Margaret Bradshaw

 Все, что когда-то произошло неизбежно забывается. Все, вплоть до даты рождения и, хмельными вечерами, иногда имени. Но то, что было со мной не забудется. Воспоминание, конечно, будет постепенно сгорать. Сгорать, поджигая своим пламенем меня, и летальный исход данного процесса каждому известен.

 Самоубийство - путь для слабых, но решение для сильных. То, что "спасет" тебя от проблем, но и не принесет ничего. Совершенно ничего. Останется лишь тело, материальная бездыханная оболочка для израненной настолько души. И это будет конец всему, понимаешь?

 Но я не тот человек, который решится на это. По крайней мере на данный момент. Сейчас я хочу жить. Так, о чем потом будут говорить в утренних новостях. Так, чтобы оставить след своего существования на Земле, кроме записей в местном архиве с черно-белой фотографией в личном деле.

 Может, я что-то не так говорю сейчас? Вряд ли. Сегодня первый день осени. Многие порадуются очередной смене сезона в этом году, но не я. Все это приторное веселье не для меня совершенно. Хочется заварить себе горького крепкого кофе и завалиться куда-нибудь в глушь, где даже нет связи, а из окна наблюдать за тем, как мир лишается последних красок и морали в моих глазах.

 То, что происходит со мной сейчас, невозможно описать словами. Это слишком сложно даже для меня самой, понимаешь? Конечно, понимаешь, вот только не слышишь.

 Да ты никогда меня не слышал! Да и в придачу, еще и не слушал. Видимо, я не была удосужена твоего особого внимания, когда информацию нужно мотать на воображаемый ус как неопровержимое доказательство. А тебе доказывать-то было нечего. Мир для тебя - ничто. Джорди, да ты даже никогда не ценил его, потому что был слишком обижен. На все, что тебя, горячо любимого обществом, окружало.

     Прости, я не смогла написать вовремя, как обещала. Эти больничные проверки проверяют меня на стойкость, стараясь найти отклонения, но вряд ли они их найдут. Всю свою боль теперь храню очень глубоко в душе.

Меня отпустили почти здоровую. Я отказалась от дополнительных проверок, потому что все там будем, как говорится. Но вот ты ушел слишком рано.

За эту неделю я успела съездить домой. Как оказалось, люди, которых мы считали родственниками, даже не удосужились проверить, живы мы или нет, и просто продали дом. Это было единственное существенное воспоминание о нашей жизни.

Паркинсоны. Они и решили купить нашу хижинку. Сад вырублен, поставлены большие качели, может, для детей. Кустарники роз покрыли треснутой каменной кладкой. Не осталось ничего живого в нашем маленьком дворике, где мы раньше так любили строить шалаши из сухих веток. Помнишь Калле, который постоянно топтал наши розы? Он спился, и нашли его как раз-таки в нашем терновнике на заднем дворе. Наверное, хотел снова попросить четвертак на выпивку. Он занимал постоянно, но никогда их не отдавал, помнишь?

Конечно же, ты все помнишь. А мы помним тебя. Вспомни Лукаса, который хромоножка. Он спрашивал про тебя. Я не решилась ему все рассказать, поэтому просто ушла. Никто не захочет верить в то, что ты умер. Даже я сама.

До последнего не верю. Но офицеры говорят совсем по-другому. Меня много раз возили на опознание тел, и я оставила уже сотни надежд, что хотя бы твое тело найдут. Но нет.

Тогда где ты? 

Лишь в моей памяти.