просто знаю, что ты сделаешь всё так, как надо и без моей помощи. Таких, как ты — ярких и неудержимых, свободных как ветер… Таким рамки и клетки не нужны. Они не дадут взлететь. Я тебе и в тебя верю. И всегда буду тобой, как и всеми моими детьми, гордиться. И обещаю, что всегда буду на твоей стороне.

жSDWEEEE

Когда Чимин открыл глаза, рядом на неудобном больничном стуле сидел Тэ.

— Твой папа вышел поговорить с твоим врачом, — мгновенно сообщил ему, увидев, что его друг проснулся. Чимин с трудом закрыл и открыл опухшие веки, давая понять, что слышит его. — Он скоро вернется. Ты сейчас в палате интенсивной терапии. Через пару дней тебя должны перевести в обычную. Минни, выздоравливай и приходи в себя. И пусть твоя почка, твоя новая фасолина приживется и начнет бесперебойно работать. А я тогда в награду расскажу тебе, кем является Праймс. Его необычную и яркую историю.

Зрачки Чимина расширились, и он даже нашел в себе силы согласно кивнуть.

— Но это невеселая история, — добавил Тэ.

***

Хосок перехватил своего студента, когда тот после занятий жадно пил воду в питьевом фонтанчике во дворе кампуса.

— Составишь мне компанию?

Было немного жарковато, и Чонгук еще плеснул прохладной воды на лицо, после чего пригладил мокрыми руками волосы.

— Без проблем, — согласился, даже не зная, что попросит его сделать его любимый препод, и подхватывая с земли свой рюкзак.

Хосоку понадобилось два дня, чтобы решить, что ему делать дальше. И, кажется, он понимал, что — рассказать свою историю. Чонгук был в той же ловушке, что и он когда-то — в долгу перед семьей. Когда она просит, нет, требует, чтобы он поставил ее убеждения выше собственного мнения и себя.

Так что Хосок привез своего студента поесть очень вкусные бургеры с особым соусом блю чиз и выпить шипящей колы, пока за окнами его машины по треку кружили любители кататься на роликовых коньках. Да, он привез Чонгука в самый большой парковый роллердром. Когда-то они с Юнги не раз приходили сюда.

Но едва он вернулся в машину с их перекусом, как Чонгук тут же принялся рыться в карманах, пока не нашел несколько смятых купюр и не сунул их в руки своего преподавателя.

Хосок посмотрел на них, не зная, как поступить. Эти десять тысяч вон ничего не значили для него, но для Чонгука могли быть весомой частью его бюджета.

Ничего не меняется — Чонгук такой же упрямый и не принимает чужую помощь, отвергая даже желание угостить его обедом.

— Я не просто так приехал сюда, — Хосок всё же отложил в сторону деньги и развернул свой бургер. — Это место в чём-то для меня особенное. Знаешь, я когда-то очень любил. И мы с этим человеком не раз приходили сюда. Он так забавно стоял на коньках. Мы оба откровенно были плохи в этом. Но чем хуже ты катаешься, тем веселее, — Чонгук с набитым вкусной едой ртом понимающе хмыкнул. — Я конечно, неправильно выразился. Я был влюблен в него раньше. Люблю его и сейчас. Но кое-что случилось, и мне пришлось расстаться с этим человеком. Я не знал, как это сделать правильно, потому что ему в любом случае было бы больно. Но я очень не хотел, чтобы он жил ненужными надеждами. И мне казалось… Мне казалось, что если я его оттолкну и он меня возненавидит, нам обоим будет легче это пройти. Ему — потому что он будет уверен, что я не стою его слез. А мне — потому что буду знать, что он больше меня не ждет и не страдает. И очень скоро найдет мне замену. Но это только в теории всё логично. На практике всё совсем не так.

Чонгук перестал жевать на словах "Мне казалось, что если я его оттолкну...". Его взгляд остекленел, потому что это тяжело — постоянно держаться.

— А как? — спросил он, видя, что преподаватель не спешит продолжать свой рассказ.

— Оказалось, что страдали оба. И легче не было никому из нас. Но я не знал о многом, пока ты не принес мне тот скетчбук Юнги.

— Юнги?.. — немного сконфуженно переспросил Чон.

— Я — гей, Чонгук. Как и Юнги. Мы любили друг друга и некоторое время встречались. Он выбрал астрономию факультативом. Юнги учился на факультете философии, и ему казалось, что созерцание звездного неба настроит его на особо философский лад. Совместное созерцание звездного неба нас обоих настроило на любовный лад. То, что я сейчас тебе рассказываю — если ты донесешь на меня, о моих отношениях со студентом, меня конечно уволят. Но я не прошу тебя молчать. Я только хочу рассказать тебе свою историю.

Чонгук не понимал и был удивлен, что преподаватель вдруг настолько разоткровенничался перед ним. Но он очень внимательно его слушал. Потому что кое в чем ощущал схожесть их историй.

— Родители догадывались о моих предпочтениях, поэтому меня очень рано женили. На самом деле в нашем кругу это происходит довольно часто. Мы с моей женой были больше партнерами, соседями, друзьями, иногда — очень редко, любовниками. Мне наш брак совсем не мешал, так как у каждого была своя жизнь. Мы только договорились не выносить свои похождения на сторону на публику. Такое положение вещей меня устраивало, но только до тех пор, пока я не познакомился с Юнги. Я влюбился практически сразу. Когда ты встречаешь того самого человека, тебе не нужно слишком много времени, чтобы хотя бы осознать, что вас тянет друг к другу — как магниты. Мне кажется те истории о красных нитях на мизинцах тех, кто предназначен друг другу — в этом что-то есть. Иногда ты просто чувствуешь, как тебя куда-то и к кому-то тянет. Ты можешь сказать то, что обычно тебе не свойственно С̶в̶а̶л̶и̶,̶ ̶н̶е̶у̶д̶а̶ч̶н̶и̶к̶  или сделать то, что в здравом уме никогда бы не сделал з̶а̶с̶о̶с̶а̶т̶ь̶с̶я̶ ̶с̶ ̶п̶а̶р̶н̶е̶м̶ ̶в̶ ̶т̶у̶а̶л̶е̶т̶е̶. Возможно это потому, что когда ты встречаешь своего человека, обычные правила твоей жизни перестают действовать.

— Вы не хотели раскрывать всем свою ориентацию? Поэтому расстались с Юнги?

— Нет, совсем нет. Осознав всё, я собирался быть только с ним. Юнги хотя и знал о своих предпочтениях, но до меня ни с кем не встречался. И я прекрасно осознавал свою ответственность и то, что обязан дать ему всё — свою любовь, свою защиту, всего себя. Мы собирались жить вместе. Даже подыскали квартиру. Юнги с ума сходил от счастья, выбирая какие занавески будут висеть на нашей кухне.

— А ваша жена? Она была в курсе?

— Да. Мы не собирались разводиться — на нас было возложено слишком много ожиданий наших семей, но я сообщил ей, что влюблен и что собираюсь съехаться с тем, кого люблю. Она была не против. Какое-то время мы с ней даже не виделись. А потом она позвала меня на встречу, чтобы сообщить, что беременна. От меня.

— Как так?! — в непонимании воскликнул Чонгук, который давно забыл о своем наполовину съеденном бургере, и при этом чуть не вывернул жестянку с шипучкой. — Вы изменяли Юнги?..

— Нет! Как ты вообще мог подумать о таком! Это случилось до того, как я начал встречаться с Юнги. Я же говорил тебе — иногда, хоть и очень редко, мы спали вместе.

— А у геев... встает на женщин? — немного сомневаясь, поинтересовался Чонгук.

— Конечно. Стимуляция полового органа дает нужную реакцию. Ты знаешь, как много мужчин скрывают свою ориентацию от жен, и при этом выполняют свой супружеский долг? Много. Геем нельзя стать и нельзя перестать им быть. Ориентацию невозможно изменить. Это врожденное. Можно принять себя или не принимать, поступая вопреки ей, но она от твоего решения не изменится. Как я уже сказал, иногда у нас что-то бывало с моей женой. Это что-то случилось незадолго перед моим знакомством с Юнги. Моя жена рассказала о беременности своим родителям, те — моим... Все были счастливы и планировали нашу дальнейшую жизнь. Я попытался поговорить с отцом. Но если раньше он просто закрывал глаза на то, кем я был, и делал вид, что не в курсе, то в этот раз его реакция была очень агрессивной. Он не хотел, чтобы мы воспитывали ребенка совместно, но не в браке. И нет, не столько из-за самого ребенка, а скорее из-за репутации. Как можно развестись?? Что они скажут своим знакомым?? Бросить собственного ребенка! Долг перед семьей, перед ее репутацией, перед женой, перед еще нерожденным малышом. А еще я был должен Юнги. Я оказался должен всем. Любовь или долг? Что выбрать, чтобы как можно меньше людей предать? О себе я уже и не говорю. Себя я поставил в самый конец очереди — тех, кому был должен. Я попытался объяснить всё Юнги, но он меня не слушал. Как с цепи сорвался, умолял, чтобы я его не бросал. Но я знал, что не смогу быть с ним. Тогда я попытался разыграть другую карту — что это для меня было временно, что я всегда жил со своей женой, что для меня это просто роман на стороне. И теперь я хочу его прекратить. Я собственноручно разодрал тупым ножом его сердце и свое и ушел. Лучшим решением мне казалось уволиться и уехать. Вообще куда-то далеко. Я так и сделал. Мы переехали в Японию. Через месяц после этого моя жена родила мертвого ребенка. Это был восьмой месяц беременности, спасти его не удалось. Мы дали ему имя, крестили и похоронили. После этого обоюдным решением развелись. И больше с тех пор не виделись и не общались. Это было почти два года назад. Я не возвращался в Корею. Не видел смысла. Мне понадобилось очень много времени, чтобы всё пережить. Я понимал, что просто плачу́ по счетам — что согласился когда-то жениться по желанию родителей, что сделал так, как сказали мне они, что бросил Юнги. Поэтому всю ту боль, что жрала меня изнутри, безропотно принимал.

Шокированный Чонгук давно отложил бургер и пялился в окно. Ему очень хотелось плакать от этой истории. Он даже не смотрел на преподавателя, так как ему казалось очень неприличным смотреть на него в такой момент. Наверняка, там душа нараспашку, обнаженные раны, шрамы и кровь. Интересно, если бы Чон Хосок не повелся на родителей, договорился со своей женой о совместной опеке и воспитании, не разбил сердце Юнги (и себе заодно), не уехал в чужую страну... был бы этот ребенок сейчас жив? Наверное, это тот вопрос, который Хосок задает себе каждый день.

Возможно в слове "долг" уже заложено что-то нехорошее, мрачное, высасывающее душу?

— Юнги продолжает вас рисовать, — осторожно заметил Чонгук. — Даже спустя два года. Я могу ошибаться, но возможно он до конца вам тогда не поверил. Знал, что не был всего лишь увлечением или игрушкой. И из-за этого не может вас отпустить.

— Я вернулся в Корею два месяца назад, когда мой контракт с токийским университетом завершился. Я никогда не пытался найти ничего о Юнги — не хотел в инстаграме увидеть его счастливым с кем-то еще. И вдруг ты сказал мне о нем — что он здесь, в аспирантуре, и что он меня рисовал. Я ничего не понимал, и связался с одним своим хорошим приятелем — Ким Сокджином. Мы всегда неплохо общались. Но после своего отъезда, после того, что произошло, я разорвал все связи и ни с кем не поддерживал контакт. Я встретился с Джином — он в курсе всего, что происходит в Ёнсе. И он рассказал мне историю, которая меня еще больше придавила каменной плитой. Я всё еще продолжаю платить за свой неправильный выбор. За то, что делал не так, как считал я сам, и что твердило мне мое сердце. А как говорили мне родители и общественное мнение. Оказалось, что Юнги перед тем, как съехаться со мной, захотел рассказать правду своим родителям.

— И как они отреагировали?

— Ожидаемо. Ожидаемо плохо. Заявили, что он больше им не сын, и чтобы он никогда не переступал порог их дома. Тогда Юнги пошел ко мне. А я сообщил ему, что бросаю его, и что у меня будет ребенок. Он умолял меня подумать, не спешить, не разбивать всё настолько быстро и бездумно. Тогда я сказал, что всегда относился к нашей связи несерьезно, что ему нужно найти того, кто будет его ценить и чтобы он больше не приходил ко мне. Юнги в один момент потерял всё. Ему не было куда пойти, он даже не ходил на учебу, чтобы не столкнуться со мной. Хотя меня в Ёнсе к тому времени уже не было. Пару недель он просто жил на улице. А потом, дойдя до точки отчаяния, бросился под машину. Ему повезло, что скорость авто была небольшая, и водителю почти удалось избежать с ним столкновения. После выписки из больницы он забрал его к себе домой. Ким Намджун. Да, — Хосок кивнул пораженному Чону, — некоторое время Юнги жил в доме Тэхена. Ты заметил, что Тэхен вел себя холодно со мной, когда вы приезжали в Вонджу? Я вот заметил, и долго не понимал, почему. А после рассказа Сокджина, стало понятно. Тэхен обо всём знал. Включая то, через что прошел из-за меня Юнги... Джин помог оформить на Юнги грант аспирантуры Кимов, благодаря чему Юнги нашел, где жить и чем заниматься.

— Вы сказали, что до сих пор любите его. Почему так и не вернули ему скетчбук? Почему ни разу с ним не встретились?

— Хочешь правду? — Чонгук взглянул на препода и решительно кивнул. — Потому что страшно. Просить прощения, зная, что тебя ожидаемо оттолкнут и проклянут... Это страшно. Смотреть в любимые глаза, зная, сколько боли ты им принес — это страшно. Бояться, что тебя так и не простят — это страшно.

— Преподаватель Чон, хотите правду?

— Хочу.

— Верните Юнги его скетчбук.

***

Юнги делает это всегда — почти что каждый день в течение двух лет.

Выгуливает свою бусинку, кормит ее, укладывает спать. Берет скетчбук, простые остро заточенные карандаши, несколько ластиков, наливает в термос горячее какао, а недалеко от корпуса своей общаги покупает горячие пирожки.

И приходит сюда.

Когда-то они с Хосоком устраивали здесь свидания. Еще до того, как всё переросло снежным комом во взаимные признания и решение жить вместе. Тогда Юнги делал это же — приносил какао и пирожки, чтобы накормить вечно занятого, не успевающего и забывающего пообедать молодого преподавателя астрономии, бесконечно увлеченного звездным небом и своей работой.

Хосок приходил, садился на тот же камень, который теперь облюбовал Чонгук, ел пирожки и они болтали. О космосе, о звездах, о далеких галактиках. И о любви.

Хосока здесь больше нет, но Юнги по-прежнему почти ежедневно приходит сюда.

"До встречи на нашем месте" — так обычно говорил Хосок. Это было их место. И им казалось глупостью, что оно носило название "Сад утраченной любви".

Наверное, всё же стоит иногда обращать внимание на такие вещи. Кто знает, возможно, если бы они выбрали своим местом какой-нибудь "Сад взаимной счастливой любви", этого всего бы не произошло.

Юнги бросил быстрый взгляд на наручные часы — наверное, второкурсник сегодня всё же не придет. Будет жаль, если он переведется и уедет из кампуса Синчхон. Мин прикипел к нему. С Чонгуком было комфортно. Тот преимущественно молчал, внимательно его слушал, неотрывно смотрел, как Юнги рисует. Иногда сам рассказывал какие-то забавные штуки, что произошли в универе. Хотя парень явно что-то скрывал и почему-то искал не шумных гулянок и веселых компаний, как большинство студентов, а такой же тишины и уединения.

Услышав шум и шаги, Мин тихонечко сам себе улыбнулся — всё-таки второкурсник его не подвел. Но, нацепив на лицо безразличие, с удвоенной энергией принялся рисовать. И даже низко наклонил голову. Возможно поэтому сначала и не понял, что к нему подошел совсем не Чонгук.

Но сердце вздрогнуло. А затем замерло. Он осознал, кто стоит прямо перед ним еще до того, как увидел. Просто понял.

Не веря, задыхаясь, страшась, надеясь и вновь задыхаясь, он оторвал взгляд от своего наброска цветущего розового сада и медленно поднял глаза.

Хосок изменился. Он точно повзрослел. Очень серьезные глаза, раньше они такими не были. В них было больше энтузиазма, ребячества, какой-то дерзости и восторженного огня. Изменил прическу. На лбу прорезалась морщина. И эти очки — Мин и не знал, что у Хосока проблемы со зрением. Строгий темный костюм.

Чон Хосок выглядел очень эффектно, импозантно и дорого — как те мужчины, к которым страшно даже подойти, но на которых ты втихаря смотришь.

А раньше они по ночам лежали на траве на смятом пиджаке Хосока и смотрели на небо. Чон с упоением рассказывал о каждой звезде, пока Юнги, почти не слушая его проникновенные речи, чувственно его зацеловывал.

— Привет, Юнги, — произнес Хосок, и Мин вдруг осознал, что пять минут просто... пялится на него! — Наше место почти не изменилось, — негромко продолжил тот.

Побледневший Юнги продолжал молчать. Хосок ведет себя так, будто ничего не случилось, будто не было разлуки в два года, будто он бездумно, жестоко и бесчувственно не разбил Мину его сердце. Будто можно после всего просто прийти и сказать: "Привет, Юнги". Но ведь нельзя! Нельзя так делать! Нельзя делать вид, что ты не разбивал вдребезги чье-то сердце! Не помог его потом собирать, не помог склеивать, не склеивал осколки заново, когда они в очередной раз рассыпались!

— Я умолял тебя! — бескровными губами прошептал Юнги, отодвигаясь от Хосока как можно дальше и не желая замечать ту нерешительность и беспокойство в глазах напротив. — Ты заставил меня умолять! Ненавижу тебя... Ненавижу тебя за то, что уничтожил не только мои чувства, но и мою гордость!

Хосоку очень хотелось прикоснуться к нему, и он едва не протянул руку, но в итоге остановил сам себя.

— Не ненавидишь, Юнги, а любишь, — вместо этого проговорил он. — Поэтому и рисовал меня.

— Нет!

— Да. Я и не надеялся, что ты сохранил ко мне чувства, но затем Чонгук показал мне твой скетчбук...

— Чонгук показал тебе мой скетчбук??

— Не отвлекайся, Юнги. Там в конце написано, что Мин Юнги любит Чона Хосока.

— Какая... ложь! — вспыхнул Юнги.

— Ну почему же ложь? — не согласился Хосок. — Вот.

Он открыл последнюю страницу скетчбука и Мин, собирающийся было бурно протестовать, вдруг увидел возле своих когда-то абсолютно спонтанных слов, начерченных в минуту отчаяния, приписку чужим твердым и бесконечно родным почерком:

"А Чон Хосок любит Мин Юнги. И будет любить его всегда"

— Я хочу очень многое тебе рассказать, объяснить и постараться однажды добиться твоего прощения. Сколько бы ни понадобилось на это времени и сил. И в этом я не отступлю.

— Сочувствую, — пробормотал Юнги, вскакивая на ноги и быстро засовывая в сумку свои вещи.

Кроме какао и пирожков.

Ведь преподаватель Чон вечно забывает пообедать. И даже поужинать.

— Юнги-я, прошу, не спеши. Послушай если не меня, то хотя бы свое сердце...

— Температура моего сердца — ноль градусов! Прикоснись к нему и отморозь себе руки! — бросил рассерженно Мин. — Как у тебя вообще хватило наглости прийти сюда и делать вид, будто ничего не произошло! Иди к своей жене... к своим детям! И оставь меня в покое!

Взволнованный, разгневанный Юнги фурией скрылся в сумерках за густыми деревьями, а Хосок вздохнул.

Путь прощения — это всегда очень сложная дорога. Но осилит ее идущий.

Он почти улыбнулся сам себе — Юнги — всё тот же невероятный сгусток энергии, темперамента и страсти. И стал еще красивее.

Хосок потянулся, взял оставленные аспирантом пирожки, термос с какао и принялся за свой неспешный поздний ужин.

Он вернет Юнги термос завтра, придя на это же место, в это же время. И Юнги будет здесь.

Сегодня Тэхена прорвало. Всё было как обычно — он делал в точности то же, что и всегда. А затем поздно вечером, доставая из холодильника стеклянный противень с запеканкой, неловко повернулся и вывернул всё на пол. Остатки еды вперемешку со стеклом валялись на полу, Тэхен с веником в руках стоял на коленях и плакал, а пораженный Сокджин, зашедший на кухню, первые пару минут просто пялился на эту картину.

— Хённим, как же больно… Как больно, хённим… — шептал на повторе Тэхен, пока Джин, сидя на полу, его обнимал и бережно гладил по волосам. — Мне кажется, меня изнутри раздирает какими-то адскими когтями. Я не в состоянии прожить без него один день, но жизнь?.. Сколько еще будет таких же дней... Горьких, ненужных и пустых? Неужели эта боль никогда не пройдет? Я не смогу без него, хённим... Я не смогу...

— Послушай меня, ребенок... Я знаю, что тебя это не утешит, и ты меня сейчас не поймешь... Но, к сожалению, мы можем жить дальше. Другой вопрос — что это за жизнь.

Тэхен застыл, услышав в голосе своего брата отчаянную и застаревшую тоску, и вспоминая слова отца о Сокджине.

— О любви не так просто сочиняют столько книг, снимают столько фильмов и столько о ней говорят. Когда ее нет, ты этого не понимаешь. Но когда она придет — не увлечение, не влюбленность, а именно любовь — она будет раздирать тебя на части, если тот, кого ты любишь, не рядом. Потому что любовь — это зависимость. Самый кайфовый наркотик. Самая желанная игла. И если любовь настоящая, ее не убить. От нее не избавиться. Не прикрыть, не спрятаться. Если любовь настоящая, она будет гореть в твоем сердце всегда. Да... Жизнь — еще та падла. Потому что мы не там и не с теми. Но живем дальше, — он поморщился. — Ненавижу тоску. Она съедает все внутренности — медленно и с удовольствием. И закусывает всё сердцем. Давай, поднимайся, дитё. Будем улучшать настроение всеми десертами, которые найдем.

Когда они убрались на кухне, организовав себе небольшой ночной перекус, Сокджин попросил:

— Прошу тебя, не переживай всё в одиночку. Помни: никогда не поздно поговорить с братом.

Тэхен улыбнулся, хотя улыбка стоила ему труда. Как будто он рисовал ее на своем лице ножом.

— Спасибо, хённим. Что бы в твоей жизни раньше не произошло, мне очень жаль. И да, никогда не поздно поговорить с братом. Так что... захочешь выговориться, пока хёна нет, я внимательно тебя выслушаю.

***

Чимина выписали даже раньше, чем планировали — господин Ким взял на себя обязательства перед его лечащим врачом соблюдения Чимином постельного режима и всех предписаний. Чим буквально с ума сходил в стенах больницы, а его неугомонная энергия требовала выхода. Новая почка приживалась очень хорошо, и он каждую минуту благодарил того неизвестного ему человека, часть которого теперь жила и в нем.

Когда-то Сокджин очень хорошо рассмотрел Чимина — за внешней серьезностью и некоторой зажатостью скрывался тот еще чертенок, в жилах которого бурлило слишком много огня.

— Зря я тебя послушался... — не уставал бормотать Джинки, паркуя свою акулу.

Минни настоял, чтобы тот из больницы повез его не к дому Кимов, где он и проведет следующие несколько недель взаперти, под неусыпным присмотром всего семейства, а к... башне Намсан.

— В следующий раз мне не скоро удастся выбраться куда-то, и я не просто так попросил, чтобы именно ты приехал за мной, — Чимин мило ему улыбнулся. — Ты же мне не откажешь.

Ок, Чим буквально сбежал из больницы, потому что полная выписка будет конечно сегодня, но чуть позже. Он честно обещает беречься и быть на страже своего здоровья.

Только дайте ему кое-что проверить.

Джинки, проявив характер, всё же не разрешил Чимину выбраться из машины, и сам как можно быстрее всё сделал — поднялся к мосту влюбленных, и занялся поиском соответствующего замка. Чимин, который наблюдал за всеми его действиями по видеосвязи, в нужный момент крикнул: "Стоп!" и Джинки замер.

— Объясни мне, — попросил он, когда вернулся в машину.

— Он сказал, что срезал наш замóк. Но это была неправда.

— А как ты догадался?

— Хотя бы по тому, что мы вешали красный, а он мне в больницу принес розовый.

— Неужели Намджун думал, что ты забыл, какой цвет был у замка, который вы вешали?

— Только если он считает, что у меня была полная потеря памяти. Но это не так.

— Значит... — Джинки уставился на Чимина. — Он знал, что ты знаешь, что тот замок — фальшивка?..

— Ну да. Мы оба сделали вид, что поверили друг другу.

— Я ничего не понял. Но зачем?

— Наверное, мы оба хотели, чтобы тот замок остался на мосту. Даже если у нас ничего и не получилось.

Чимин расстроенно куснул себя за нижнюю губу. Он рассматривал фото замка их "любви", который сделал Джинки, и который по-прежнему висел там, где они с Намджуном и оставили его в день, когда Чим попал в больницу. К их нацарапанным именам добавилась приписка: "Моя луна ♥". Намджун был там после того, как Чимин попал в больницу. Возможно даже, что в день, когда Чим отправил его к башне Намсан. Вот только притащил Джун ему тогда какой-то абсолютно левый замóк.

Едва желтая акула припарковалась у дома Кимов, им навстречу вышел недовольный Намджун, который конечно же был в курсе, что Чимин уехал из больницы раньше, чем планировалось.

Джинки помог выйти Чимину, придерживая его одной рукой за талию, вторую же положил ему на плечо. Джун продолжал мрачно за ними наблюдать, сложив руки на груди.

Когда Чимин поравнялся с ним, Намджун буркнул приветствие, но тот никак не отреагировал, предпочитая его демонстративно игнорить. Джун открыл перед ним дверь, и Чимин зашел внутрь, по-прежнему делая вид, что никакого Намджуна не существует. А дверь сама открылась, ага. Джун хмыкнул. Он скучал по Чимину, по этой его манере очень палевно "втихую" наблюдать за ним или, как сейчас, игнорировать.

Джинки, который задержался у своей машины, поспешил нагнать Чимина. Когда он поравнялся с Джуном, тот и ему открыл дверь, и в качестве приветствия буркнул:

— Брат.

Джинки, не ожидавший такого, предпочел как можно быстрее прошмыгнуть мимо Намджуна, стараясь спрятать свое мгновенно засиявшее лицо. Сегодня они впервые виделись с того дня, как Джун возил его в свое секретное место.

— Походу я невидимый, — сделал вывод слегка офигевший Намджун. — Невидимый привратник.

Конечно, было понятно, что их с Джуном больше ничего не связывает — даже несмотря на ту историю с замком. Но если начистоту, Чимину было капельку обидно, что тот ни разу после операции его не навестил.

Даже Сокджин приходил и очень искренне попросил прощения. Чимин конечно же простил. А как по-другому? Тем более было видно, что Джин действительно раскаивался.

Хоть в свое время Чим пафосно бросил Намджуну, что больше не вернется в этот дом, вернуться, разумеется, пришлось. Пока всё будет заживать и приходить в норму, Чимин будет находиться под наблюдением здесь. Сейчас он на препаратах, его иммунитет очень снижен, поэтому он способен подхватить любую заразу. Из-за этого лучше не рисковать и никуда из дома не выходить. Отец обещал ежедневно проведывать его. А Тэхен уже придумал, как они будут развлекаться во время вынужденного карантина Минни.

В комнате Чимина всё было слегка вверх дном — последствия бурного торнадо по имени "Ким Тэхен", когда тот собирал по врученному ему списку вещи в больницу.

Двигаться Чимину пока можно было по минимуму, так что он по минимуму всё и прибрал. Но слегка завис на стопке книг, которые когда-то брал у Намджуна.

Нет, он точно не будет их читать. Он уже как-то почитал Джанни Родари. Спасибо, но больше нет.

И пока Джун вроде как был на улице, а Джинки ушел на кухню, Чим взял курс на комнату своего бывшего парня, решив по-тихому эти книги вернуть.

Флешбэки яркими картинами заполонили его голову. Он не раз шел по этому маршруту — из своей комнаты в комнату Намджуна, пока его сердце от волнения отстукивало где-то в горле, а предвкушение неугомонными бабочками увлеченно порхало у него внутри.

Да, не стоило конечно настолько бездумно отдаваться своим чувствам...

Осторожно Чимин открыл дверь чужой спальни, но сразу же при входе замер. Потому что Намджун был внутри. Потому что он как раз переодевался. Джун, кстати, тоже удивленно застыл.

Чимин молчал, глядя на полуобнаженного Намджуна. Его глаза без шансов застряли на аккуратном свежем шраме. Которого еще месяц назад не было.

Чимин точно это знал. Потому что целовал там не раз, проводил своими пальцами по чужой коже. Помнил наизусть каждый ее миллиметр.

Джун тут же опустил футболку, которую как раз надевал, подошел к двери, закрыл ее и осторожно обнял Чимина.

— Ну что ты, глупенький… Не плачь. Ты же хотел, чтобы у нас было что-то парное. Теперь у нас есть что-то парное.

— Шрамы... — прошептал Чимин, пряча лицо на чужой быстро вздымающейся груди, и судорожно вцепившись пальцами в ткань одежды Намджуна. — Я хотел брелоки или футболки.

— Извини... Я как всегда неправильно тебя понял, — он гладил его по волосам, по подрагивающим плечам, сдерживая себя, чтобы не обнять его крепче, не оставить его в этой комнате — у себя и себе. — Я только хочу, чтобы ты был жив и здоров. И провел долгую и счастливую жизнь.

— Я был против... Я думал, этого человека нет в живых!

— Поверь, он живее всех живых. Твой отец согласился со мной и моими доводами.

— Я не понимаю... — продолжал бессвязно шептать Чимин, всё еще не поднимая головы от его груди. — Зачем ты это сделал?

— Когда я совал тебе в рот сладкое, а ты не мог мне отказать. Я говорил, что мы разделим ответственность поровну. И я от своих слов не отказываюсь.

— Ты же своей жизнью пожертвовал! — крикнул Чимин, отстраняясь. И Джун с неохотой выпустил его из своих объятий.

— Это не так. Мое здоровье по-прежнему крепкое.

— Ты говорил, что люди — эгоисты! — продолжал отчитывать его Чимин.

— У нас одна группа крови — третья. Еще и поэтому было тяжело найти для тебя донора. Тебе подходила только такая же третья группа. Когда я услышал об этом от твоего отца — в ночь, когда мы сидели с ним у твоей постели, я уже знал, что если по остальным показателям подойду, я буду твоим донором.

— Ты был возле моей постели? — нерешительно переспросил Чим. В голове царил настоящий сумбур, он ничего толком не понимал.

— Да.

Чимин нахмурился, опустив свой взгляд. Он смотрел на книги, которые выронил из рук, когда Джун его обнял. Книга со стихами Джанни Родари открылась на той же странице.

"У лунного моря

— Мы читали эту книгу с тобой в детстве, — негромко проговорил он.

— Да, я помню. Причем, как раз эту книгу. Ей много лет.

— Ты положил салфетку именно в нее.

Глаза Намджуна в секунду потускнели. Так вот, значит, как всё было.

Ему неожиданно захотелось ее перечитать. В день, когда он придумал пари и поставил свою подпись на салфетке. Неужели он тогда его узнал? Минни, своего единственного друга детства? Что им руководило, когда он затеял всё это? Почему не прекратил, как Сокджин предлагал? Иногда мы ведем себя не так, как обычно, говорим не то, что обычно. И возможно, у этого есть какой-то смысл.

— И как отреагировали твои родные? — Чимин отошел на шаг в сторону, пока Джун собирал книги — ему нельзя было наклоняться. — Они же не могли обрадоваться такому.

— Сначала я никому не говорил, чтобы меня не отговаривали. Я всё для себя решил, и уговоры ни к чему бы не привели. Только время мое зря потратили. А я не хотел терять время. Сокджину я сказал уже почти перед самой операцией, — тогда, в тренажерном зале. Как раз перед тем, как к ним пришел Тэхен. — Потом сказал Тэхену, — и эти придурки организовали ему пиво с наггетсами на лужайке перед домом. Причем, до его приезда съели всю еду, а пиво пить ему нельзя было. Ночь перед операцией, после того, как они с Тэхен-и расследовали дело Праймса, он провел уже в больнице.

— А твои родители? Они знают?

— Конечно. Я сказал маме сразу… А потом и отцу.

После того, как стала известна личность четвертого брата. После ссоры у отца на работе. После беседы с Джинки. После истории с Чон Чонгуком. В последнюю очередь он всё же решил рассказать обо всём отцу.

— Ты не должен был этого делать, — повторил Чимин.

— 87,9% пациентов проживает более десяти лет после трансплантации. Если орган от живого донора — это улучшает прогноз.

— А что будет через десять лет?

— Через десять лет я отдам тебе другую свою почку.

— Как ты... Как ты вообще можешь такое говорить?! — снова набросился он на Джуна.

— Послушай, — Намджун вздохнул, — медицина развивается очень стремительно. Через десять лет всё может быть совсем по-другому. Давай будем решать через десять лет.

Как будто он собирается быть рядом с Чимином и через десять лет.

— Намджун, то, что ты сделал... Это ничего не меняет, — в конце концов произнес Чимин, обнимая себя руками.

— Конечно, — Джун согласно кивнул, отворачиваясь и возвращая книги на свою книжную полку. — Я только хочу, чтобы ты был здоров и счастлив.

"Даже если не со мной".

***

Субботнее утро встретило Чонгука заспанными соседями, почему-то с утра решившими замутить уборку, и сообщением от старосты с напоминанием сделать взнос за учебники.

Еще сто тысяч вон.

Чонгук вздохнул. В прошлом семестре он учился на художественном факультете, подрабатывал помощником куратора в местной галерее, а по ночам создавал искусство на городских стенах и был знаменитым стрит-артером, активистом.

Но всё хорошее закончилось на той крыше. И теперь найти очередные сто тысяч вон — это уже проблема.

Так что Чонгук умылся, оделся, подхватил свой рюкзак и, даже не завтракая, отправился искать подработку.

Он прошелся по студгородку, оставил свои координаты в десятке общепитов, сцепил зубы, увидев, что портрет Тэхена был закрашен уродливой серой краской, и даже сам не заметил, как после этого вышел из кампуса. Он не понимал, куда держит курс, пока не очнулся уже на вокзале, почти на все свои оставшиеся деньги покупая билет в Пусан.

Его родной город встретил солнцем, солоноватым прибрежным воздухом и собственным граффити под номером "311". Одна из достопримечательностей Пусана, отмеченная даже в путеводителе.

Чонгук не знал, как его встретят родители, пустят ли вообще за порог. Поэтому, конечно, удивился, когда и мама, и отец, увидев сына, по-настоящему обрадовались его приезду. Маму он не видел целых два месяца, и обнимая ее, даже прикрыл от эмоций глаза. Будто всё было так, как раньше.

Он прошел в свою комнату, бросил рюкзак на пол и лег на постель. Лежал и смотрел на потолок, рассматривал стены. На них раньше были его рисунки, надписи, наброски. На потолке — раскрашенный и прорисованный в стиле Праймса девиз его жизни:

«Лучше умереть, чем жить без страсти»

"Что может быть хуже унылой жизни?" — спросил его Тэхен, после того, как на скорости сделал ему лучший в его жизни минет. — Поверь мне, не так много".

Теперь всё в комнате было закрашено белой краской.

Чонгук нехотя поднялся и принялся открывать один за другим шкафы, чтобы зафиксировать, что все тонны его альбомов, эскизов и рисунков, красок, карандашей, маркеров и фломастеров были выброшены. Некогда заполненные полки встретили его пустотой.

Чонгук засунул руку за шкаф и достал оттуда припрятанную черную маску с изображением огня. На месте. Не нашли, не уничтожили. Он провел пальцами по яркому пламени, затем сунул маску в карман, подхватил рюкзак и вышел из комнаты.

Родители были на кухне — готовили праздничный обед в честь приезда сына. Мама стояла у плиты, папа сидел за столом и листал газету. Всё, как раньше.

— Сынок, скоро будем обедать, — с улыбкой сказала мама.

Чонгук начал говорить, даже особо не продумывая свою речь. 

— Мама, папа, я хочу вам кое-что сказать. Это важно. Я влюблен. Я очень люблю одного человека. В жизни я могу много от чего отказаться, но только не от него. Я... я очень надеюсь, что вы это примете.

— Отлично... — отец недоуменно стянул свои очки для чтения на самый кончик носа.

— Этот человек — не девушка. Это парень. Его зовут Тэхен. Папа, ты видел его, когда приезжал ко мне. Когда ты ударил меня. Тэхен — лучший человек, которого я...

Его голова дернулась, потому что вскочивший на ноги отец со всей силы ударил его по лицу.

— Я гей, — упрямо повторил Чонгук и получил за это еще один удар. — Мама... — он повернулся к застывшей у плиты матери.

— Лучше бы я сделала аборт... — проговорила она. Ее лицо превратилось в застывшую маску. — Чем родила такого урода.

— Убирайся! — крикнул отец. — Убирайся из этого дома! Ты родился только для того, чтобы нас позорить! Я всем скажу, что мой сын — мертв.

Чонгук кивнул, поправил рюкзак и вышел за порог.

В его глазах стояли слезы, когда он уходил из своего дома. В этот раз навсегда.

***

Тэхен сидел на траве, пока неугомонные псы кружили по огражденной индивидуальной площадке для выгула. Он бездумно наблюдал за этими проказниками, в то время как его мысли стабильно находились всё там же — возле Чонгука, не отступая от него ни на мгновение. Если бы мысли были материальными, его кролик всегда рядом с собой видел бы Тэхена. Интересно, такое ощущается — когда кто-то постоянно думает о тебе?

Неожиданно доберманы как-то неестественно засуетились, а Бан даже принялся слегка попискивать. Тэ удивленно поднял на них взгляд, после чего и сам резко вскочил на ноги.

Прямо за сеткой стоял Чонгук и смотрел на него. Кто знает, возможно мысли всё же материальны?

Тэхен метнулся ко входу, провел у сканера карточкой и дернул ручкой двери, открывая ее настежь.

Они стояли и смотрели друг на друга, а затем Чонгук всё же зашел внутрь и закрыл за собой дверцу. У него добавилась ссадина на виске и много усталости в глазах.

— Я знаю, где тебя можно найти с трех до пяти, — пробормотал он, пока Бан и Тан соревновались, кто выше и сильнее запрыгнет на своего любимого выгульщика и особо щедро его оближет. Конечно, Тэхен прикольный, но...

— Мне платят наличкой, — так же негромко ответил Тэ, притягивая Чонгука к себе и крепко его обнимая. И пофиг, если их кто-то увидит.

Так они и стояли некоторое время — обнявшись.

— У меня больше нет семьи, — тихо прошептал Чонгук Тэхену куда-то в волосы. — Я до последнего пытался ее сохранить... Но их непринятие меня таким, какой я есть, сильнее.

Тэхен еще крепче прижался к Чонгуку, с силой окольцевав его руками и хотя бы таким образом пытаясь донести, что он не один. И один не будет.

— Приехав сюда, я дал себе обещание ни во что не влипать и хорошо проучиться следующие два семестра, — они сидели на траве очень рядышком, касаясь руками и бедрами друг друга, пока доберманы с удвоенной энергией скакали по зеленому полотну. — Но в первый же вечер один тип в туалете заявил, что я — гей, — Чон хмыкнул, — я тогда подумал: только этого мне и не хватало. А потом, когда я стал влюбляться, когда эти чувства лавиной накрывали меня... Родители не хотели принять меня как райтера и как активиста. Но сына-гея они бы точно никогда не приняли.

— Если бы ты был откровенен со мной... — укоризненно заметил Тэ. — Хотя бы в чём-нибудь.

— Не знаю, видел ли ты себя со стороны, — Чонгук прикоснулся к его волосам и даже заправил непослушную прядь за ухо. — Ты как ураган, фейерверк, сшибающая всё на своем пути стихия. И ты постоянно вёл себя так, как будто всё для тебя было по приколу. Потом, когда я болел, я видел твою заботу, но к тому времени я уже понимал, что это — часть твоего невероятного характера.

— Охренеть! — возмутился Тэхен. — Ты думал, я с тобой играю!

— Нет, — Чонгук мягко сжал его руку, — я так не считал. Но я понимал, что могу быть для тебя просто увлечением. Сильным, но увлечением. А увлечения имеют свойство быстро проходить.

— Ты настолько тупой!

Чонгук даже улыбнулся этой горячности Тэ. Если бы не парк, не общественное место, не наблюдающие за ним хитрые доберы, он бы сейчас его очень сладко и очень красиво поцеловал.

— Я был так счастлив во время нашей поездки. Но когда вернулся в общагу, там меня ждал отец. Он же выгнал меня из дома, дал только собрать вещи... И те у меня на вокзале сразу же украли. И вдруг он сам приехал, был таким внимательным, сказал, что о многом сожалеет. Что очень рад, что я больше не рисую и что выбрал серьезную науку. Он был уверен, что именно творчество сделало меня бунтарем. И в тот момент... Ради семьи я уже потерял кое-что дорогое — личность Праймса и возможность рисовать. Я сидел тогда с телефоном и понимал, что надо прекращать всё сейчас, пока не стало глубже.

— Оно уже было глубоко, — возразил Тэхен. Дышалось с трудом, так как он снова переживал внутри тот ужасный момент. — Когда ты трижды написал "праймс", уже было поздно.

— Ты говорил, что мы собрались только ради секса, что это лишь до конца семестра, пока тебе не удастся меня убедить. Я был уверен, что через несколько дней моего мудачества, ты пошлешь меня нахер и забудешь обо мне. Но вдруг тогда, на вечеринке, я неожиданно осознал, что у тебя та же болезнь, что и у меня. То, как ты смотрел, когда я проходил мимо. И потом, на кухне, когда ты говорил. Ты ушел, а я вдруг осознал, что ты меня любишь... Мне было настолько плохо, что я пошел в общагу пешком. Я шел, шел, шел... И больше ничего не понимал. Я не знал, что мне делать. Потому что я люблю и тебя, и своих родителей. В ту ночь на крыше я потерял всё. Свободу, то, что делал и что любил, свою страсть и свою семью. Я — единственный ребенок своих родителей. И в один день они проснулись и узнали, что их сын, на которого они возлагали столько надежд, сидит в тюрьме. Что ему предъявляют много разных серьезных обвинений. Что ему грозит несколько десятков лет за решеткой. Что он — не тот, кем они его считали. Мои родители — не бунтари. Они — законопослушные... маленькие люди. Которые уверены, что есть обязательный алгоритм жизни каждого человека. Родился, отучился, женился и всю жизнь пашешь на нелюбимой работе. Пока не сдохнешь. Их испугало то, что произошло. Что я попытался быть не таким, как все в нашем квартале, как все их знакомые и друзья. И они были уверены, что мое заключение под стражу — логический финал моего абсолютно неправильного поведения. В тот момент они ставили мне ультиматум: моя прошлая жизнь или они. Скажи, ты способен посмотреть в глаза своих родителей и сказать, что твое бунтарство, твои убеждения важнее, чем они? Я сразу даю тебе спойлер: это очень нелегко. Когда они плачут и даже становятся на колени и просят остановиться и больше не бороться.

— Я понимаю... Мне очень жаль.

— Нет, ты не понимаешь. И я очень надеюсь, что ты никогда не поймешь. Иногда жизнь ставит нас перед ужасным выбором. Когда ты в любом случае будешь проигравшим. И всё, что только можешь сделать — это выбрать, что именно и кого именно предать. Свою семью или свои убеждения. Я не знаю, какой на самом деле выбор правильный. И правильный ли выбор я сделал тогда. Жизнь бывает очень сложная, особенно, если ты борешься со взрослыми. Но я ни о чём не жалею — ни о том, что много лет делал, ни о том, что сдался. Это привело меня туда, где я есть сейчас, и сделало меня тем, кто я есть. И у меня больше не осталось иллюзий насчет моих родителей. Раньше мне казалось, что как сын я много чего им должен. Даже наступив на горло собственному голосу. А теперь понимаю, что наши пути разошлись, когда общественное мнение они поставили выше меня, — и снова в его мыслях всплыл его последний с родителями разговор, когда Чонгук признался, что он — гей, что он влюблен и те ожидаемо его прокляли. — Мне кажется где-то глубоко внутри я уже смирился с этим, ещё до того как это произошло. Наверное, я всегда понимал, что квест под названием "нормальный сын" выполнить не смогу. Но я пытался. Я очень пытался.

— Ты можешь мне не поверить, но я никогда в своей жизни так никем не гордился, как тобой. Что ты прошел такой сложный путь. Что боролся. И что ты всё же здесь.

Тэхен придвинулся еще ближе и быстро чмокнул Чонгука куда-то в макушку. Тот блаженно прикрыл глаза.

— Хочешь, я докажу тебе, что ты — гей?

Чонгук, упершись о дверной косяк и сложив руки на груди, наблюдал, как Тэхен вытирал доберманам лапы.

Тэ повернулся и окатил Чона каменным взглядом.

— Судя по всему, мне в пару достался остряк.

— Тебя ждет еще много сюрпризов, — с усмешкой пообещал Чонгук.

"Мне в пару"... Он ощутил, как в груди сладко заныло.

— А мне вот в пару досталось лучшее, что только есть на всём этом белом свете. Настоящий принц.

— Да, — удовлетворенно кивнул Тэхен, поднимаясь на ноги. — Чтобы ты знал, меня даже на стенах рисуют, — похвастался он.

— Я это учту.

И надеясь, что никто их не запалит, Чонгук подхватил его под ягодицы, поднял на руки, уперев спиной в стену и с жаром поцеловал. Тэхен сомкнул ноги на его талии, отдаваясь этой страсти, запредельной нежности и ласке. Они слишком соскучились друг по другу. Пока две плутоватые морды с огромным интересом за ними наблюдали.

Уже в комнате, куда Тэ привел своего кролика, Чонгук помедлив, сунул руку в правый карман своих джинсов и достал оттуда пять секс-кубиков.

Рот Тэхена приоткрылся, формируя удивленное "о". Он совсем забыл о них. А ведь Чонгук отобрал у него кости в Вонджу, после того, как кубик желаний в очередной раз подкинул ему задачку "Желание", и Чону пришлось надевать чужие штаны с огромными рваными дырами (на задничке в том числе) и блистать перед всем студгородком колготками в крупную черную сетку.

Чонгук так же, как и когда-то Тэхен, небрежно бросил их на кровать, и они разбежались по постели.

Тэ задумчиво собрал их все, рассматривая нарисованные позы и написанные слова. Пять кубиков с шестью и двенадцатью гранями: Место, Поза, Действие, Часть тела, Желание. Как будто это было в прошлой жизни — они играли с ними и исполняли их эротические прихоти — а не еще месяц назад.

— На самом деле впервые я использовал эти кубики с тобой. Джинки по приколу на каждый Новый Год дарит мне по одному. Они пылились у меня в коробке со всякой хренью. Я достал их, когда познакомился с тобой. Мне казалось, что в такой несерьезной форме мне удастся тебя расслабить, вытащить тебя настоящего, узнать, кто ты и какой ты.

— Вначале я хотел их тебе вернуть, — признался Чонгук. — А потом... А потом решил этого не делать. Чтобы хоть что-то осталось у меня в память о тебе и о том, что у нас было.

Тэхен поднялся, подошел к окну, сквозь неплотно закрытые жалюзи, наблюдая за мерно колышущимися листьями на деревьях. Из приоткрытого окна потянуло прохладным воздухом. Возможно, скоро будет дождь.

Он отрешенно перебирал, будто четки, игральные кости в своих руках.

— Мне никогда не было так больно как в тот день, когда ты меня бросил. И после этого каждый день становилось всё больнее и больнее. Мне казалось, что я уже весь соткан из этой боли. Что когда открою рот, то из меня вырвется только крик. Крик от боли. Хённим сказал очень верно: мы можем жить дальше. И мы живем дальше. Другой вопрос — что именно это за жизнь.

Оба на какое-то время замолчали.

Дождь действительно пошел — мелкий и совсем не холодный. И Тэ открыл окно, впуская в себя эту летнюю освежающую прохладу.

— Бросай, — сказал Чонгук.

Тэ повернулся к нему, удивленно и насмешливо приподнимая бровь.

— И почему это?

— Ничего не знаю, в предыдущий раз кости кидал я, — безапелляционно заявил тот.

Тэхен хмыкнул, и как когда-то Чонгук, взял только одну из них — кубик желаний. И кажется, даже не удивился, когда ему выпало "Желание". Кто знает, может кролик прав, и эта кость действительно какая-то заколдованная?

А Чонгук не смог скрыть довольную улыбку.

— У меня есть одно, — он сделал эффектную паузу. — Я хочу увидеть, как ты себя растягиваешь.

Эта яркая однажды представленная картинка — Тэхен лежит на своей кровати, закусив губу и широко разведя ноги, засовывает в себя большой фаллоимитатор и тихонечко хнычет, чтобы не услышали домочадцы — она никогда не уходила из его головы.

Тэхен облизал губы, еще раз хмыкнул и... ушел.

Чонгук сначала ни хрена не понял, потом тоже ни хрена не понял, обмениваясь недоуменным взглядом с Джеймсом Дином, подглядывающим за ними со стены. Пока до него не дошло.

Тэхен ушел в ванную.

Чон куснул себя за внутреннюю сторону щеки, но ничего не мог поделать — на лице расплывалась широкая бесстыдная и очень пошлая улыбка, достаточно ему было представить то, что ждет его дальше.

Уже через десять минут Тэ снова был в комнате, на ходу расстегивая ремень на своих штанах и будто двигаясь в такт какой-то только ему слышной томной мелодии. Он делал вид, что в комнате один, как будто показывал своему кролику, как он обычно сам себе доставляет удовольствие.

Чонгук, задержав дыхание (на самом деле, он забыл о том, что надо дышать), как коршун наблюдал за ним. Его зрачки расширялись по мере каждого движения Тэ — как тот расстегнул ширинку, спустил штаны к щиколоткам, прикоснулся к своей давно напряженной плоти и сквозь белье немного ее поласкал. При этом бросая из-под опущенных ресниц скрытые взгляды на своего возбужденного кролика, которому собственные штаны уже прилично давили в особо важном месте.

Тэхен отбросил брюки, взглянул на Чона, на его выпирающий стояк, в очередной раз хмыкнул, встал на колени и заглянул под кровать, распутно оттопырив задницу, чтобы достать оттуда коробку и вытащить из нее нужную вещь — свой любимый вибратор. После чего стянул черные боксеры, развязно отбросив их куда-то в сторону, удобно лег на кровати, откинув голову на подушку, и развел ноги в разные стороны.

Дыши, Чонгук.

Он едва сдержал стон от охуенного вида перед собой. Практически на автопилоте приблизился к кушетке возле окна и присел на нее. У него определенно были лучшие места.

Тэхен прикрыл веки, усердно, сладко и тягуче разрабатывая игрушкой свой вход. Подключая соски, выглядывающие из-под бесстыдно задранной футболки, поглаживая свой колом стоящий и истекающий пенис и набухшую мошонку, пробегаясь пальцами по чувствительной внутренней стороне своих нереальных бедер. В то время как застывшему Чону казалось, что он перестал не только дышать, но и вообще существовать.

И уже в момент, когда Тэ собирался дойти до точки, его приоткрытый от постоянных стонов рот глубоким и жадным поцелуем закрыл Чонгук. Он осторожно вытащил из него игрушку и тут же заменил её собой, закинув одну ногу Тэхена себе на плечо, поглаживая нежную подколенную ямочку и войдя в него сразу глубоко и на полную. Не переставая при этом мокро и грязно его целовать, вбирая в себя все гортанные стоны и всхлипы своего принца.

Потом они, всецело и бескрайне счастливые, лежали обнявшись, сплетясь конечностями, и лениво переговаривались ни о чём.

Ким как раз собирался предложить им чем-нибудь перекусить, как в дверь нетерпеливо постучали.

У обоих синхронно в панике расширились глаза — неужели они были настолько громкими?? Ведь действительно старались вести себя как можно тише! А Тэхен еще некстати вспомнил, что не додумался закрыть дверь на ключ...

— Мелкий! — послышалось за дверью. — Я вхожу.

Единственное, что успел сделать Тэ — это плотнее накрыть нырнувшего под одеяло любовника.

Конечно, конспирация 80 лвл.

Намджун, пребывающий в своих мыслях, слегка удивленно оглядел укутанного в одеяло младшего брата.

— Заболел?

— Да так... — уклончиво ответил Тэхен и едва не взвыл, потому что Чонгук, явно решивший, что он бессмертный, впился зубами в его левый сосок, куснул его, после чего уткнулся кончиком шаловливого языка в набухшую горошину и лизнул ее, а шалевший от ласки и экстремальной ситуации Тэ поспешно сменил тему: — Ты что-то хотел?

— Мама в честь выписки Чимина делает тихий семейный ужин. Явка обязательна. Через двадцать минут.

— Угу, — Тэ кивнул, надеясь, что брат теперь свалит. Но тот не спешил уходить. — Что-то еще? — немного нервно задал вопрос Тэхен.

— Да... — Намджун помедлил, но всё же спросил: — Чимин и Джинки... Между ними что-то есть?

— В смысле? — не понял Тэ. Но услышав о Джинки автоматически напрягся.

— Они... симпатизируют друг другу? — Тэхен нахмурился, не понимая, к чему этот вопрос. И Джун, видя это, едва не закатив глаза, уточнил: — Они часто куда-то вместе уезжали из универа, а Джинки потом поздно привозил его домой.

— А, ты об этом... Так Джинки возил Чимина на диализ. Я же говорил: Джинки очень отзывчивый.

— Значит... — ощущая облегчение, но на всякий случай переспрашивая: — Никакого взаимного интереса?

— Ты имеешь в виду в плане... романтического интереса? — Тэхен хихикнул. Не только из-за глупости предположения, но и потому что Чонгук его щекотал. — Джинки нравятся девушки. Как раз сейчас он одной очень увлечен, и мы пытаемся придумать план, как к ней подступиться.

— Вы? — Намджун поморщился. — Придумать план?.. Извини, конечно, братишка, — фыркнул он, — но знаешь... я лучше сам помогу ему с этим.

Он вышел из комнаты Тэхена, но сделал буквально два шага по коридору, как его лупануло в затылок то, что смущало во время разговора — явно еще одно шевелящееся тело под одеялом. Ругнувшись себе под нос, он вернулся к двери, но в этот раз уже не стучал — сразу же широко ее распахнул.

Картина, которая предстала перед его глазами, была действительно феерической: полуголый Чон Чонгук верхом на его брате.

Первые четыре минуты они его даже не замечали, потому что, хохоча, щекотали друг друга. Джун терпеливо ждал, пока его всё же увидят. А после этого, глядя в шокированные глаза своего экс-выгульщика, сообщил ему:

— Тебе пиздец.

И вышел, бормоча ругательства в адрес Сокджина, который поставил на то, что у этих двоих роман и выиграл.

Блять. Надо заканчивать спорить со старшим братом.

— Я, наверное, пойду, — неуверенно проговорил Чонгук, когда спустя двадцать минут страстных поцелуев Тэхен сообщил, что пора ужинать. — Или подожду тебя здесь. Пока ты поешь.

— Ты вообще в своем уме?.. — тот, не веря собственным ушам, сверлил своего кролика непонимающим взглядом. Он действительно считает, что теперь Тэ будет прятать его в своей комнате, как что-то, чего он стыдится?

Судя по всему, у них впереди еще очень много работы...

Насколько же Чонгук чувствует себя одиноким, ненужным и потерянным в этом мире? В одно мгновение утративший всё. И едва не потерявший себя.

Но нашедший Тэхена. Который для него и стал теперь всем.

Все как раз расселись за столом, когда Тэхен втянул в их домашнюю столовую слегка робеющего кролика.

Конечно, все тут же уставились на них. Вернее, на него — на Чонгука.

Он, стараясь погасить свой тяжкий вздох, тоже обвел беззастенчивым взглядом присутствующих. Слегка удивленный Джинки. С интересом глядящий на экс-выгульщика Чимин (который еще пока не знал, что смотрит на того самого Праймса). Поднявший брови Сокджин (он сразу же под столом протянул руку в сторону Джуна, чтобы забрать у него свой честно заработанный выигрыш), хмурый Намджун, который взглядом передал Чону сообщение, что угроза пиздеца всё еще в силе. Видимо, мама Тэхена — госпожа Ким, даже отложившая телефон в сторону и приветливо улыбнувшаяся визитеру. Ну, и отец Тэ — лицо которого не выражало абсолютно никаких эмоций.

— Всем привет! — Тэхен слегка запыхался, так как надо было тащить за собой упирающегося и отнекивающегося кролика. — Познакомьтесь: это — Чон Чонгук. Мой парень, — он крепче сжал руку Чона. — Это официально. Мы не будем скрываться. Я его люблю, — последнее он сказал, глядя отцу в глаза.

Господин Ким от неожиданности крякнул, кашлянул, после чего с шумом отодвинул стул, поднялся на ноги и безэмоционально осмотрел разбитое лицо новоявленного парня своего сына, едва прикрытое волнение в его глазах, руки Тэхена, вцепившиеся в запястье своего возлюбленного, то самое упрямое выражение на его лице.

В комнате полыхала, звенела абсолютная тишина. Кажется, никто даже не дышал. Все смотрели только на отца семейства и на прямо, гордо глядящего на него Чона.

Господин Ким кивнул и протянул для приветствия руку.

— Добро пожаловать в семью, Чонгук.