Схрон. Книга 1. Глава 47

Мы сидели с Леной в сухой траве на крыше схрона и любовались закатом. Один из последних теплых дней перед вечными холодами. Но тогда мы не подозревали об этом. Раскупорили последнюю бутылку вина, и нам было хорошо. Мы чокнулись кружками из нержавейки. Я обнял ее за плечи. Но Лена не стала пить. Глядя на меня серьезными глазами, она произнесла:

– Скажи мне одну вещь…
– Какую именно? – насторожился я.
– Ты, правда, любишь меня?
– Конечно, милая, – рассмеялся я, увлекая в траву. – Ты – термоядерная вспышка в моей стылой и суровой жизни!
– Послушай меня! – сказала она, отстраняясь.
– Хорошо, хорошо! – от вина я был в хорошем настроении и готов был терпеть капризы.
– Если любишь, обещай, что не пойдешь в Кандалакшу!
– Какие «если»?! Конечно, люблю!
– Обещай! – Солнце нырнуло за горизонт, и резко потемнело.
– Да причем тут Кандалакша? Че ты несешь, Лен?
– Обещай! – Налетели серые тучи, поднялся нездоровый пронизывающий ветер.
– Ниче не понимаю, блин! Что там в этой Кандалакше?!
– Там смерть! – завизжала она прямо мне в лицо. – Смеееерть!

Вихри пурги заметались вокруг. Лопнула замерзшая бутылка. Лена уже не визжала. Она выла. Ее лицо стремительно темнело и отлетало кусками под порывами ветра.
– Смеееерть!!!

Схрон исчез, исчез заметаемый снегами лес. Разлетелась, словно пепел, любимая. Но пронзительный вой все терзал мои уши. Он не утихал, пока я падал в темную бездну. Теперь в него вплетались другие вопли. Сотни тысяч воплей. На секунду мелькнул старый шаман, укоризненно качающий головой. А потом я упал на ледяной бетонный пол.

– О, ты живой, камрад… – услышал я голос Валеры.
Гул и вопли в моих ушах не стихали. И проклятый холод. С трудом присел, ощупывая тело. Черт! Я в наручниках! И вся снаряга куда-то подевалась. На мне только кофта и триканы, которые я обычно надеваю под теплые штаны. Даже ботинки забрали, твари! Револьвера, конечно, не было.

– Где мы? – Язык с трудом ворочался во рту. Видать, последствие парализующей химии.
– Не знаю, друган… в плену, походу…

Глаза уже привыкли к темноте, и я разглядел окровавленное лицо Валеры. Очки помяты, но вроде, целые. Наверно, я не лучше выгляжу. Рядом храпит Егорыч. У него забрали тулуп, но оставили валенки. Я подавил желание забрать их. Были здесь и другие пленники. Кто лежал на полу, кто сидел, сжавшись в комок, кто забился в угол. Человек десять-двенадцать. Это все что осталось от нашего отряда? Я медленно выдохнул, чтобы успокоиться и унять злость поражения. В голову возвращалась ясность и острота ума. Но проклятый гул не проходил. Да что за хрень? Эти вопли не плод моего воображения… кто может так орать за этими стенами? Словно толпа на стадионе.

Заскрипел засов, и открылась тяжелая железная дверь. По глазам резанул яркий свет. Гул и рев усилились. Я увидел только силуэт фигуры.
– Вот этот! – он ткнул рукой в бородатого бедолагу в свитере.
Еще двое вошедших подхватили скулящее тело и вынесли наружу. Дверь с грохотом захлопнулась.
– Куда его потащили? – спросил я.
Валера посмотрел полным тоски взглядом:
– Откуда я знаю… но, походу, нам всем пиздец…

Усилием своей титанической несгибаемой воли восстановил самообладание. Я жив, а это – главное. Да, у меня теперь нет оружия. Нет снаряжения и еды. Но есть чудовищная злость и могучие смертельно опасные руки, пусть и скованные наручниками. А также свободны ноги, которыми я могу отвешивать неожиданные вертухи. И зубы, которыми можно рвать тела врагов. К тому же забрали не все. У меня есть кое-что еще. Интересно, нас расстреляют или повесят? Блин. Скорей всего устроят показательную казнь, чтобы запугать местное население.
Я посмотрел на своего раскисшего друга.

– Не очкуй, Валера, – сказал я, безмятежно улыбнувшись. – Все нормально.
– Че нормального-то? – воскликнул он. – Это конец понимаешь? Конец! Мы больше никогда не вернемся домой! А что будет с моей семьей? Я не хочу умирать!
– Успокойся…
– Я не могу успокоиться! Мы выживальщики, но мы нарушили главный принцип выживания – не лезть на рожон. Сидел бы сейчас в бункере, пусть и с тещей, попивал бурбон возле камина!
– Тут я с тобой согласен, херовая была затея. Но что сделано, то сделано. В принципе, прикольно постреляли.
– А сейчас расстреляют нас!
– Ты как-то негативно мыслишь, дружище, – усмехнулся я. – Какой-то ты нервный. Не переживай. Если есть шанс, мы его используем. А если умрем, то и беспокоиться не о чем.

Валера ничего не ответил. Заворочался Егорыч. Громко испортив воздух, он уселся, протер глаза и с удивлением осмотрелся по сторонам.
– Мы шо, в плен попали, сынки? – спросил он.
– Ну, типа того, – ответил я.
– Да, незадача… а харчеваццо будем? Али ужо давали? Оставили деду пожрать-то хоть?
– Неа, не давали.
– Как можно думать о еде в такую минуту, вот скажи мне, Егорыч? – простонал Валера. – Нас сейчас расстреляют, сто процентов!
– Ну так и шо теперича? Я-то свое пожил, хе-хе. Это вы, сопляки жизни еще не видали, жалко вас, горемычных…
– Заткнись, заткнись! – крикнул Валера, закрывая уши ладонями.
– Никакого уважения к ветераном, – проворчал дед. – Мы в Войну таких паникеров к стенке ставили. Тьфу!
– Ладно, – я поднял руку, требуя внимания. – Хорош уже сраться. Еще не известно, расстреляют нас или будут пытать…
– Успокоил, блять! – перебил Валера.
– Я бы, например, пытал, – продолжил я. – Чтоб выведать все секреты и схроны.
Даже в полутьме стало видно, как Валера побледнел.
– Естественно, я этого не хочу, и никто из нас не хочет, верно? Поэтому, когда нас выведут, мы должны бежать, убив при этом, по возможности, побольше врагов. Ну, или хотя бы попытаться. Лучше быть застреленным при попытке к бегству, чем ждать, пока начнут поджаривать пятки, загонять иглы под ногти или выламывать кости.
– Как ты себе это представляешь? – сплюнул Валера.
– Надо не представлять, а действовать.
– Верно молвишь, – кивнул дед.
– Но они же все вооружены, а у нас ничего нет!
– Кое-что есть, – усмехнулся я. – Так и быть, поделюсь с вами…

Засунув пальцы в рот, я схватил нижний коренной зуб и слегка поднатужившись выдернул. Точнее не зуб, а имплант. Перед БП я полностью заменил все зубы. Стоматолог сделал тогда хорошую скидку за опт. Но за этот заказ пришлось доплатить отдельно. Под любопытными взглядами товарищей я аккуратно развинтил зуб. В нем заначка. Как раз для подобных случаев и безвыходных ситуаций. Один грамм кокса.

– Ну что, друзья, повоюем? – с этими словами я втянул «дорогу» с тыльной стороны ладони и насыпал Валере с Егорычем.

***

Нет ничего плохого в том, чтобы брать взаймы. Наоборот, это приятно и очень полезно. Особенно, если не собираешься отдавать. Перед атомной войной я взял парочку кредитов. Эти денежки здорово помогли прикупить все необходимое. Рассчитывая только на продажу бабушкиной хаты, я бы остался без боеприпасов и множества других полезных в хозяйстве ништяков. Конечно, первые полгода названивали коллекторы, я даже брал трубку, весело посылая их в сторону первичных половых признаков человека. Потом это все поднадоело, и просто выкинул симку. А теперь нехорошие люди вместе со всей паскудной банковской системой превратились в радиоактивный пепел или гнили в развалинах уничтоженных мегаполисов. Признаюсь, это грело мою черствую душу темными вечерами бесконечной ядерной зимы.

И сейчас, перед лицом неизбежной гибели, я взял максимально возможный кредит у своего безотказного кредитора. У своего мощного организма. Ледяной взрыв кристальной ясности заполнил голову практически сразу, только втянул в ноздри порошок. Хватило бы и трети, но сейчас мне нужен был весь я. Целиком. Обостренные до предела чувства сканировали обстановку. Мозг оценивал одновременно сотни вариантов побега. Я слегка напряг мускулатуру, с удовольствием отмечая, еще чуть-чуть и звенья наручников лопнут. Но с этим пока повременим. Да, суровый будет отходняк после, когда кредитор потребует свое. Главное дожить.

Валера втянул резко. Явно, уже был опыт. Закрыв лицо ладонями, он замер на минуту, а когда убрал, его глаза сияли будоражащим блеском. Мы с Валерой переглянулись и рассмеялись звонким солнечным смехом, который, конечно, звучал странновато для этого паршивого места. Другие узники вздрагивали от громких голосов, искренне не понимая причины нашего веселья. Егорыч тоже смотрел на нас, немного хмурясь и сопя.

– Эх, щас бы, конечно, самогончику тяпнуть, грамм сто, было б в сам раз, – вздохнул старик, разглядывая горстку порошка на ладони.
– Это получше будет, – сказал Валера.
– А шо, я не знаю будто бы? Вот в Войну помню, перед тем как в разведку идтить, нам командование шо только не давало…

Сказав это, Егорыч перекрестился и судорожно вдохнул. Блин, лишь бы только кони не двинул от избытка чувств. Но старый вояка преображался на глазах. Казалось, глубокие борозды морщин на его дубленом лице начали разглаживаться. Спина выпрямилась. Глаза полезли из орбит. А седые усы и борода стали торчком. Утробный рокот глухо изливался из широкой груди ветерана.

– Ну что, салаги, мать вашу, рты раззявили?! – грозно рявкнул он, оглядывая помещение. – Кто махоркой богат?
Все молчали. Сигареты, как и прочее барахло, отобрали натовцы.
– Шо?! Никто не уважит Дедушку? – взревел Егорыч, оскалив желтые зубы. – Спортсмены что ли все? А ну, ать-два! Упасть– отжаться всем! Двести раз!
– Ты чего, Егорыч? Угомонись! – по глупости крикнул Валера.
Но дед махом подлетел к нему и с разгона зарядил ногой в голову. Мой друган перелетел всю комнату, впечатался в стену, да так, что слетели очки, и мешком свалился на грязный пол.
– Еще у кого-то есть вопросы? – злобно усмехнулся Егорыч, развернувшись в прыжке.

Ни у кого вопросов не было. Со стоном и причитаниями собратья по несчастью повалились на пол и принялись неуклюже отжиматься. Особо медлительных лесник ускорял своими тяжелыми валенками на толстой резиновой подошве. Я тоже принял упор лежа. Хоть и неудобно в наручниках. Тело требовало движения, а мускулы радовались интенсивной прокачке. За Валеру не переживал. Может, это будет для него уроком. К старшим нужно относиться с уважением. Особенно к таким опасным, как Егорыч.

Лишь когда остальные уже начали подыхать от усталости, а у меня только выступил первый пот, Дед дал отбой. Тут раздался топот тяжелых шагов снаружи. Загремел засов. Блин, я ж не успел договориться с товарищами насчет нашего прорыва. Дверь открылась. Безумный Егорыч схватил ближайшего доходягу, поднял над собой и с воплем швырнул в супостатов. Ну, зачем было начинать здесь? Надо было дождаться, пока выведут на открытое место, а там… да, блять, что сейчас об этом думать?

Думать стало некогда. В камеру влетело толпа закованных в броню солдат и начали щедро раздавать всем подряд хороших увесистых пиздюлей. Медведем ревел Егорыч. Его пытались скрутить сразу пять или шесть бойцов. Я пока сдержал свой порыв – надо выбраться наружу. Спрятав голову за своими мощными руками, пережидал град беспорядочных ударов.

Наконец, все стихло. Кто-то из солдат сплевывал зубы, кто-то придерживал неестественно вывернутую конечность. Деда повалили бородой в пол. Он непрестанно матерился, пока его скручивали веревкой.

К нему подошел вражеский командир, судя по выправке и возрасту. Поднял забрало шлема, и шевельнув квадратным подбородком, посмотрев на бьющегося, несломленного Егорыча, сказал:

– Какой славный dedushka! Он покажет хорошее шоу! Забираем всех! Гоу-гоу-гоу!

Тум-тум-тум… ту-дум-тум… вибрировали стены узкого мрачного коридора, по которому нас гнали. Тяжелые ритмичные звуки пробивались сквозь толщу бетона. Нарастал шумный гул. Так-то прикольный музон! Я узнал до боли знакомые ритмы, когда пробежали еще пару поворотов и решеток. Какие, блять, затейники эти натовцы. Решили казнить нас под Rammstein! Такое шоу я б и сам с удовольствием посмотрел. В качестве зрителя, конечно.