Феофан Прокопович и его апология самодержавия

Прокопович учился в Киево-Могилянской академии, затем продолжил обучение в Риме, где изучал богословие, философию, а также гуманитарные науки. В Италии он познакомился с передовыми идеями европейских мыслителей, получил лучшее на тот момент католическое образование (что не помешало ему стать ярым противником католичества). Там же он обратил на себя внимание Папы Римского, но решил не оставаться в Риме для продолжения карьеры, а вернулся в Киев. Затем Прокопович переехал в Россию, где открыл для себя кумира своей мечты — деятельного и жестокого императора Петра I.

Феофан активно поддерживал реформы Петра I, видя в нём человека, двигающего общество к прогрессу. Он и подсказывал ему, что и как надо делать. Так, Прокопович стал одним из главных инициаторов создания Святейшего Синода (1721) — нового органа управления Русской православной церкви, заменившего патриаршество. Такая "реформа" отвечала его представлениям об отношениях церкви и царской власти, ибо он выступал за поглощение религии государством, за её полное подчинение светским властям, дабы церковь можно было поставить на службу государственным целям.

Прокопович играл роль эдакого личного идеолога-пропагандиста Петра. Он часто проповедовал на мероприятиях, посвященных важнейшим событиям, связанным с военными победами и реформами царя, дабы убедить всех в правильности взятого страной курса. Феофан поддерживал реформы, направленные на военную и бытовую модернизацию России по западному образцу, т.е. на насильственное навязывание русским чуждой им моды, привычек, и т.д. В Петре он видел идеал правителя, а в России — идеал империи. Царь тоже любил Феофана и одаривал его несметными богатствами, что позволило епископу жить в роскоши и чувствовать себя защищенным от влиятельных противников преобразований.

Роль Прокоповича в последующей истории России трудно переоценить — именно он архитектор специфических взаимоотношений между церковью и государством, что пережили Империю, и де-факто существуют поныне. Он открыто проповедовал цезаропапизм, что являлось ересью в католичестве, подарившем ему прекрасное образование, но гармонично сочеталось с московской политической традицией самодержавия. В то же время, представители великорусского духовенства и старшие иерархи из киевских учёных, возглавляемых Стефаном Яворским (тоже украинцем по происхождению), в вопросе отношений светской и духовной властей склонялись к католическому пониманию, Феофан стоял на точке зрения, близкой к протестантизму, в среде которого у него были друзья и знакомые. Некоторые даже полагают, что Феофан был тайным протестантом. Яворский, к слову, попал в опалу, ибо посмел выступать в роли "вождя" оппозиции царскому любимчику Прокоповичу.

Отмечу ещё одну интересную деталь: Прокоповичу приписывают идею "триединого русского народа" — как минимум, он сыграл не последнюю роль в развитии и превращении её в политический мейнстрим, двигающим имперской политикой Российской империи. 

В материале ниже, взятом из замечательного сборника "Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века", рассказывается о политическом учении Прокоповича, в котором он выступал апологетом и идеологом самодержавия. В то же время, поскольку Прокопович по уровню своего образования наголову превосходил московских книжников "старого образца", он сделал определенный вклад в развитие русского политического словаря и послужил своеобразным "мостиком" к европейской политической философии для участников соответствующих дискуссий последующих веков. 

***

В московском политическом языке XVI-XVII вв. государство, обозначавшее политико-территориальную единицу, управляемую государем, рассматривалось как универсальная и должная форма организации власти. Конечно, внешнеполитические реалии вносили свои коррективы, когда приходилось сталкиваться со странами, управляемыми коллективными органами (статами, речью посполитой), а не одним государем. Однако они оценивались скорее как аномалии и исключения на фоне нормы государства. В этом отношении восходивший к Античности язык разных форм правления (монархия, аристократия, демократия) суверенных политических общностей, обозначаемых на латыни respublica или civitas, был принципиальной новацией. Последняя, помимо прочего, позволяла помыслить как норму суверенную политическую общность без единовластного правителя. И уже у Сильвестра Медведева российское гражданство (civitas-respublica) оказывалось четко отделенным от царского самодержавства, что было бы непросто сделать, оперируй он только парой государь и государство. Собственно, отсюда и проистекали сложности при использовании понятия государство в том значении, которое имело понятие respublica. Как результат, в некоторых случаях государству могли начать придавать более узкое значение, используя его лишь для описания монархической формы правления. 

Итак, ко времени смерти Петра I в России циркулировал набор текстов о политике, в которых велись рассуждения o respublica в значении суверенной политической общности, переводимой словами общество, гражданство, а также государство. Однако эти слова использовались прежде всего в сочинениях, связанных с теоретическим осмыслением феномена власти. В то же время помимо теоретического измерения бытования понятия respublica было, скажем так, практическое, связанное с актуальными внешней политикой и политической географией. Дело в том, что в современной Петру Европе существовал ряд государств, которые сами себя определяли как республики. И это означало, что они не являются абсолютными монархиями. Одним из наиболее близких примеров для подданного российского царя было Польско-Литовское государство, определявшее себя как речь посполитая, т.е. республика: хотя в этом государстве был выборный монарх, однако он не был обладателем верховной власти. Сам Петр при работе над последней редакцией «Гистории Свейской войны», комментируя события 1714 г., не ранее 1719 г. оставил такую собственноручную запись: «Правительство швецкое, не чая возвращения короля своего (Карла ХІІ. - М.К.) ис Турок, намерены были без оного мир учинить и республику..., для чего и сейм назначили (что по смерти короля и последовало). Но когда уведали, что король их возвращается, тогда сие дело глубокому молчанию предали. А резон сейму сказали, что без короля не знали, что чинить в своих упадках, того ради бутто для совету оной собирали». Как видно из текста, под учинением республики Петр понимал не создание суверенной политической общности-гражданства, а ликвидацию абсолютной монархии, после чего король должен был лишиться суверенной власти, которая должна была бы перейти коллективному органу. Итак, под республикой Петр понимал немонархическую форму правления, а не государство как таковое.

Такое актуальное противопоставление республик и монархий в петровское время нашло выражение в произведениях близкого Петру I Феофана Прокоповича (1681—1736), одного из ключевых церковных деятелей и проповедников первой трети XVIII в. В «Слове похвальном в день рождества... Петра Петровича», произнесенном в Санкт- Петербурге в 1716 г. и затем напечатанном в 1717 г., Феофан Прокопович обещал показать, «коликое щастие есть от царскаго чадородия государствам чина монаршескаго, наипаче же тем, в которых по наследию проходит скипетр, а не по избранию предается, и се как России, так и всем монархом подобным есть обще».

Слушателям предлагалось убедиться в том, «како благополучнейший есть чин таковый от протчих правления чинов», и, соответственно, «разсмотреть состав правительства монаршескаго и наследуемаго», в связи с чем Феофан Прокопович обращался к серии исторических примеров и заявлял: «Предревнее оное Ассирийское государство, от Немрода и Нина зачатое, была то монархия, а монархия единой фамилии наследуемая. Тойжде вид имеяху последствовавшия ему Медское и Персидское скипетра. Не инакое устрой Бог с Исраилем. Не инным бразом управляху себе ветхий под фараонами и последнейшии под Птоломеами египтяни. Тожде видети было у македонов, спиротов, иллириков, в Понте и Асии, в Парфии и на островах моря Средиземнаго и Егенского, тожде в древней Африке, тожде (да многая прочая минем) у наших предков — скифских и сарматских народов. И се древняя. Да видим и нынешняя. Начни от Европы, предстанут Испания, Галлиа, Англиа, Германиа, Даниа, Шведциа и прочая. Вси вид монаршеский, вси скипетра наследуемое имущыя». То же, по Феофану Прокоповичу, было и в Африке, и в Азии, и «в Америке, новом имянуемом свете».

Конечно, существовали государства, где не было правительства монаршескаго и наследуемаго. Однако, по Феофану Прокоповичу, для России они не могли рассматриваться в качестве положительного примера: «Не в пример речь посполитая Польская, - да и не в зависть! Вемы, яко крепкое было оное государство в строю монаршем; не вельми ж еще давно златые оныя узы на себе растерзало, и не мое есть разсуждати, не от начала ли широты нынешней начало оскудевати и утесняемо быти». В схожем духе Феофан Прокопович восклицал и о Венеции: «Не в пример речь посполитая Венецейская, - да и не в диво! Тело оное не великое, в едином граде заключенное, вкупе сенат, вкупе народ, вкупе дух, вкупе уды». Более того, он отмечал: «Да и тем во время избрания вожда их не удобь уразуменная печаль, еже бы запяти хитрыя подступы и факции, избрание избирателей и не единократное». Это позволяло Феофану Прокоповичу сделать такое общее наблюдение: «А во всем и воли людские, и жребий метания с крайним опаством мешаются, яковая болезнь в государствах наследуемых не бывает». И, по его мнению, «подобному подлежит разсуждению и речь посполитая Генуанская, и конфедерациа белькийских ординов. Шванцарская аристократия требует француской протекции». Правда, после этого проповедник указывал на Древний Рим: «Едино нечто противное мнится быти древняя речь посполитая Римская». Говоря об истории последней, он отмечал: «Оная по изгнании королей не обрете себе постоянного правительства иннаго; по королех консули, по консулях децемвири, по децемвирах трибуни, по трибунах паки консули, а в крайних нуждах избираемы бывали диктаторы, власть всемощная и лютая и паче монаршества страшнейша, еще же то в младом веце, в теснейшей области». Однако затем, «пришедши же в возраст (яко же глаголет римский историк Флор) мужеский, не возможе себе управити тонким оным демократии кормильцем: были мятежи лютыя от Граххов, от Мариа, от Суллы, от Катилины, от Антония. Домашнею Иулия и Помпея войною приходило до крайней пагубы, даже паки в вид монаршеский претворися». Это вновь позволяло Феофану Прокоповичу сделать такой вывод: «И от сего известно, как здравейшее есть, паче инных, человеческому сожитию единовластное правление». Итак, по Феофану Прокоповичу все исторические примеры свидетельствовали о том, «коль полезное есть правительство самодержское наследуемое» и «коликим бедствием отверста стоит демокрация и аристократия, подобне и монархия не наследуемая, но по избранию от дому до дому преходящая».

Как видно из изложенного, главной политической общностью для Феофана Прокоповича оказывалось государство, правление которого могло иметь разные виды (чины), ключевыми из которых были демократия, аристократия и монархия. В то же время, делая отсылки к конкретным примерам из истории, а также политического устройства современных ему европейских государств, он использовал полонизм речь посполитая, т.е. республика. И последняя как вид правления четко отграничивалась от монархии, хотя Феофан Прокопович и не объяснял подробно, как соотносится республика с аристократией и демократией. Впрочем, как можно было понять из упоминания демократии кормильца, Римская речь посполитая в период своего расцвета и перед претворением в вид монаршеский рассматривалась им как демократия. Что это так, становится понятным из другого сочинения Феофана Прокоповича, опубликованного в 1721 г. В нем он делал следующий экскурс в политическую историю Рима: «Иулий Кесарь, и по нем Август, Тиверий, и прочии, аще состав Демократии, т.е. всенароднаго правления или Републики, и изменили на Монархию». Получалось, что для Феофана Прокоповича республика — это синоним демократии, она же — всенародное правление. Кроме того, дополнительно приведем рассуждения Феофана Прокоповича из «Правды воли монаршей» 1722 г. об образах правления (правительства). Там было написано, что в одном из них «главные всего отечества дела управляются согласием всех жителей, яковое правителство было прежде у многих народов Еллинских, и долго пребывало у римлян. А в наша времена есть такое правителство в Венеции, Голландии, и в Полщи: и сие нарицается Димократиа, то есть Народодержавство». Соответственно, в аристократии «не всего народа, но и не единаго лица волею, но несколко избранных мужей сословием (т.е. собранием) правится отечество, яковыи правления образ был в Риме при десяти правителех недолгое время», в то время как в монархии (само- державстве) «вся держава в руках единаго лица держится».

Из рассуждений Феофана Прокоповича, произнесенных в 1716 г., следовало, что внутренняя политическая стабильность, равно как и внешнеполитическая безопасность, присущи прежде всего монархии. Что же до речей посполитых, которые он определял также как демократии, то они обладали стабильностью и связанной с ней безопасностью лишь в случае небольшого размера (тело не великое, в теснейшей области), а также наличия союзных им монархий. При этом, что примечательно, республика-демократия как форма правления, по Феофану Прокоповичу, отнюдь не предполагала, что все взрослые мужчины в государстве принимали непосредственное участие в управлении. Ведь он прямо написал, что современное ему Польско-Литовское государство — это республика-демократия! Скорее республиканская форма правления предполагала, по Феофану Прокоповичу, наличие выборного представительного органа (типа сейма), в избрании которого могли принимать участие все обладавшие правами граждан (польская «шляхетская демократия») и которому в итоге от имени народа принадлежала верховная власть. В аристократии же верховная власть была сосредоточена в руках небольшого коллективного органа, как это было в случае с древнеримской коллегией из десяти человек (децемвиры).

Собственно, коллективный орган, которому принадлежит верховная власть, и оказывался в логике Феофана Прокоповича и в аристократии, и — особенно — в демократии источником политической нестабильности как из-за «фракционной» борьбы, так и из-за сложности — при наличии большой территории — быстро собраться и принять решение. И, как должно было стать очевидным для слушателя, это означало, что для России как большой страны наиболее подходящей формой правления является монархия. Отметим, что сама постановка проблемы Феофаном Прокоповичем именно в 1716 г. о преимуществе монархии перед другими формами правления, включая республику, отнюдь не означала, что в это время в России вдруг стал набирать популярность республиканизм, с которым следовало вести полемику. Для него такая речь, приуроченная к дню рождения царевича Петра Петровича, была лишь поводом продемонстрировать как свое красноречие, так и ученость. Тем не менее такая проблематика была свидетельством того, как адаптация концепций о разных формах правления в базовой троичной версии монархия- аристократия-демократия, приходивших на смену московитским представлениям о государстве, в логике комплексного заимствования тянула за собой и монархический дискурс, в рамках которого именно монархия провозглашалась лучшей формой правления, особенно для политических единиц с большой территорией, а иные формы правления как конкуренты должны были критиковаться.

В связи с этим возникает еще такой вопрос: почему Феофан Прокопович, в отличие от теоретиков нововременного естественного права типа С. Пуфендорфа, последователем которых его нередко считают, решил противопоставить монархии именно республику, а не только демократию и аристократию? Вспоминая тексты Пуфендорфа, можно было вести рассуждение об этих формах правления как разновидностях гражданства / общества (respublica / civitas), не определяя при этом демократию республикой (речью посполитой). Скорее всего, здесь работал указанный актуальный европейский политический контекст. В конце концов, русскому человеку периода петровских преобразований были уже знакомы государства вроде Венеции или Польско-Литовской Речи Посполитой, в которых отсутствовал институт монарха или же его власть была ограничена и которые определяли себя речами посполитыми / респу- бликами. Феофан Прокопович, обращаясь к широкой публике, не утруждал ее рассуждениями, что есть республики, которые являются монархиями и которые при этом себя не называют республиками, и что есть республики, которые являются республиками в том смысле, что они не монархии. Вместо этого он отдал предпочтение более понятным представлениям и понятиям, в рамках которых термин республика / речь посполитая ассоциировался с формой правления, где верховная власть в государстве принадлежит в той или иной части не монарху, а коллективному органу. В схожей логике он в проповеди 1716 г. даже не использовал слова общество и гражданство, а обратился к более понятному и знакомому слушателям понятию государство, которое получило значение универсальной политической единицы, а не только формы правления, где государь имеет полную власть в государстве. Таким образом, своими рассуждениями Феофан Прокопович способствовал утверждению в российской политической мысли представлений, что суверенной политической общностью является государство, которое может иметь несколько форм правления, одну из которых можно определить как монархия, а другую — как республика.