Такой ли Лютер герой?
Небольшое эссе от моего читателя и зрителя Meister blanc, которое прошло через мою редакцию и предлагается к ознакомлению всем моим подписчикам.
Мартин Лютер – кто он? Человек совести, вооруженный словом Господа против “церкви Антихриста”, августинианец, который “не мог поступить иначе”? Своего рода Давид, как его описывают некоторые авторы, который бросил вызов мощи и диктату Голиафа? Борец с догматизмом и предрассудками сторонников папства, который отвоевал для верующих Библию? Заслуживает ли его имя быть синонимом реформ, возрождения и даже революционности?
Губительное для папской церкви вероучение Лютера разорвало оковы морально разложившегося католицизма, попавшего под влияние дьявола, и наставило христианство на путь истинной религии, путь духовного спасения, интеллектуального просвещения и экономического прогресса. По крайней мере так принято описывать Мартина Лютера у его сторонников (в первую очередь протестантов).
Однако, есть и противоположное мнение. Оппоненты Лютера настаивают на том, что он был довольно властолюбивым человеком, мнительным, часто колеблющимся, вспыльчивым и непоследовательным в своих действиях; человеком, который не просто извратил суть реформ или изначально вообще не был реформатором, но был далеко чужд этим идеям, превратившись в “Виттенбергского папу”, погрязшего в честолюбии, лицемерии, ругани и предательстве всех тех, кто ему некогда был верен или оказывал поддержку. В конечном счете, Лютер привел Европу не к процветанию и царству свободы, а к возрастающей тирании светских властей над обществом и Церковью, их усилению, которое в дальнейшем обернется восходом абсолютизма, эпоха которого продлится вплоть до европейских революций конца XVIII века-середины XIX вв.
Это довольно пространное, но необходимое вступление к пониманию всего написанного далее. Кем бы ни был Мартин Лютер, трудно не признать, что он является довольно знаковой фигурой как для Европы, так и для всего мира, навсегда оставившей след в истории. Каждое столетие мнение о Лютере по тем или иным причинам менялось - менялись и смещались акценты в оценке его деятельности. Сегодня, 31 октября (а именно в этот момент производится этот текст), принято отмечать день Реформации, с чем меня непременно поздравили мои протестантские друзья. В этом небольшом эссе я хочу внести свою лепту в этот цикл нескончаемых споров о персоне Лютера. Мне он видеться фигурой излишне “панегирической”, недостатки которого проговаривать не принято, либо они упоминаются вскользь, как что-то незначительное. Вследствие этого мне хочется проанализировать некоторые его моральные качества, а точнее его недостатки - скользкий темперамент реформатора и вспыльчивый характер, - исходя из двух, как мне видится, наглядных примеров: отношений Лютера и Эразма и его двойственное отношение к народу и светским властям. Итак, начнем с Эразма.
Эразм и Лютер
На первых этапах у гуманиста и реформатора-протестанта может быть найдено много чего общего: это и недовольство злоупотреблениями клира, критика схоластической учености, орденов, монашества. Все это видел и Лютер в Эразме в той или иной степени, видя в нем своего союзника. И здесь сразу же возникают противоречия. С одной стороны, он хочет привлечь Эразма на свою сторону, о чем не раз упоминал в личных переписках, особенно в поздний период, с другой, в марте 1517 года, еще до “95 тезисов”, в частной переписке с Лангом он выносит недоверия Эразму: «Читаю нашего Эразма, и он нравится мне все меньше и меньше». Через год он в очередном письме к Ионасу пишет следующее: «Я очень высоко ценю его и изо всех сил защищаю (от кого?), хотя от меня не укрылось, что в его сочинениях слишком много такого, что отнюдь не способствует познанию Иисуса Христа». Чем больше Лютер будет набирать популярность среди своих сторонников, упиваться славой, тем более он будет колким, дерзким, нетерпимым и высокомерным к Эразму.
На первых этапах у гуманиста и реформатора-протестанта может быть найдено много чего общего: это и недовольство злоупотреблениями клира, критика схоластической учености, орденов, монашества. Все это видел и Лютер в Эразме в той или иной степени, видя в нем своего союзника. И здесь сразу же возникают противоречия. С одной стороны, он хочет привлечь Эразма на свою сторону, о чем не раз упоминал в личных переписках, особенно в поздний период, с другой, в марте 1517 года, еще до “95 тезисов”, в частной переписке с Лангом он выносит недоверия Эразму: «Читаю нашего Эразма, и он нравится мне все меньше и меньше». Через год он в очередном письме к Ионасу пишет следующее: «Я очень высоко ценю его и изо всех сил защищаю (от кого?), хотя от меня не укрылось, что в его сочинениях слишком много такого, что отнюдь не способствует познанию Иисуса Христа». Чем больше Лютер будет набирать популярность среди своих сторонников, упиваться славой, тем более он будет колким, дерзким, нетерпимым и высокомерным к Эразму.
Но, как ни странно, Лютер первым начинает переписку с философом, сначала послав ему письмо через Меланхтона, а затем 28 марта 1519 года уже лично написав ему текст, в котором Лютер покрывает слоем лести Эразма, предлагая уже тогда присоединиться к его движению.
Эразм в это время поддерживает Лютера в его кампании против торговли индульгенциями, правда, добавляя, что “выразиться ему следовало бы мягче. Тогда у него появилось бы еще больше защитников и сторонников, а сама религия от этого только выиграла бы”. Он закрывал глаза на его религиозные доктрины, объясняя все его действия буйным темпераментом. Но Эразм по-прежнему верил, что примирение внутри Католической Церкви возможно, и в соавторстве с Иоганном Фабером опубликовал анонимную записку с требованием созвать собор для «спасения достоинства верховного иерарха и сохранения мира внутри католичества».
В 1521 году в отношении Эразма к Лютеру происходят перемены, связанные с его страхом возможного раскола. К тому же, до обоих доходили ядовитые реплики, якобы произнесенные Лютером об Эразме и Эразмом о Лютере. На что Лютер отреагировал очень показательно: «Эразм лжет, когда утверждает, что он мне друг. Экк хотя бы не скрывает, что воюет против меня... Ненавижу увертки и коварство этого человека». Или: «Бегемот (такие “эпитеты” он дает Эразму) далек от благодати; он больше озабочен тем, как достичь покоя, а о кресте думает меньше всего».
В 1522 году Эразм окончательно признает, что «Поначалу это учение встретило почти поголовное одобрение и многими воспринималось как чудо, но потом сами сектанты наломали таких дров, что началось какое-то безумие... Что до меня, то я никогда не понимал бунтарской правды, и еще меньше склонен благоволить ереси». После этого на него обрушивается шквал публичных оскорблений, угроз и “воинственных памфлетов“.
Через два года, Лютер, узнав, что Эразм пишет книгу с критикой его тезисов, тотчас поспешил отослать письмо 18 апреля 1524 года, где он в высокомерно-угрожающем тоне пишет следующее: “Хорошо бы тебе, мой Эразм, еще раз подумать об их слабости и отказаться от горьких и соленых фигур своего красноречия: если ты совсем не можешь или же не смеешь поддерживать наше дело, оставь его и
займись своим”. Хотя и в этом письме наш реформатор не скрывает своей тревожности.
займись своим”. Хотя и в этом письме наш реформатор не скрывает своей тревожности.
Эразм все-таки осмеливается опубликовать свой трактат “О свободе воли”. Через год Лютер выпускает ответный трактат “О рабстве воли”. В этом есть доля иронии, учитывая, что человек, который проповедовал освобождение от папства, в своей доктрине лишает человека субъектности как таковой. В своем трактате реформатор придает многочисленные “эпитеты” к персоне Эразме, называя его “переменчивым и скользким писателем”, “болтливым софистом”, “несерьезным безбожником”. В своих последующих работах уже сам Эразм не сдерживается и наделяет Лютера схожими качествами. Но в данной ситуации “замашки” Лютера носили еще относительно выдержанный характер, в сравнении с тем, что будет дальше.
Милость, сменяемая на гнев или изворотливость придворного
Мартин Лютер - человек крестьянского происхождения. Сам он, по всей видимости испытывал симпатию к низшим слоям общества, или по крайней мере старался таким показаться на первых порах своей карьеры. Он вступается за них, и за рыцарей, называя грабителями как высших сановников, так и купцов. Он нападал на неугодных ему князей, императора он назвал тираном, а о герцоге Георге Саксонском он высказывался как о “дрезденской свинье”. Лютер выражал опасения, что если князья будут слушать его, то им грозит народное восстание, которое зальет всю Германию кровью. «Никто не может, не желает и не станет терпеть более вашу тиранию, ваш произвол. <...> Мир теперь не тот уже, что был прежде, когда вы охотились за своими людьми и преследовали их, как диких зверей» – говорит Лютер после восстания Зикингена в 1523 году, обрушиваясь на князей в своем сочинении «Von weltlicher Obrigkeit, wie weit man ihr Gehorsam schuldig sei» (“О светской власти и до какого предела ей следует повиноваться”).
Но в тоже время, когда начались крестьянские волнения по всей Германии, в начале 1525 года он опубликовал «Призыв к миру в связи с двенадцатью статьями швабских крестьян». Он уверял что «Во всех этих союзах» всецело и полностью находится на стороне крестьян, «лишь бы в своем рвении они не выходили за рамки простых и ясных истин, изложенных в Евангелии». Откуда эти внезапные “простые истины”? Лютер, когда ему стало нужно, вспомнил о “власти, дарованной Богу”, и что даже если «власть жестока и нетерпима», то «ни беззаконие, ни тирания не служат оправданием бунту». Каутский, комментируя подобное поведения Лютера, очень точно подметил его «изворотливость и уменье придворного приспособляться».
Однако эти призывы ему не помогают. Крестьянские волнения распространяются, требуя исполнения “12 статей” - они охватывают все новые и новые немецкие земли, что приводит к событию, известному в историографии как Крестьянская война 1525-1526 гг. В этот отрезок времени Лютер больше не требует какого-либо снисхождения для крестьян, не пишет посланий к христианскому дворянству немецкой нации, восхваляющих и защищающих крестьян. Нет, Лютер заявляет, что каждый, кто посмел совершить неповиновение властям, решившись на восстания против светской власти отныне преступник и «долг и право каждого христианина —перерезать такому человеку глотку».
Кульминацией этого фарса становится его труд «Против крестьянских убийц и грабителей» где он заявляет, со всей своей простотой и ясностью, следующее: «Крестьяне прибегли к силе, и теперь призывать их к миру бессмысленно. Всеми их действиями всегда руководило стремление к грабежам и кровопролитию. Главная их вина в том, что они восстали против власти, установленной Богом; и лишь во вторую очередь они повинны в пожарах, грабежах и убийствах. Каждый человек отныне вправе напасть на них с оружием, как нападают на разбойников. Пусть каждый, в ком горит желание бить их, действует! Их надо рвать на куски, душить и резать, в открытом бою и из-за угла, как режут бешеных псов. Пусть же власти вспомнят о своем долге! Повсюду, где крестьяне не желают повиноваться власти, их должен настичь ее карающий меч! Каждый князь — слуга Бога на земле».
Вот так, примерно за 8 лет, Лютер из человека, внушающего надежды на перемены и встретившего почти всеобщее одобрение своей деятельности, превратился в глазах даже части своих, теперь уже бывших, сторонников и сочувствующих в бунтарского еретика и перебежчика, который кидает своих ближайших союзников, как было с рыцарской оппозицией во главе с Зикенгеном и Гуттеном, так и с крестьянской и мещанской уже во времена Крестьянской войны, перейдя на сторону светских князей.
В конце концов, реформы духовенства, догматики, дисциплинарных вопросов и всех тех проблем, которые так тревожили Лютера, были проведены без него уже при новом папе Павле III. Церковь к тому моменту, за более чем полтора тысячелетия, не в первый раз сталкивалась с кризисами (и сейчас Католическая Церковь пребывает в нем) и внутренними проблемами, из которых всегда находила пути выхода. Так, например, было в IX-X веках, когда Церковь находилась в духовном упадке. Однако, Церковь внутри себя всегда находит верных людей, подобных представителям масштабного Клюнийского движения X столетия, которое ставило своей целью преодоление духовного и нравственного упадка. Но мое эссе не столько о Церкви, сколько об одном конкретном человеке, который из-за своего буйного темперамента сумел не наставить Церковь на путь реформ, идея которой существовала в головах людей еще до появления Лютера, но привести её к расколу и социальным, культурным и политическим потрясениям, включая религиозные войны.