Любимый ученик

Он знает, как сделать ей хорошо.

Всё начинается с подготовки. Обязательно нужно иметь резинку, лучше — несколько. Два или три презерватива, потому что один всегда может порваться; руки у него иногда всё ещё тряслись, когда он думал о том, что ему позволено касаться её везде. Абсолютно везде. Надорвать презерватив в таком настроении — плёвое дело.

А если резинки не будет, то и секса не будет. Она разрешит разве что вылизывать её; Ким обожал вылизывать её, если честно, но в эти моменты он буквально с ума сходил от собственного возбуждения. Член стоял колом, и вся кровь в теле, казалось, приливала к нему. Трогать себя было нельзя, даже если ум совсем покидает сознание — она запрещала, потому что только она могла сказать ему, когда можно кончить.

Нет резинки — будь добр потрудиться, Ле Тьен, своим языком и пальцами. Она не должна уйти неудовлетворённой, ни в коем случае; ты же не хочешь разочаровывать её, Ким? Не хочешь. Так что утыкайся носом в курчавые тёмно-красные волоски, целуй большие и малые губы, вылизывай складочки так, будто от этого зависит твоя жизнь. Кружи языком вокруг клитора, коли его кончиком, облизывай, три подушечками пальцев, пока стараешься протолкнуть свой короткий неповоротливый язык как можно глубже в её влагалище. Делай всё, чтобы она сдерживала стоны; но уж ты-то точно знаешь, какой она может быть громкой.

Да, Ким?

Всё начинается с подготовки. Ты берёшь резинки, нарываешься на уроках на какую-нибудь отработку или предупреждаешь друзей, что на сегодня у тебя планы. Ким обычно говорил, что тренер по плаванию зверствует в преддверии очередных соревнований; все верят. А если не верят, то Ундина всегда прикроет, потому что сама встречается с тем самым тренером, и это, вообще-то, тоже неправильно — разница в возрасте у парочки примерно такая же, как у Ле Тьена и Калин. Плюс-минус пара лет, Ким не был уверен точно.

Отговорившись, можно начинать ждать. Думать. Представлять, как сегодня всё пройдёт: быстро или медленно? Грубо или нежно? Многое зависит от её настроения, от цикла, от того, был ли ты хорошим парнем с прошлого раза. Если всё хорошо — то ты получишь разрядку. Нет — удовольствие будет только для неё.

Только для Калин. Чтобы она жарко и быстро дышала, закатывала глаза, сдерживала стоны.

Обязательно нужно помыть руки. Про личную гигиену вообще говорить нечего; в отличие от своих сверстников Ким никогда не допускал, чтобы от него пахло потом или грязными ногами. Волосы — всегда чистые. Одежда — всегда свежая, постиранная. Он не ребёнок. Он может сам о себе заботиться, и Калин это видит.

Одобряет.

Разрешает… много чего разрешает.

Ногти обязательно должны быть коротко подстрижены. Маникюр сделан, чтобы никакой заусенец не поцарапал нежные местечки женщины. Это ради удовольствия и чистоты, не только для красоты.

Удостоверившись, что здание коллежа затихло, наконец отдыхая от наплыва учеников, можно пойти к ней в класс. Заходить сразу нельзя — вдруг кто-то внутри? Нужно постоять перед дверью несколько минут, вслушиваясь в то, что происходит. И войти только когда она сама позовёт, заметив тень под дверью.

Она ведь тоже его ждёт, Ким это знает. Мокрая, готовая для его члена, пальцев и языка, шелковистая и очень жаркая. Не один Ле Тьен мечтает целый день и представляет, как у них всё может быть сегодня вечером. Она тоже: он видит это во время уроков и перемен. Как она отводит от его фигуры взгляд, как не смотрит в глаза, как сжимает бёдра или закусывает губу. Мелкие, никому кроме него не заметные признаки её возбуждения, что стрелой бьют прямо в мозг и заставляют член дёргаться в штанах.

Он заходит и сразу закрывает дверь на ключ. Хорошо, что были акумы — старые двери со стеклянными окошками заменили на цельные, так что никто ничего не увидит. Главное не шуметь.

Зайдя, Ким всегда смотрит на Калин. В каком она настроении? Нежно или грубо? Быстро или медленно?

Сегодня — о, определённо грубо. Без прелюдий.

Ким сразу чувствует это настроение; в нём вскипает адреналин, который давным-давно помогал его предкам сражаться, убегать, выживать. Калин перед ним — не просто женщина, которую он хочет. Она — та, без которой он не может жить дальше. Без которой его существование пустое и бессмысленное.

Она сидит за преподавательским столом и смотрит на него. Молчит. Ким чувствует прилив жаркой злости, которая скручивается узлом в низу живота. Член стоит так, что это практически больно; хочется просто подойти к Калин, схватить её за холку, как течную кошку, закинуть на стол и трахнуть. Так, чтобы звёзды из глаз. Чтобы она скулила и молила, не сдерживаясь. Чтобы кусала губы, мотала головой, почти плакала от того, как ей хорошо и как его член двигается в её агонизирующей пульсирующей вагине.

О, да, так он и поступит.

Ким подходит к ней в несколько широких шагов. Калин не двигается, молча следит за его движениями. Ле Тьен аккуратно собирает все документы и бумаги на столе, небрежно кидает в первый ящик стола; он всегда пустой, как раз для таких случаев.

Ким никогда бы не позволил себе поступить как в кино. Зачем сметать бумаги со стола? Это работа Калин. Это неуважение. Разве можно так поступать с женщиной, без которой ты не мыслишь себя?

Освободив стол, он обходит Калин сзади. Наклоняется к её шее и вдыхает лёгкий аромат духов. В этом запахе ему чудится её возбуждение. Возможно, он на самом деле его чувствует — как кобель, который километры бежит к сучке для спаривания.

Она дрожит, шея покрывается мурашками. Ким прикасается к ней губами, оставляя крепкий влажный поцелуй на коже.

О, да. Будет жёстко. Быстро. Грубо.

Отлично.

Он берёт её за шею и поднимает из стула. Тот сразу отпинывает в сторону — он будет только мешать. Калин молчит, продолжает дрожать, и Ким не нежничает с ней: сразу просовывает руку под юбку и ведёт пальцами по промежности. Трусики мокрые и скользят.

Калин ведь ради него стала юбки носить. Раньше ходила в штанах, и, боги, как же это было неудобно!..

Он задирает юбку, не сдерживая стона от вида на открывшиеся чулки. С подвязками, чтобы они не скатывались. Это выглядит пошло. Невинно. Почему это выглядит одновременно пошло и невинно?

— Сука, как же я тебя хочу, — бормочет Ким, наваливаясь ей на спину и заставляя лечь грудью на стол.

С губ Калин срывается стон — первый за сегодня, и оттого тихий. Ким сжимает в ладони лобок, потом тянет за половые губы через бельё — ни капли нежности. Ей нравится. Ему тоже.

Один раз он шлёпает, но, заметив, как Калин дёрнулась, больше этого не повторяет — не сегодня. Сейчас ей не понравилось.

Чтобы замолить свою ошибку, он опускается на колени и целует мокрое бельё. Пахнет пряным возбуждением. Сла-адко, да так, что голову кружит и кажется, что мир переворачивается.

Ким целует и кусает нежную кожу вокруг, тянет губами за волоски. Сам в это время старается расправиться с презервативом. Руки дрожат, и первый падает на пол. Плевать — у Кима есть ещё несколько, как раз для таких проёбов. Он готов, не в первый раз.

Калин всегда сводит его с ума.

Трусики он даже не спускает, просто отодвигает в сторону. Входит мощно и плавно, одним толчком заполняя Калин полностью, утыкаясь головкой в заднюю стенку и пережидая взрыв удовольствия; он всё ещё может кончить просто от того, что вставил, но тогда Калин останется в этой игре совсем одна.

Непорядок.

Презерватив — долбаный кусок латекса или чего там ещё. Притупляет ощущения. Это помогает мало, но всё-таки Ким мечтает о том, чтобы когда-нибудь трахнуть Калин без резинки, на живую. Плоть к плоти. Он зальёт её спермой, и она будет от этого счастлива, как последняя шлюшка из китайских мультиков. О, Ким бы постарался, чтобы она забыла всё-всё. И мужа своего тоже. Бесполезный, никчёмный мужчина; Ким проводил с Калин и её дочерью больше времени, чем «глава семьи»…

Злость подхлёстывает, заставляет двигаться. Ким размашисто выходит почти на всю длину и толкается обратно, с силой. Стол раскачивается, но это ничего — он выдержит, и на такое выдерживал. Калин кусает губы, закатывает глаза, давит стоны. Рука с зелёным маникюром тянется к клитору, чтобы усилить удовольствие, но Ким перехватывает ладонь и сам кладёт пальцы на набухший бугорок.

Клитор у Калин большой, сантиметра три, когда возбуждён. Ким его обожает, потому что он похож на крошечный член, который обалденно ласкать пальцами или языком. Есть ствол, есть головка, которую лучше не трогать — слишком чувствительная. Но вот языком можно… это потом. Потом.

Ким трёт ствол клитора, дразнит его, водит пальцами из стороны в сторону. Переворачивает Калин, перекидывая ногу через свою голову и так и не женщину снимая со своего члена. Продолжает трахать, глядя на перекошенное от удовольствия лицо. Зелёные глаза мутные, смазки столько, что она наверняка запачкала Киму штаны — плевать! На всё плевать. У него длинная кофта, он ко всему готов. А если Калин кончит особенно мощно и запачкает его штаны так, что не прикрыть, то в раздевалке есть спортивки.

Он отпускает её руку и упирается своими в стол по обе стороны от женщины. Переносит вес на ладони, чтобы ускорить движение. Видит, как Калин добирается пальцами до своего клитора и начинает его тереть круговыми движениями; достаточно пары фрикций, чтобы влагалище сжалось, и двигаться стало так трудно и тяжело, что просто…

Ким вытаскивает член и снова падает на колени. Приникает губами к сокращающейся, горячей вульве. Целует и лижет, продлевая чужое удовольствие. Думает о чём угодно, лишь бы не спустить самому.

Но у Калин сегодня хорошее настроение. Она упирается босоножкой в плечо Кима. опрокидывает его на пол и сама забирается сверху. Садится на его член, елозит задницей так хорошо, что Ким практически плачет.

Чтобы окончательно его убить, Калин расстёгивает несколько верхних пуговиц своей блузки. Это пошло: она вытаскивает грудь из бюстгальтера и теперь, когда Калин поднимается и опускается на члене, грудь тоже прыгает. Тёмные соски ходят туда-сюда, гипнотизируют; их хочется взять в рот, облизать, обкусать… нельзя. Теперь Калин сверху.

Она сама сжимает свою грудь в ладонях и запрокидывает голову. Движение не прекращается ни на секунду: вверх-вниз, вверх-вниз, до тех пор, пока Ким всё-таки не сойдёт с ума. В его вселенной уже существует только она.

Только! Она!

Он хриплым тихим голосом умоляет её дать ему кончить; Калин смотрит сверху вниз и улыбается, но не разрешает. Ничего не говорит. Это хорошо и ужасно одновременно. Ким — это муха, попавшая в паутину бесконечного удовольствия. Спасите или сожрите уже, он больше не может.

Получив ещё один оргазм, Калин слезает с него. Это разочаровывает, но даёт Киму не откинуть коньки. Сердце у него стучит так быстро и мощно, что грудная клетка вибрирует в такт.

Когда Калин легко снимает презерватив и накрывает член своими губами, Ким едва жив.

Её рот — лучшее, что с ним случалось. Горячий, жадный, сосущий. Язык облизывает точно те местечки, от которых хочется вознестись; когда Калин начинает щекотать уздечку, Ким готов буквально на всё.

Она массирует его яйца, и Ким чувствует острые коготки в самом нежном месте. Ле Тьена практически подбрасывает от этого чувства: пальцы на ногах поджимаются, сами ноги трясутся, сознание заволакивает непроглядной темнотой.

— Можно, — слышит он, находясь на краю обморока.

Оргазм с Калин — это то, ради чего стоит терпеть что угодно. Это всегда взрыв, рождение нового мира, после которого ты не чувствуешь себ опустошённым; напротив, ты полон сил и мощи, ты — Титан, способный разрушать миры под одному своему желанию.

Калин продолжает сосать. Это практически болезненно, но продлевает удовольствие, и Ким стонет во весь голос, больше не в силах сдерживаться. Ему хорошо. Так хорошо, что в моменте ему плевать вообще на всё.

— Выходи за меня, — хрипит он, ещё не отойдя от удовольствия.

У него дрожат ноги, как после самой лучшей пробежки.

У него дрожит душа, боясь очередного отказа.

Калин усмехается и смотрит на Кима кошачьими зелёными глазами.

— Не в этот раз, милый, — говорит она, мягко проводя ладошкой с зелёными ногтями по подрагивающему прессу Ле Тьена.

Это разбивает Киму сердце.

Когда он одет и собран, бардак устранён, документы возвращены на стол, а презервативы и влажные салфетки убраны в пакет в кармане Ле Тьена, наступает время уходить. Ким подходит к двери и замирает на секунду.

— Я ведь не шучу. Каждый раз.

— Я знаю, — отзывается Калин, проверяя очередную домашнюю работу очередного ученика.

— Я действительно серьёзно.

Калин вздыхает. Откладывает тетрадь. Смотрит на Кима.

Он не отводит взгляд.

— Я развожусь с мужем, — говорит Калин, прикрывая глаза. — В следующий раз… можно встретиться у меня дома. На ночь. Дочка быстро засыпает…

Это заставляет душу Кима петь.

Калин улыбается и качает головой.

Она знает, как сделать ему хорошо. Он ведь её любимый ученик.