Что есть коллапс?

Коллапс — тема щекотливая. Серьёзные джентельмены иногда обсуждают её вполголоса, улучив свободную минутку или за стаканчиком виски, редко в присутствии женщин и почти никогда при детях. Для некоторых специалистов — учёных, инженеров и, всё чаще, — для тех, кто работает в финансовом секторе — коллапс стремительно превращается в острый, но крайне неудобный вопрос выживания. Его нарочитое замалчивание часто вгоняет этих специалистов в депрессию: ведь они располагают данными, исходя из которых им становится всё труднее и труднее сформулировать в своём уме вариант развития событий, который не ведёт прямиком к коллапсу. Прочие специалисты — бизнесмены, политики, экономисты, политологи, психологи, преподаватели — отвергают такой образ мышления, не находя в нём никакого позитива.

Разница между этими двумя группами — это контраст между противоположными модальностями мышления. Первая группа приучена мыслить, опираясь на измеримые количества и исходя из физических принципов и теорий — теории систем, термодинамики и т.п. Они выискивают и опираются на факты, а результаты их исследований не могут быть позитивными или негативными — лишь точными или неточными. Как эти результаты соотносятся с жизнью общества, они чаще всего рассматривают как не более чем вторичное соображение. Для второй же группы общество всегда является и субъектом, и объектом: оно для них всегда в центре внимания, а вот физические величины и принципы, в которых они ориентируются слабее, они склонны воспринимать как вопрос личного мнения. Для них тема коллапса ограничивается её прямым воздействием на общество — не реальностью коллапса, а его общественным резонансом как темы для обсуждения. В этом ракурсе тема коллапса чересчур отрицательная, удручающая, депрессивная, пораженческая, — а не воодушевляющая, не успокаивающая и не повышающая уровень самооценки их клиентов.

Существует лишь один пункт, по которому эти две группы находятся в полном согласии: обе убеждены, что их фиксация на теме коллапса вряд ли окажет положительное влияние на их карьерный рост. Те, кто хоть как-то вскользь упоминают коллапс, обязательно сглаживают свои высказывания различными оговорками, вроде «если только мы своевременно не...» или «а потому нам необходимо как можно скорее...», указывающими, что коллапс можно, при желании, избежать (или, во всяком случае, заболтать). Единственные, кто способен обсуждать коллапс не оглядываясь и не забалтывая, — это специалисты на пенсии и академики (и то лишь те, кто не боится скомпрометировать своих бывших сотрудников и чья работа не зависит от грантов).

С противоположной стороны имеется в наличии множество тех, кто обнаружил, что коллапс представляет собой перспективную возможность для маркетинга и мёрчандайзинга, и готов обслуживать взволнованных возможностью коллапса потребителей, предлагая им самые разные продукты и услуги, от бункеров и оборудования для выживания до курсов по выживанию в дикой местности и вплоть до элитных финансовых услуг по защите сбережений от коллапса. Для тех, кто не желает чахнуть над златом аки Кощей есть, между прочим, удивительный хедж-фонд, готовый взлететь в стратосферу в случае серьёзного обвала финансовых рынков. А самым богатым предоставляется возможность обзавестись усадьбой в Новой Зеландии с собственной взлётно-посадочной полосой и собственным реактивным самолётиком, готовым их туда незамедлительно перевезти в случае неожиданного коллапса.

Где-то посредине находятся те, кто вынужден работать в обществе, претерпевающем коллапс в реальном времени и не имеет возможности игнорировать его социальные и медицинские последствия. Им нередко приходится испытывать когнитивный диссонанс, вызванный разительным контрастом между шокирующей повседневной реальностью, с которой они сталкиваются, и дежурным оптимизмом, который они обязаны излучать, чтобы удержаться за своё рабочее место.

На личном уровне тема коллапса нередко вносит раздор в семейную жизнь. При типовом варианте развития событий, муж начитывается на интернете всякой всячины на тему коллапса и приходит к убеждению, что коллапс уже вот-вот и произойдёт. Движимый этим радикальным изменением в своём мировоззрении, он решает, что самый высокий приоритет должен быть отдан срочным приготовлениям к коллапсу. Он решается заблаговременно прервать свою карьеру, обзавестись усадьбой (возможно, где-то за границей), завести скот, обналичить вклады, инвестиции, пенсионные счета и иные сбережения в целях закупки золотых слитков, оружия, инструментов и запасов; приобрести ценные в случае коллапса навыки (такие, как фермерство, самозащита и охота); перевести детей на домашнее обучение и распрощаться с друзьями и знакомыми, скептически относящимися к перспективе коллапса. В то же время его жена хотела бы и дальше жить так, как она всегда хотела: находиться вблизи друзей и родственников, летать на зимние каникулы в тропики, заниматься шоппингом в модных бутиках, отдавать детей в частные гимназии и элитные летние лагеря, посещать открытия выставок и премьеры и давать званые обеды на дому. Для мужа коллапс становится наиважнейшим соображением и подготовка семьи к выживанию, — главным делом его жизни; для жены же это зануднейшая тема, на которую то и дело соскакивает её всё более странный, отчуждённый, одержимый и асоциальный муж. Она начитает сомневаться, правильно ли она вышла замуж и советуется на эту тему со своей парикмахершей. Ведь что бы ни происходило, чей-то муж всегда остаётся в теме и при деньгах! Для женщины пережить коллапс может быть очень просто: не о коллапсе надо думать, а о том, как бы не выйти за муж за чудака или неудачника. Это консервативная эволюционная стратегия, которая, по-видимому, до сих пор работала достаточно хорошо. Как хорошо она сработает в случае коллапса глобальной индустриальной цивилизации — поживём-увидим!

Для мужчин вполне типично интересоваться судьбой вселенной, геополитикой и размышлять о том, за кого голосовать, а для женщин — посвящать себя деталям вроде того, которую купить стиральную машину, где отдохнуть летом и в которую школу отдать детей. Но бывает и наоборот: жена вдруг проникается мыслью, что коллапс вот-вот случится и что надо срочно к нему готовиться, а муж и слышать об этом не желает. В любом случае, одна половина семьи готова вносить казалось бы столь необходимые изменения в её образ жизни, а вторая — отнюдь нет. Если есть дети, то сложности приумножаются, т.к. более примитивный быт, становящийся неизбежным для многих в случае коллапса, считается неадекватным до того, как коллапс случился. Например, почти всюду в Северной Америке и Западной Европе содержание детей в помещениях, где отсутствуют электричество, центральное отопление, водопровод или канализация, запрещено законом и приравнивается к насилию над несовершеннолетними. В таких ситуациях власти предусмотрительно отбирают детей у родителей и отдают их на воспитание чужим людям, из побуждений политкорректности давая предпочтение мусульманам и людям с нетрадиционной сексуальной ориентацией. В случае коллапса, пока местные власти всё ещё способны функционировать, они будут пытаться эвакуировать целые семьи в лагеря для беженцев вместо того, чтобы позволить им выживать и адаптироваться к жизни в примитивных условиях даже в тех местах, где такой уклад был распространён и вполне успешно практиковался менее ста лет назад.

Ещё более глубокое расхождение можно наблюдать на социальном уровне между теми, для кого коллапс является темой для бесстрастного, академичного обсуждения, в курсе которого пускаются в ход термины из теории систем и прочих сфер высшего образования и теми, для кого коллапс, в той или иной степени, уже стал частью их личного опыта и приобрёл яркую эмоциональную окраску. Коллапс прежде всего отражается на жизни наиболее беззащитных и уязвимых членов общества: на беднейших, наименее привилегированных социальных группах, семьях и людях. Первыми коллапс лишает достатка производственный и обслуживающий персонал, в то время как высокообразованные профессионалы могут, в течение некоторого времени, преуспевать пуще, чем когда-либо. Им коллапс на его ранних стадиях может показаться чем-то вроде инсценировки в жанре моралите, в ходе которой наименее способные и подготовленные наказываются, а наиболее талантливые, трудолюбивые и успешные — вознаграждаются. Но их радость вряд ли окажется долговечной: как наводнение, при котором низины затапливаются первыми, а возвышенности последними, коллапс добирается и до них и тогда выживание становится прежде всего результатом кооперации, а отнюдь не конкуренции. Тем, кто рассматривает коллапс как удивительное приключение для себя (и как несчастье для менее способных и менее подготовленных) нужно лишь дождаться своей очереди; коллапс и их научит скромности и смирению.

Принимая всё это во внимание, нереально ожидать, что большинство людей предпримет что-либо существенное в плане подготовки к коллапсу. Социальная инерция — на удивление мощное явление и множество людей чуть ли не на генетическом уровне предрасположено отказываться понимать, что коллапс неминуем. Многие другие признают эту правду на каком-то абстрактном, отрешённом уровне, но отказываются руководствоваться ею в своей повседневной жизни. Когда коллапс добирается и до них, они воспринимают это как результат личной ошибки или думают, что им просто не повезло. Они склонны думать о тех, кто готовится к коллапсу, как об эксцентричных, чудаковатых, маргинальных личностях. Некоторые даже видят в них опасных провокаторов и диверсантов, распространяющих пораженческие настроения. Такое отношение особо часто можно встретить среди власть имущих: они не особо воодушевлены перспективой будущего, в котором для них и их окружения не останется тёплого, уютного места.

Некоторые индивидуумы — в основном, молодые холостяки — располагают самой широкой свободой действий в подготовке к коллапсу. Существует определённый тип личности, для которой наиболее вероятно пережить коллапс физически и психологически невредимой и успешно адаптироваться к новым обстоятельствам. Среди переживших кораблекрушения и подобные катастрофы можно выявить общие черты. Некоторое количество безразличия или отстранённости, включая безразличие к собственным страданиям, явно помогает им выжить. Возможно, самый важный элемент, — важнее даже, чем навыки или подготовленность, или даже везение, — это настырное желание выжить во что бы то ни стало. Следующий по важности элемент — самонадеянность: способность преодолевать трудности несмотря на одиночество и отсутствие поддержки от окружающих. Завершает этот список невменяемость: упрямство и неспособность сдаться даже оказавшись лицом к лицу с казалось бы непреодолимыми трудностями и с открытой враждебностью и даже с насилием со стороны окружающих.

Всё это нисколько не удивительно. В человеке присутствуют два начала: стадное и одиночное. Большинство людей всецело стадно и все их мотивации, поведенческие нормы, механизмы сдерживания и мерила успеха завязаны на их взаимодействиях с окружающими. Но существует также некоторое количество одиночек. Их мотивации исходят от них самих, они получают удовлетворение напрямую от природы и их сдерживающие факторы исходят от них самих. Одиночный аспект человеческой природы явно более эволюционно продвинут, чем стадный, и человечество продвигается вперёд благодаря усилиям и успехам гениальных, эксцентричных одиночек. Память о них передают из поколения в поколение именно потому, что общество не смогло погасить их гений и обуздать их инициативу своей социальной инерцией.

С другой стороны, наши социальные инстинкты атавистичные и надёжно порождают посредственность и конформизм. Мы эволюционировали в небольших группах из нескольких семей, достаточно маленьких, чтобы легко справиться с несколькими эксцентричными натурами, а наши сравнительно недавние эксперименты с жизнью в огромных группах опираются на стадные инстинкты, которые, возможно, и не являются специфически человеческими. При виде опасности, толпа часто впадает в панику, люди пытаются спастись бегством и многие из них гибнут в давке — вот уж венец эволюции! А потому, размышляя на тему коллапса и скрывающегося по ту сторону от него будущего, имеет смысл уделять больше внимания индивидуумам и небольшим, сплочённым группам, нежели более крупным сущностям, будь то общества, регионы, страны и уж ни в коем случае не человечеству в целом.

Желающим адаптироваться к перспективе коллапса, но при этом оставаться инклюзивными, приспосабливаться, искать компромисс и вырабатывать консенсус, следует признать неумолимую силу социальной инерции. Желание принять во внимание интересы общества в целом предполагает готовность смириться с нежеланием или неспособностью окружающих пойти на непопулярные, но необходимые изменения. В больших группах, любое осмысленное обсуждение коллапса обычно оказывается невозможным и подменяется обсуждением вопроса, как с ним повременить: нынче в Западной Европе, например, думают в основном лишь о том, как бы понастроить побольше ветряков и солнечных панелей, обзавестись электромобилями, начать использовать в пищу насекомых, перестать топить и мыться... Может быть, что-то из этого и имеет некоторый смысл, а может быть и нет, но, смещая фокус на подобную ерунду, они игнорируют более важный вопрос: как осуществить радикальное упрощение общественных отношений, которого потребует ситуация? В любом случае, кажется маловероятным, что такое упрощение можно осуществить как серию контролируемых шагов. Контролируемый коллапс — это, скорее всего, оксюморон.