Спектр-21. #686C5E Серый бетон

Alias: Док

Возраст: 34 года

Срок работы в Организации — 6 лет

Note: Бывший коп, уволенный за подделку доказательств. Спец в электронике, сигнализации и оружии

Лояльность: высокая

***

Так получилось, что Намджун был единственным, кто держал личный контакт с главой и основателем Спектра. В смысле, Хоби с ним тоже контактировал, но строго по переписке. А вот Док был кем-то вроде курьера — таким себе связующим звеном между Центром и Главой.

Нет, лично сам он с ним не встречался. Намджун был тем, кто передавал нужные Спектру вещи посредством камеры хранения на автовокзале Намбу.

Эта роль досталась именно ему, едва он присоединился к Спектру. И вот уже шесть лет как только появлялась необходимость что-то передать Главе, Джун направлялся к 3 оранжевой линии метро, выходу 5 на станции «Намбу» (чтобы добраться к нужному месту, он использовал не свою машину, а именно метро — для того, чтобы затеряться в толпе и иметь возможность обнаружить хвост), обходил несколько раз вокруг Сеульского Центра Искусств или Центра Электроники, находящихся рядом, и только затем топал, собственно, к самой автобусной станции. Открывал все эти годы принадлежащую ему ячейку и помещал туда (или забирал оттуда) какую-то вещь.

Вначале он играл по правилам. Потом играть по правилам стало скучно. И он решил узнать, кто открывает ячейку кроме него.

Несмотря на особую полицейскую подготовку, очень долго ему это не удавалось. Каким-то возмущающим образом каждый раз он упускал того, кто вводил код и вставлял ключ. В какой-то момент Доку даже стало казаться, что там внутри находится какой-то портал (не зря ячейка не менялась в течение всех этих лет). Намджун дошел до того, что как-то не поленился и внимательнейшим образом обследовал ее, даже использовал аппаратуру. Но нет, ничего такого.

Так как подобные курьерские обязанности, на самом деле, он выполнял не так часто, это «расследование» Намджуна затянулось на годы.

А потом он его поймал.

Джун оставил крохотную камеру прямо возле ячейки и уехал — видимо, за ячейкой следили, и тот, кто приходил сюда, ждал, пока Намджун уедет, отвернется и всё такое. Он и раньше ставил камеры, но все они волшебным образом переставали работать. И тогда он осознал — за ячейкой наблюдали, и Спектр или его подручные видели, как он раз за разом устанавливал слежку. Так что в этот раз Док сделал всё крайне ювелирно, а камера была настолько маленькая, что увидеть ее можно было только зная, что она здесь.

Конечно, он рисковал — если Спектр поймет, что Намджун упорно пытается разгадать его личность, ему точно прилетит за это. Но в последнее время его периодически угасающее любопытство в очередной раз зажглось с новой силой, и в этот раз он решил идти до конца.

Намджун как раз сидел в минивэне, неотрывно наблюдая за камерой в своем телефоне, как кто-то подошел к ячейке.

— Ноги убрал, — фыркнул он, даже не глядя на Туза, который удобно устроил свои бесящие конечности на приборной доске. — Выдерну по одной.

Чонгук хмыкнул, но ноги, хоть и с видимой ленцой, всё же убрал. Док не бросал слова на ветер.

Они наблюдали за домом Нигая Хансоля, в который Туз ночью должен был вломиться.

— Нахера Спектру этот политикан? — проворчал Гук, закуривая.

— Помни, берешь всё по списку, но статуэтку отдашь мне. Она Спектру нужна лично.

Он говорил, а сам рассматривал в своем телефоне парня, который забирал из ячейки то, что днем ранее поместил туда Док.

Высокий, стройный, сумка через плечо, светлые джинсы и голубая толстовка. На голове — капюшон, но видно и то, что он молод, и темные вьющиеся волосы, обрамляющие тонкое лицо.

Скорее всего, еще один курьер — решил тогда Намджун.

А потом Чонгук, постоянно зудящий ему о том, что Спектру верить нельзя, отказался отдавать статуэтку, которую стащил из дома политика. «Отдам в руки только самому Спектру», — так он заявил Доку.

Статуэтка балерины цвета Бедра испуганной нимфы, была тем, что Намджуну нужно было поместить в камеру хранения. Но он не сделал этого — просто потому, что Туз его кинул.

Но сделал вид, что что-то положил.

Это была двойная ловушка, и курьер в нее попался.

Во-первых, то, что он пришел в Намбу, означало, что он действительно следит за ячейкой с помощью камер. А во-вторых, уже зная, кого ему надо искать, Док не заходил внутрь, а сидел в минивэне и наблюдал за входом на автовокзал, параллельно поглядывая на свою установленную втихаря камеру.

А после проследил за худощавым парнем до того места, куда тот зашел и некоторое время там находился. Это было здание со складскими помещениями, которые сдавались в аренду. Из тех, что открываются с помощью вертикальных железных секционных ворот. В таких обычно люди хранят ящики со всякой дребеденью, оставшейся после переезда, старую мебель, ненужную технику и т.д.

Намджун, любопытство которого разожглось до небывалых размеров, следил за входом, но туда, кроме того парня, больше никто не приходил. Вломившись внутрь, он расставил камеры в коридорах, чтобы понять, в какой именно отсек ходит курьер. А после того, как он это выяснил, отключив камеры, вломился в нужное помещение.

И лишь тщательно оглядевшись там, осознал, что стройный, даже изящный, очень красивый парень в джинсах и желтых конверсах был тем самым страшным финальным боссом — Спектром.

— Знакомьтесь все, — Хоуп положил свою руку на плечо Тэ и притянул его к себе, — это — ТэТэ. Он — хакер и временный помощник Джина. И ради всего, прошу — не позорьте меня! Я сказал ему, что вы все — нормальные!

Намджун, всю планерку незаметно наблюдавший за Спектром, поднялся на ноги и подошел ближе.

— Меня зовут Намджун, — представился он. — Но все зовут меня Док. Добро пожаловать в команду. Жизнь — сука. Поэтому учись, как ее трахнуть.

Он ушел, а в голове набатом звучало одно.

Что Спектр делает в Центре?

***

Для Чонгука проблемы выбора как такового не существовало. Он уже какое-то время планировал уйти из Спектра. Как только осознал, что там не всё так чисто, каким было на первый взгляд, чувство самосохранения сразу же зажгло в его голове тревожную красную лампочку alarm. И это значило одно: отсюда надо валить.

Чонгук за свои двадцать шесть лет жизни побывал много где, видел много чего и делал тоже много чего. Он свалил из своей банды не просто так — быть там означало планомерно катиться на дно. И закончить свою жизнь либо в тюряге, либо полностью опустившимся, как его наставник, либо тупо сдохнуть от пули копов или пера в бок от своих же.

Вначале он этого до конца не понимал. Гук трудился над своим развитием вора, до седьмого пота занимаясь в зале и на специальных приспособлениях для улучшения ловкости, учился обходить любые сигнализации и замки. Секундомер стал тем, что он 24/7 видел перед своими глазами. Он чувствовал каждую прошедшую секунду. И для него она была не быстротечным проблеском перед глазами, а полноценным мгновением, за которое можно много чего успеть. И ему это нравилось. Ему нравилось по чуть-чуть становиться лучше и круче, опережая по своим способностям и результатам даже Джэхе, который его обучал.

Тренировки и ограбления составляли огромную часть его жизни. Почти всю. На них шел весь упор каждого его прошедшего в стенах банды дня. Всё, что оставалось кроме них, шло на бурные попойки, которые в его банде устраивали после каждого удачного дела, жирненького дохода, провала конкурентов или выхода из тюрьмы кого-то из своих.

«Сегодня ебанный разгул» — так они это называли. Это означало пить до отвала, трахать всех, кого видел, и лениво перебирать сброшенные в кучу на столе таблетки, дурь и белый порошок.

Воровать и пить. Всё его детство прошло вот в таком вот состоянии. Невинности Гук лишился, когда остальные еще в игрушки играют — для этого дела старшие привели ему двух проституток. И с тех пор его личной жизнью был какой-то непрекращающийся калейдоскоп из чужих тел, лиц которых он даже не запоминал.

Когда Чонгуку стукнуло семнадцать, ебанный разгул в честь дня его рождения продолжался четверо суток, во время которых он перепробовал буквально всё, что только способен пожелать юный член банды. Проснувшись после жесткого отходняка в куче залитых спермой тел, раскиданных везде бутылок и рассыпанном коксе, он осознал, что нужно себя спасать.

Это было не тем, чем он хотел заниматься всю свою оставшуюся жизнь.

Гук никогда не был одним из них. Он был с ними. Но больше с ними быть не хотел.

Из банды так просто не уйти. Из их банды вообще уйти было нереально.

Но Чонгук пообещал себе, что свой следующий, восемнадцатый день рождения будет праздновать уже полностью свободным.

В этом ему, хоть и без особого желания, но помог Джэхе. Несмотря на огрубевшую душу, он прикипел к мальчишке, которого не дал когда-то продать в бордель.

Джэхе договорился с главным о том, что Чонгук выплатит сумму, очень большую сумму, в качестве своих отступных.

Весь год Гук трудился, как проклятый, пытаясь ее собрать, отказывая себе во всём и берясь буквально за всё, за что платили деньги. Он не могу заручиться ничьей поддержкой — быть в банде значит никому не верить и полагаться только на себя. Ему пришлось влезть в долги, взять деньги у очень опасных людей. Но он спешил — надо было уходить, пока его отпускали. Пока эту слегка приоткрытую дверцу из мышеловки окончательно не захлопнули. И для этого необходимо было прыгнуть выше головы и сделать буквально всё.

Свой восемнадцатый день рождения Чонгук праздновал, сев на байк и уехав вглубь страны. Он остановился в какой-то пустынной местности и, стоя буквально посреди ничего, закинув голову к усеянному яркими звездами небу и прикрыв глаза, он со всей силы закричал, опустошая свои легкие и отдаваясь мгновению, когда он впервые в жизни был свободен и принадлежал только самому себе.

Тогда, в ту ночь своего восемнадцатилетия, он пообещал себе никогда не быть зависимым ни от кого. Ценить то, что с таким трудом ему досталось — свободу. И не забывать, из какой засасывающей в ничто, грязной пустоты ему удалось выкарабкаться.

Следующие годы Чонгук работал исключительно на себя. Пару лет ему понадобилось, чтобы выплатить все свои долги. Вместе с этим он создавал нового себя.

Если в банде он был просто одним из воров, то сейчас Чонгук стал личностью. Тузом. Появилась потребность заявить о себе, отобрать корону хоть у чорта, и стать лучшим. Он стал оставлять карту на местах своих ограблений. В качестве абсолютно бесстыдной и наглой подписи. Гук отлично понимал, что по ней его можно вычислить. Но знал, что не допустит этого.

И выбрал в качестве свой визитной карточки пиковый туз не просто так. Пиковый туз — самая старшая и сильнейшая карта в колоде. В ней всегда был особой ореол мистики, и его изображение приносило удачу и было устрашением для врагов. Некоторые говорили, что пиковый туз — карта смерти.

Чонгуку это подходило. Вор Туз стал легендарным. Его боялись, им восхищались и никто не знал, кем он является на самом деле и как выглядит.

А что касается Чон Чонгука, так он вообще никогда не существовал. Его родители так и не удосужились зарегистрировать своего сына. Человек-неведимка. Вор-неведимка.

Он был один. Наверное, это и счастье, и несчастье одновременно.

У него не было дома. И в этом было счастье и несчастье одновременно.

Он никогда не любил. И в этом было счастье и несчастье одновременно.

Годы прошли в вечных скитаниях, с одной подработки на другую, из одной паршивой ночлежки в такую же паршивую другую. Он ни о чём не жалел, но со временем ему захотелось вкусить хотя бы немного той, разрекламированной фильмами и рекламой «нормальной» жизни. Как-то незаметно даже для самого себя, Чонгук стал мечтать о собственном доме и о том, чтобы стереть немного одиночества из своей жизни.

Он согласился работать в Спектре — организации, за которую поручился Док. И для которой он иногда исполнял задания, еще до того, как, собственно, стал ее частью.

Сначала Гук, правда, отказывался. Потому что работать на себя — это ни с чем не сравнимый кайф. Минусов, конечно, хватает. Но этим минусам плюсы не переплюнуть.

Но работа на Спектр могла помочь ему накопить средства для того, чтобы уехать куда-то очень далеко и начать всё сначала. Туда, где его никто не знает. И он никого не знает. И там можно попробовать. Он нашел Пса, и ему очень хотелось дать такому же вечному бродяге, как и он сам, немного дома и тепла.

А потом появился Ким Тэхен. И да, он как-то незаметно просочился в ту мечту, стал ее неотъемлемой частью.

И сейчас перед Чонгуком никакого выбора, на самом деле, не стояло. Он был готов уйти из Спектра, даже насовсем, сейчас же. Но с Тэхеном.

А вот для Тэхена выбор был. И этот выбор был очень непростым. И, к сожалению, не в пользу Чонгука.

Вместо ответа он обратился к Хоупу, который стоял, слегка напрягшись, будто был готов к тому, что придется драться с Тузом лично.

— Хоби, тебя не должно это касаться. То, что происходит за закрытыми дверьми.

— Это мой Центр. Значит, касается, — Хоуп, абсолютно непреклонный, с явным неудовольствием воспринял его слова.

— Тэхен, — Чонгук перетянул внимание Кима обратно на себя, — ты пойдешь со мной?

Тэ куснул свою губу. Хмурясь, он обнял себя руками. Внутри всё протестовало от ситуации и того, что оба — и Гук, и Хоби, играли в какие-то свои козлиные бодания, неожиданно и возмутительным образом переведя Тэхена в ранг приза за победу.

— Чонгук, о чем ты вообще? — как можно спокойнее задал он вопрос. Каким образом быстрые и жаркие объятия в полутемной комнате переросли в это?

Глаза Чона потемнели. То, что Тэхен сразу же, без вопросов и сомнений не сказал «да», жидким льдом побежало по его венам.

— Хоби, — Тэ взглянул на застывшего и мрачного лидера Центра, — Чонгук имеет право приходить сюда, когда захочет, и оставаться здесь столько, сколько захочет. Разве это не привилегия для каждого, кто в Спектре? Ты сам мне об этом говорил.

— Тэхен, а ты уже забыл, как он ударил тебя? Вон тот шрам под глазом, — Хосок указал пальцем на след от кольца Чона, — не напоминает тебе каждое утро об этом? Туз не впервые распускает руки в стенах Центра. Иногда ему не помешает остыть, прежде чем снова возвращаться сюда.

Чонгук неотрывно наблюдал за Тэхеном, с каждой прошедшей секундой его взгляд тяжелел.

Очередную напряженную неуступчивую паузу прервало запыхавшееся:

— Извините… Извините, что вас прерываю.

Вслед за дежурным и нервным стуком в дверях нарисовался Джин. Лицо обычно расслабленного хакера было белее смерти, очки перекосились и сползли на кончик подрагивающего от напряжения носа, глаза лихорадочно блестели.

— Я… Я попытался с ним поговорить, — продолжил он, сжимая и разжимая свои кулаки, — сказал, что в чашке может что-то быть, но Кот меня просто послал и ушел… Я стучал, но он не отвечает.

Хоби нахмурился.

— Кот? Ты же знаешь, Юнги обычно работает в наушниках. У него там такой металл, что он больше нихера не услышит. Что значит… что значит в чашке что-то могло быть?

Хоуп понимал, что чего-то очень сильно не догоняет, а вид встревоженного Джина оптимизма не вселял.

Тэхен, а следом и Чонгук сорвался с места.

Пока Тэ преодолевал метры к комнате эксцентричного Кота, он, на чем свет стоит, материл себя, что не придал значения ни слову «корица», которая обладает суперспособностью скрывать запах и вкус других веществ, чем активно пользуются те, кто тайно что-то добавляют в еду и напитки, ни абсолютно странному поведению Сокджина на планерке. В тот момент он был настолько ошарашен наездом Гука на Спектр, что думал лишь о том, что Чонгук сейчас повернется к нему и скажет: «Я знаю, кто такой Спектр. Тэхен, какой же ты лжец». И вся история с выбитой из рук чашкой с чаем всё же прошла мимо обычно острого взора Кима, заблудившегося в тот момент в своих мыслях.

Он постучал в комнату Мина — громко, кулак несколько раз со всей силы врезался в дверь с изображением крупного и самоуверенного кота-мизантропа, и с красноречивой надписью рядом с наглой кошачьей мордой: «Я ненавижу всё, что двигается. А что не двигается — я это двигаю и ненавижу».

Никто не открыл, и за дверью тоже была тишина. Юнги в наушниках или?..

Чонгук бесцеремонно отодвинул Тэ в сторону и пару раз приложился плечом к двери, окончательно снеся ее с петель ударом ноги.

Юнги лежал посреди своей мастерской, настолько удобно, свернувшись калачиком, будто спал. Наверное, он стек со стула, на котором до этого сидел, и просто застыл. Выбеленная прядь волос упала ему на правый глаз, и первая мысль, которая пришла к Тэхену, было о том, что она, наверное, мешает ему, щекочет. Так и хотелось подойти и отвести ее в сторону, зачесать назад. Но он лишь стоял и смотрел. Как Чонгук приложил пальцы одновременно к запястью и яремной вене Кота, суровым взглядом всматриваясь в его плотно закрытые веки. На подушечках пальцев Мина был яркий, насыщенный розовый, будто это были мягенькие кошачьи лапки. Тэхену подумалось, что даже у самого злого кота его острые когти скрываются в мягких розовых подушечках, и он, на самом деле, не такой злой внутри себя, в своем внутреннем царстве. Если, закрывшись изнутри на замок, он тайно рисует улыбающегося от уха и до уха, солнечного Хосока в ядовито розовых штанах и с такой же смешно улыбающейся мальтипу на руках.

Джин, увидев лежащего на полу без признаков жизни Юнги, ахнул, в ужасе прикрыв рот ладонью. Он даже почти не удивился, когда вскочивший на ноги Чонгук схватил его и со всей силы встряхнул. И Джин затрепетал в его руках, будто большая и неживая тряпичная кукла. Хотя по росту он был выше Туза, но в этот момент казалось, что он даже не существует.

— Что ты подбросил в чашку?! — крикнул Чонгук и опять его встряхнул. — Зачем ты хотел убить Тэхена?

— Я не хотел… — прошептал хакер, продолжая пялиться на неподвижного Юнги, которого Хоуп к тому времени бережно поднял на руки и уложил на диван.

— Подожди, — Тэхен не дал Гуку еще раз встряхнуть Джина. — Что ты видел? — обратился он к хакеру. — Я знаю, что ты много чего видишь через свои камеры и много чего знаешь.

Джин шмыгнул носом, пока Чонгук, глаза которого взрывались от едва сдерживаемой ярости, с неохотой, но отпустил его.

— Мне показалось, что он бросил что-то в чашку, пока готовил нам всем напитки на кухне. Но я не был уверен… Думал, может, показалось или он какую-то приправу туда положил… Ну, чтобы вкуснее, насыщеннее было… А потом Кот сказал о корице, и это так странно было… И я… На всякий случай…

— Кто? — очень холодно отчеканил Чонгук.

— Наша крыса, — Хосок положил руку на лоб Мина — тот был ледяным. Юнги надо было везти в больницу и надеяться, что у тамошних врачей не возникнет никаких вопросов и они не вызовут копов.

— Кто? — еще холоднее спросил Гук, не давая мечущемуся взгляду Сокджина от него сбежать.

Из-за того, что он был глазами Центра, он видел и знал очень многое, был хранителем до фига тайн и грязных секретов его обитателей. Со временем эта ноша стала почти неподъемной.

Джин замер, так как не понимал, как ему поступить. Он никогда не был стукачом, а сейчас приходилось им быть.

— Джин, — негромко произнес Тэхен, понимая, насколько хакеру сейчас непросто в его очередном выборе. Раньше он всегда предпочитал молчать и не выдавать то, что знает, становясь сторонним наблюдателем, и таким образом не принимая никаких решений. Хотя, если подумать, он всё же принимал решение — не вмешиваться. — Этот человек опасен.

На лице хакера нарисовалось самое несчастное выражение из всех возможных. Ведь в том, что произойдет дальше, будет виноват только он.

— Нам нужно знать, что он ему дал, — привел еще один аргумент Тэ, и этот довод, да, был самым весомым.

— Деймон, — на грани слышимости прошептал Джин, и Чонгук снова сорвался с места.

Он нашел мальчишку в одном из коридоров и, кажется, тот уже что-то понимал, потому что едва увидел Чона, он развернулся и бросился в обратную сторону. Дей бежал вдоль коридоров, ведомый охватившими сознание инстинктами, бежал, не жалея сил и кислорода в легких, прямиком в капкан. Он попытался перепрыгнуть через перила, но ему не удалось — неизвестно откуда взявшийся Туз схватила его за штанину и со всей силы потянул на себя. Деймон упал, проехавшись подбородком по металлу поручней и попадая прямо в лапы разъяренного хищника.

Не ожидая и секунды более, и не давая Деймону после падения подняться или даже пошевелиться, Чонгук схватил его за корпус, будто тот ничего не весил, и потащил в подвал, туда, где когда-то Хоуп и Халк допрашивали Тэхена — после нападение на Дока. Больше он никому не дал зайти внутрь, захлопнув тяжелую металлическую дверь и окатив остальных перед этим настолько темным и тяжелым взглядом, что никто не нашел мужество ему перечить.

Халк колдовал над Юнги.

— Мы не знаем, что он ему дал. Может, это вообще снотворное, — пробормотал он, хотя в его голосе уверенности совсем не было. Все прекрасно понимали, что Мина нужно отвезти в больницу. Но когда ты — преступник, когда ты по ту сторону закона, больница — это самый последний вариант. Только когда уже использованы и опробованы все остальные способы, и по-другому просто нельзя. — Батрахотоксин пахнет корицей. Это страшный яд, но симптомы совсем другие. Он бы бился в страшных конвульсиях и точно бы умер. — Халк помолчал. — Будем надеяться, что это не он. И что бы там ни было в чашке, скорее всего, дозировка была слабой. А Юнги глотнул всего ничего. В кассии, которой подменяют корицу, есть яд кумарин. Иными словами, крысиный яд. Но им так просто не отравить. Надо делать это регулярно и в больших дозах. И всё равно эффект не такой. Ну и последнее — он тупо замаскировал корицей запах другой отравы. Скорее всего, так и было.

— Ты так много всего знаешь и умеешь, почему ты не продолжил обучение в медколедже?

Халк посмотрел на Тэхена как-то удивленно, будто ответ был слишком очевидным и всегда находился на поверхности.

— Денег не было, — он пожал плечами и вернулся к капельнице для детоксикации, которую ставил Мину.

Денег не было.

Кажется, деньги — это всегда причина. А то, что делают люди — это только следствие.

Казалось, Юнги просто спал, но очень крепко. Был бледным, на висках — холодный пот. Халк наклонился к самому его рту и принюхался к дыханию, но запаха яда не уловил.

— Дей — неплохой парнишка, — продолжил он. Сегодня Халк был необычайно разговорчивым. Возможно, причина была в находящимся без сознания Юнги. Или же в Деймоне и в том, что тот натворил.

— Когда от чего-то пахнет гнилью, — пробормотал Хоуп, до этого молчавший, — от этого нужно избавляться. Особенно от людей.

Никто обычно не входил в мастерскую Юнги — тот никому не разрешал. И сейчас Хосоку представилась возможность рассмотреть комнату изнутри.

Она была такой же насыщенной, яркой, резкой и бескомпромиссной, каким был сам Юнги. Многочисленные коты на стенах стали его голосом, глашатаями его внутреннего крика.

Картин, рисунков, набросков Хосока здесь было много. Наверное, он рисовал его каждую свободную минуту. И Хоуп был благодарен, что никто из присутствующих этого не озвучил и не прокомментировал.

Когда они познакомились, Мин был очень милым и даже в чём-то испуганным студентом-художником. Но затем его жизнь повернулась в другое русло. Юнги пришлось наростить зубы и стать жестким и несгибаемым. И ему это в кратчайшие сроки удалось. На самом деле, не у всех получается перейти на темную сторону, даже при желании. Заменить милую улыбку на язвительный хмык, робость на наглость, мягкость на жесткость. И Хоби искренне восхищался Мином и тем, как тот сумел переломить даже себя, чтобы выжить и спасти того, кого он хотел спасти.

Халк молча возился возле по-прежнему находящемуся без сознания Юнги. Хосок, необычно серьезный и очень бледный продолжал рассматривать комнату, иногда бросая беспокойные и напряженные взгляды на Мина. Джин сидел на стуле, подогнув свои длинные ноги, подперев коленями подбородок и думал о чём-то своем. Тэхен прислонился к косяку, сложив руки на груди. Он разрывался между тем, чтобы спуститься в подвал и выяснить, что Чонгук делает с Деймоном и что тот ему говорит, и тем, чтобы оставаться здесь же, возле Юнги. Но то, что и Хоуп, и Халк — оба отдали самосуд и допрос в руки Чонгука, убеждали его оставаться здесь.

Все эти годы Тэхен старался держаться подальше от Центра и того, что в его стенах происходило. Таким образом он создал себе иллюзию, что не имеет к их деятельности никакого отношения. Они лишь исполняли его задания, когда ему это было надо. Но когда он оказался здесь, когда познакомился лично с каждым, ощутил за них, за каждого из них, ответственность. И бегал за Джином в больницу, потому что чувствовал, что отвечал за него, и вернулся в мотеле в номер затем, чтобы не дать Гуку принимать наркотики и заниматься после пыток саморазрушением. Потому что Туз теперь тоже был частью его ответственности.

Хоуп прав — контролировать и курировать всё, что происходит в Центре, это его обязательства как лидера. А ответственность Тэхена — вообще за каждого из них.

Он взглянул на свои наручные часы — время неудержимо уходило. Они все в этой комнате ждали. Ждали, когда придет Чонгук и скажет, что было в чашке.

Гук зашел неожиданно — никто из них не слышал шагов, хлопанья дверей или какого-то шума. Вор Туз оправдал свой статус беззвучной, бесплотной и опасной тени.

Он встретил четыре пары напряженных, взволнованных глаз, затем посмотрел на Мина.

Тэхен уставился на разбитые костяшки Чона — они были в кровь.

— Он купил какой-то растительный яд, вроде инсектицида, — после паузы, наполненной напряжением, звеневшим в этой комнате, заговорил Гук. — Как ему сказали — лучшее средство для устранения конкурентов. Уверяет, что дозировка там небольшая и только выведет из строя.

— Зачем ему яд от конкурентов? — не понял медленно поднявшийся на ноги Хосок. — Кто у него конкурент?

Чонгук кивнул на Тэхена.

— Он. Деймон здесь уже год, но ему ни в чём особо не давали участвовать, полноценным членом команды он не является. А Тэхен только появился, его сразу взяли и в команду, и на дело. Док именно его взял с собой в музей. Тэхен, который пришел позже, пользовался тем, что должно было принадлежать по праву Деймону, который трудился здесь год. Он разозлился и попытался избавиться от соперника. Поэтому двинул ему в контейнере рукоятью ножа в затылок. Он не знал, что с Тэхеном будет дальше, ему на это было насрать. Всё, чего он хотел — с глаз долой. Потом пару раз пытался ему что-то подсыпать. Даже продавца ядов нашел. Но всё было в молоко — не получалось. И в этот раз тоже не получилось — вместо Тэхена чай взял Юнги. Ну а Джин потом вообще его разлил.

Хоуп был мрачнее тучи. Он сверлил взглядом Туза, но не видел его — сейчас он был в своих мыслях.

— А статуэтка? Зачем он ее взял?

Гук облизал сухие губы. Затем из его груди вырвалось что-то вроде смешка.

— А он говорит, что не брал ее, — Туз помолчал. — Он никаким образом не хотел вредить Спектру, наоборот, он хочет быть частью команды. По его словам, всё, что он делал — это пытался избавиться от Тэхена.

— И ты ему веришь?

Чон взглянул на свои разбитые руки.

— Не знаю, — наконец, ответил он. — О Тэхене всё выдал. А что касается остального — говорит, что не понимает, о чём я.

Хоби недоверчиво хмыкнул.

— Ты хочешь сказать, что у нас здесь даже не одна, а целых две крысы?

И снова пауза.

— Получается, да, — в конце концов, согласился Чонгук.

Один действовал против Тэхена, а второй — против всего Спектра.

Да уж…

— Плохо, когда крысы. Еще хуже, когда они в твоем доме… Люди не ценят хорошего отношения, — пробормотал Хоуп. — Ты хочешь, чтобы им было хорошо, а они считают, что ты всё равно им недостаточно угодил.

— Крысы заводятся в любых условиях, — Чонгук сунул разбитые руки в карманы, а Тэхен отстраненно подумал, что их бы надо было бы обработать. — Нужно только их вовремя поймать. Я предполагал, — он взглянул на Тэ, — что предатель — один из тех, кто был тогда в порту и имел возможность совершить нападение на Тэхена. Но если это был Деймон, и если он действительно не тот, кто сдал меня и Дока и украл статуэтку… Теперь в этот список добавляются пиранья и Джин.

Хакер резко поднял безмерно несчастный взгляд на Туза, но тот на него не смотрел. Он смотрел на Хоупа — очень долгим, режущим взглядом. Как будто пытался сказать, что считает предателем именно его.

— Отвезите его в больницу, — Гук кивнул на Юнги. — Если это растительный яд, можно сказать, что он увлекался какими-то… ну, не знаю… икебанами, и ему не ту засушенную траву продали. Или что работал с инсектицидами в своем саду и переборщил. Он не в розыске?

Хосок помедлил.

— Насколько я знаю, нет. Но отпечатки… Если у него решат взять отпечатки, они могут с чем-то совпасть. Рисковать не хотелось бы, — он тяжко вздохнул, поворачиваясь к дивану. — Я сам отвезу его.

— Твоя биография очень нечистая, — мгновенно возразил Тэхен. — Тогда они точно возьмутся за дело Юнги серьезно и будут его проверять. Я сам его отвезу. И в машине буду один — на больничной парковке есть камеры.

Юнги не просыпался, и от этого было очень тревожно. Тэхен отвез его не в ту клинику, куда они ранее привозили Дока, а в другую. В голове мелькало, что лидер из него так себе — еще один пострадавший член его команды. Док, Чонгук, Юнги. Страшно было предположить, кто следующий. А больше всего скребло то, что все они пострадали из-за него.

Он заполнил все необходимые документы, оставил свои контактные данные, рассказал историю об инсектицидах (да, она была тупая, но кто знает, вдруг прокатит?) — всё для того, чтобы у медработников было как можно меньше вопросов и они не задумались о том, чтобы вызвать копов.

Тэхен подождал, пока Юнги обследовали, после ему разрешили зайти к нему в палату и немного побыть рядом.

У Мина в крови действительно был яд с парализующим эффектом. Пока он не пришел в себя, нельзя было с точностью знать, какими могут быть последствия. Единственное, что можно было сказать — его жизни ничего не угрожало. Хоть так.

***

Мы разочаровываемся в людях потому, что они не способны пойти ради нас на то, на что мы идем ради них.

«Меня никто особо не разочаровал. Потому что меня никто особо не очаровал», — как-то сказал он Тэхену. А сейчас с насмешливой улыбкой (насмешка по отношению к себе) Чонгук должен был констатировать: его очаровали, а после да, до обидного безжалостно и безразлично разочаровали.

Он, как последний дурак, даже не сомневался, что Тэхен уйдет с ним. Да, они ни о чём не договаривались и друг другу ничего не обещали. Но это чувство внутри — что вы как будто соединены на каком-то возвышенно другом уровне, который парит над логикой и любым пониманием, без ненужных разговоров и клятв, как будто вы просто знаете, что вы теперь вместе, и друг без друга никуда. А по факту оказалось, что это чувство уловил только Гук. Тэхен этого не ощущал. Ну, или пока не понимал.

Чонгук на своем байке проследил за авто, на котором Ким отвез Юнги в больницу, подождал, пока спустя часа два оттуда вышел Тэхен, и снова проводил его обратно к Центру.

После, подумав, решил наведать Джэхе. Старик ему пару дней назад писал, но Гуку было не до него. Сейчас же, иррационально, хотелось спросить у него совет о том, что ему делать дальше. Да, Джэхе не его отец и не друг — только наставник по мастерству воровства. Но всё же. Элементарно некому было такое вывалить. Жаль, что Док пропал… Тот бы точно что-то умное ему втемяшил. Намджун — огромный любитель философских речей.

Чонгук не понимал, почему Хоуп так спокойно воспринял пропажу Дока. Но тот сказал, что это дело Спектра и за Намджуна переживать не стоит.

Чертов Спектр… Как же он его заебал! Везде он. Таинственный, противоречивый, непонятный, опасный. Это слово возникает в каждый необъяснимый, туманный миг. Без ответов, без понимания, только лишь одно слово: Спектр. И оно перечеркивает хотя бы какое-то осознание, объяснение, догадку о том, что вообще происходит.

Джэхе выбрал для жизни какую-то потасканную нору. Как полное отражение себя самого — дряхлое, уродливое, грязное, безрадостное и бесперспективное жилье.

Говорят то, каким есть твой дом, отражает то, какой ты на самом деле. У Чонгука дома нет, тогда как это его характеризирует? И к̶о̶г̶д̶а̶ если у него будет свой дом, каким он будет? Покажет его темную изнанку? Будет безликим? Или… Будут в этом доме Пёс и Тэхен? Сумеет ли Чонгук стать чем-то большим в этой жизни, чем вор?

Он постучал, но ответа не последовало. Обычно, если Джэхе был дома, с той стороны двери слышалось ворчание, брюзжание, крепкие, едкие словечки и даже броски в дверь всего, что у старика было под рукой — вроде пустой бутылки, плотно скрученной в трубочку газеты, башмака или порванного тапка, или даже еды. В этот же раз была абсолютная тишина.

Закатив глаза — либо наставник спал, либо отправился на поиски приключений — Гук нажал на дверную ручку, и та сразу же, без единого возражения ему поддалась. Дав себе указание не забыть доходчиво объяснить Джэхе, что тот старый придурок, если не запирает дверь, он ступил внутрь.

За секунду до того, как Чонгук переступил порог, еще, собственно, за мгновение до того, как подошва его ботинка приземлилась на старом затертом полу, он уже знал, что внутри находится смерть.

Такая же старая, уродливая, надменная и презрительная.

Джэхе висел в петле, покачиваясь в какой-то ему одному понятный такт. То ли от сквозняка, залетавшего в приоткрытое окно, то ли в ритм фантомного скрипа кресла, в котором он обычно сидел. В его груди зияла дыра, одежда пропиталась старой кровью и так и засохла. Глаза блеклые и на выкате, худое, изможденное болезнью и химией лицо застыло в момент самой сильной судороги, синие губы скривились в глумливой, полоумной усмешке. Будто он до последнего потешался над своими палачами.

Руки старика были такими же скрюченными, узловатые суставы вывернуло еще больше. В комнате стоял устойчивый смрад экскрементов, рвоты и приторно-сладковатый запах смерти.

Всё было перевернуто вверх дном. Но не потому, что что-то искали, скорее, для устрашения и разрухи, чтобы показать степень дикости, жестокости и зверства.

На одной из стен кровью наставника огромными литерами было выведено всего лишь одно слово:

Чонгук вывалился из квартиры, задержав дыхание, чтобы меньше вдыхать то зловоние, машинально протер дверную ручку и спустя считанные секунды уже был на улице. Всё это заняло у него меньше шестидесяти секунд — с того мгновения, как зашел внутрь, увидел висящего под потолком наставника и вернулся обратно к байку.

Он рванул оттуда так быстро, насколько хватало лошадиных сил у его железного зверя, газуя и оставляя после себя лишь едкое облако дыма.

Спустя минут пять затормозил у заброшки в нескольких кварталах от жилья Джэхе. Каждый раз, навещая наставника, Чонгук потом в обязательном порядке наведывался к своему Псу. И этот раз исключением не стал. Ему надо было отдышаться, привести мысли в норму, потому что в голове пока была напряженная, накаленная до предела, звенящая пустота.

Пес, если не уходил на охоту или прогулку по окрестностям, ждал его у ниши, обычно защищающей собаку от ветра, дождя и снега. В этот раз его там не было. Но достаточно Гуку было повернуть голову, чтобы увидеть на одиноком дереве его часть — кишки висели и трепетали на ветру, будто ленты. Внизу лежал мертвый, со вспоротым животом, пес.

— Чонгук?.. Это ты? — в голосе ответившего на звонок Тэхена проскальзывали обеспокоенные нотки. Всё, что он слышал, было тяжелое, на надрыве дыхание, и от этого становилось очень жутко. Это был Чонгук или?..

— Почему ты не захотел уйти со мной? — послышалось тихое и невнятное, прерываемое, потому что голос подводил и звуки терялись где-то во внутренностях, так и не выйдя наружу.

Кажется, легче выплюнуть легкие, чем снова начать дышать. Гук деревяными пальцами выключил телефон, отбрасывая его в сторону. Прислонил голову к холодному серому бетону, закрыв глаза и позволяя слезам бежать по щекам.

Таким его и нашел Тэхен — сидящим на земле недалеко от того дерева, изломанным, покореженным и побежденным. Прямо над его головой на стене отвратительно вызывающим красным было выведено:

И еще немного ниже издевательское:

Тэхен обнимал Чонгука, сцеловывая лившиеся из его глаз слезы, царапая губы о небритость чужих щек, вбирая в себя терпкий запах сигарет и дешевого вина.

— Уйди, Тэхен… — на повторе шептал Гук. — Уйди… Я не хочу…

Он пытался вытереть свои слезы, но на их месте появлялись новые.

— Мы зря стыдимся своих слез… — Тэхен продолжал ловить губами каждую соленую каплю, целуя прикрытые веки и мокрые дрожащие ресницы. — Они, как дождь, смывают боль души.

— Мою боль не смыть.

Стереть ластиком из жизни можно старого и больного Джэхе, жизнерадостную, счастливо улыбающуюся ему бельгийскую овчарку. Но боль из-за их потери стереть нельзя.

— Потом будет лучше… — продолжал шептать Тэхен, крепко его обнимая и поглаживая по спине. — Вот увидишь. Это только кажется, что везде темно. Но есть так много цветов.

— В темноте, Тэхен, все цвета одинаковые.

— Говорят, самая темная ночь перед рассветом, — возразил Тэ, ощущая отчаяние, потому что из отчаяния теперь состоял Чонгук.

— Для меня не наступит рассвет, — Гук разлепил жгучие веки, отстраняясь и с трудом, из-за заледеневшего от долгого сидения тела, поднялся на ноги. — Такие, как я… — он даже не смотрел на замершего Кима. — Мы — израсходованный материал. Еще на старте. У нас нет другого будущего, кроме как умереть так.

Тэхен тоже встал, протянул к нему руки, но застыл в нерешительности, так и не коснувшись.

— Давай поедем в Центр, — предложил он. — Переночуешь там. Тебе нельзя сейчас быть одному. Прошу, — уже с откровенной мольбой добавил он.

Чонгук ничего не ответил, повернувшись к нему спиной и направляясь к черному, как и сам Туз, мотоциклу. И так и не разу не посмотрел на Тэ, уезжая из места, где когда-то жил Пес.

Он ввел код доступа и ввалился в Центр, когда уже было за полночь. Раньше он бы уехал куда-то пить, прожигать свое время за игрой в казино, бить грушу в зале или вытрахивать из кого-то душу на смятых мотельных простынях. Но Тэхен сказал приехать сюда, и он приехал.

Гук пытался собрать себя из разбитых осколков, но только делал порезы глубже, сильнее, болезненнее, загоняя острые осколки внутрь. Он кричал внутри себя, этот крик раздирал его, и его душа плакала слезами красными, кровавыми, и сам он их не мог остановить.

Сначала он хотел пойти в комнату Тэхена, но осознал, что еще не готов прямо посмотреть ему в глаза. Хотя очень хотелось, чтобы тот без разговоров снова обнял его, и утешал, как маленького ребенка, баюкал в своих руках, вытер, иссушил те кровавые слезы.

Он прошел в гостиную и, как был, завалился в пыльных, заляпанных грязью дорог ботинках на кушетку. Прикрыл глаза, хотя знал, что не уснет. Мысли слишком тяжелым грузом придавили его.

Спектр. Во всём был виноват Спектр. Его задания привели к этому. Он начал свою непонятную игру с Хансолем, оставшись при этом в тени и подставив всех их.

Лучше думать о том, как он найдет Спектра и заставит его за всё ответить, чем о том, что так истошно болит, стонет и кричит внутри него.

Приближающийся шум не вынудил Чона пошевелиться или открыть глаза, хотя фоном прошла мысль, что кто-то здесь в это позднее время тоже не спит. И из его груди вырвалось что-то вроде вздоха облегчения, когда он услышал голос Тэ. Будто во всей его кромешной тьме вдруг неожиданно прорезался острый луч света.

— Не понял, — послышался невнятный бубнеж Хоупа. — О чём ты?

— Не трогай его пока. Туза. Не трогай.

— Ну, ты главный, как скажешь, — бросил Хоби, хотя в его голосе отчетливо звучали досадливые нотки. Кажется, они стояли в коридоре у лестницы. Тэхен собирался подняться в свою комнату, а Хоуп — уйти к себе. Тяжелый день заканчивался такой же тяжелой, гнетущей ночью. — Как только Спектр переступил порог Центра, я сложил свои полномочия.

Чонгук медленно открыл глаза.

***

— Честно, не ожидал, что ты вдруг напишешь. Признавайся. Это ведь ловушка?

Гук молчал, разглядывая своего мучителя.

— Вы ведь хотите знать, кто был заказчиком кражи вашей бесценной статуэтки? Ради этого были все те надписи на стенах?

— И ты, значит, просто так мне это расскажешь? — в голосе политика звучала откровенная насмешка.

— Я порвал все отношения с той организацией, где я был. И теперь хочу, чтобы все ответили за то, что сделали со мной. И вы в том числе. Мне лгали. И они за это заплатят. А вы заплатите за то, что делали со мной в том подвале, на том столе. Всё, что меня не убило, пусть приготовится: теперь моя очередь.

— Ты убил моего человека!

— И еще убью. Как я вам и написал, я хочу двести тысяч долларов.

— Да ты шутишь!

— Нет денег, — спокойно отчеканил Гук, — нет информации. Нет информации — вы никогда не узнаете, кто виноват в том, что вся ваша жизнь и карьера, и репутация пошли по одному месту. Не жмитесь. Для такой твари как вы, эти деньги — мелочь.

— Да ты хоть знаешь, гаденыш, кто я?! — рявкнул Хансоль.

На лице Чонгука проскользнуло что-то вроде полуухмылки, после чего он молниеносным движением достал из-за пояса пистолет.

— Всего 9 граммов целебного свинца — и всё равно, сколько у вас денег, охраны, власти, статуса или мускулов. Оно прикончит каждого — и богатого, и бедного, и толстого, и худого. И даже такого мразотного политика, как вы. Ну так что, вы принесли мои деньги? Только наличка. И только мелкие и не меченные купюры.

Хансоль, скривившись, повернулся и кивнул тому тощему уроду со шрамом, лишившегося благодаря Чону своего шкафообразного напарника. Тот подошел к своему боссу, протягивая ему асфальтно-серую спортивную сумку.

Политик резко открыл замок, так, что едва не оторвал собачку, вываливая деньги на землю.

Чонгук проследил взглядом за падающими пачками с долларами. Затем, не спеша, достал из кармана карту туза, повертел ее в руках и, с видимым усилием оторвав от ее содержимого взгляд, бросил карту на землю.

— Вот здесь написано имя того, кто вам нужен.

Он смотрел на имя, начерченное на карте пикового туза, настолько откровенно выставленное на всеобщее обозрение. В груди душило.

Чонгук никогда до этого не любил. И в этом было счастье и несчастье одновременно.

А потом появился кто-то, кто разрушил его до основания.

Джокер. Единственный, кто способен побить Туза. Даже козырного.