Великая американская контркультурная революция (ВАКР)

Сверхкраткая история американского массКККульта. Часть 6. (Ч. 1; Ч. 2; Ч. 3; Ч. 4; Ч. 5).  
Мы немного поговорили о том, что «айсберг перевернулся». Давайте попробуем наметить область падения, вычислить его траекторию и причины. Грубую схему я приводил тут:

Предположим, в обществе N есть меньшинство A*, чьи гражданские права попираются социальным большинством С. А объявляют широкую общественную кампанию, в которую включаются внешние симпатизанты и сторонники, в том числе принадлежащие к C, из СМИ, киноиндустрии, политики, культуры, образования, науки и т.д. В итоге многолетней деятельности возникает целый культурный пласт, раскрывающий угнетение А в самых разных его проявлениях и нашедший отражение в фильмах, книгах, песнях, картинах и компьютерных играх. На основе сформированной культуры члены A конструируют эксклюзивный этно-/расо-центрический вариант коллективной идентичности, агрессивно противопоставляющий себя C. В терминологии Кастельса, А отринули созданную для них легитимирующую идентичность и приступили к массовому производству идентичности сопротивления, подключив медиаоблучатели к генератору ресентимента: c вами поступили несправедливо, вы заслуживаете лучшей доли, ситуацию можно и нужно исправить через борьбу за свои права. Подобная пропаганда ведётся с позиции абсолютного морального превосходства A над C. Она даёт плоды в виде проектной идентичности, переписывающей прошлое N, перепрошивающей его настоящее и предопределяющей будущее. Это упрощённое описание успешного функционирования политики идентичности в привязке к правам человека (правам меньшинств).  

*Нужно уточнить степень неоднородности группы А в связи с актвистами, но с точки зрения американского прочтения этнорасовой идентичности дело обстоит именно так.

Современный развитой воукизм-прогрессивизм-культурный марксизм, который я предпочитаю называть мультидентаризмом, базируется на клубке взаимосвязанных теоретико-идеологических оснований: интерсекциональной теории, критической расовой теории, деколониализме, и т.д. Как он смог стать мейнстримом на Западе и – в первую очередь – в США? Откуда начался пресловутый «долгий марш по институтам»?

В 1930-е годы в Германии, после прихода Гитлера к власти, профессура из Института социальных исследований при Университете Франкфурта-на-Майне эмигрировала в США и обосновалась в Нью-Йорке при Колумбийском университете, где продолжила свою деятельность в сфере разработки критической теории. Если левые начала XX века боролись против классового угнетения, то новая форма марксизма была нацелена на расовую, гендерную и сексуальную проблематику. Фокус сместился с пролетариата как угнетаемого и эксплуатируемого класса на этнические, расовые и сексуальные меньшинства, а также «женщин».

Плоды эта концептуальная инфильтрация дала менее, чем через 30 лет. Заметные изменения в американской культуре стали происходить в Америке уже к 1960-м годам. Подросшие дети послевоенных лет, беби-бумеры, активно влились контркультурное движение. Помимо занятий трансцендентальной медитацией, приёма психоактивных препаратов, «свободной любви» и прочего, происходило активное заигрывание левых активистов с афроамериканскими националистами (например, «Чёрными пантерами»).

Известный журналист, автор «Электро-прохладительного кислотного теста», Том Вулф описал это явление в своей статье 1970 года для New York Magazine, назвав «радикальным шиком», когда богатые белые либералы и представители культурной элиты («шампанские социалисты», champagne socialists) заигрывают с радикалами. Вообще движение «Чёрных пантер» зародилось как националистическое, но вскоре переопределило себя как социалистическое. Более того, возникли «Белые пантеры» – объединение белых ультралевых активистов в поддержку «Чёрных пантер» (ср. с «чёрным блоком», т.е. группировкой т.н. антифашистов, поддерживающих BLM).

В упрощённом виде идеи франкфуртской школы начали проникать в мейнстрим через левую профессуру и активизм в университетских кампусах, в чём большую роль сыграл Саул Алинский. Сын еврейских эмигрантов из Российской Империи, он написал знаковую книгу «Правила для радикалов» (Rules for Radicals), вышедшую в 1971 году и ставшую своеобразным мемом среди современных правых/альтрайтов. Алинский начинает её так:

«“Государь” был написан Макиавелли для богачей, чтобы они удерживали власть, “Правила для радикалов” – для бедноты о том, как забрать её у них». Книга повлияла на Барака Обаму и Хиллари Клинтон, чья дипломная работа была как раз посвящена критическому анализу «Правил…».

Даже если признать, что значение книги сильно преувеличено, она по меньшей мере стала провозвестницей кардинальных изменений в американском обществе. По сути СЖВ, «воины социальной справедливости», являются прямыми идеологическими потомками франкфуртской школы. Символ веры гражданской религии социальной справедливости состоит из двух ключевых постулатов – об институциональном расизме и белой привилегии, которая подкрепляется чувством белой вины.

Белая привилегия покоится на мифе институционального расизма, пронизывающего американское общество. Термин «институциональный расизм», как следует из названия, говорит о наличии расовой дискриминации на уровне американских институтов как официальных, так и неформальных, что, как утверждается, не даёт гражданам США неевропейского происхождения по полной реализовать свой потенциал в «стране свободных [людей]» (land of the free).

Посмотрим на институциональный расизм и белую привилегию с точки зрения тех, кто считает, что они присутствуют в американском обществе сегодня. Проблемам расы как социального феномена, чувству белой вины и т.п., посвящены исследования «белизны» (whiteness studies). Согласно им, «незаслуженные преимущества» белых – это набор привилегий, унаследованный от эпохи сегрегации, который в критической расовой теории собственно и называется «белой привилегией». Среди её примеров – пониженное внимание со стороны полиции к белым и повышенное к так называемым видимым меньшинствам, что находит выражение в полицейской практике расового профилирования. Реализуемая позитивная дискриминация не является решением проблемы, так как маркирует представителей меньшинств как дискриминируемых, рассматривая их как жертву, и раздражая белых. В условиях официальной политкорректности вытеснение острых вопросов за рамки обсуждаемого в приличном обществе способствует накоплению потенциала межрасовой ненависти. В случае же проговаривания их – особенно в псоледние годы – подаётся «эмоциональная правда» только одной стороны. Это всегда игра в одни ворота.

Гарвардский профессор Ноэль Игнатьев (1940–2019), также сын еврейских эмигрантов из Российской Империи, рассматривает «белизну» как социальный конструкт и отмечает, что «белыми» переселенцы из разных стран Европы становились в ходе борьбы за статус: так, одно время итальянцы, ирландцы и евреи не рассматривались в качестве белых. Игнатьев исследует процесс «беления» как принятия в главенствующую социальную группу на примере ирландцев в своей книге 1995 года «Как ирландцы стали белыми» (How the Irish Became White), для чего было необходимо признание ирландцами легитимности положения афроамериканцев и совместного с другими белыми опыта их угнетения. Кстати, люди из стран Латинской Америки, живущие в США, могут выбирать, относить себя к белым или нет при переписи населения.

Радикальное решение расовой проблемы, предлагаемое Игнатьевым, заключается в отмене белой расы, поскольку принадлежность к ней автоматически означает социальное преимущество перед небелыми. В своём журнале с говорящим названием Race Traitor («Предатель расы») он отмечает:

«Не только кожа делает людей белыми; не только кожа в определенном типе общества, связывающем социальное значение с цветом кожи. … С нашей точки зрения, белизна имеет много общего с королевской властью: обе являются социальными образованиями, несущими с собой незаслуженные преимущества».

Очевидно, для приближения пострасовой утопии отмену белой расы нужно проводить совместно с отменой чёрной, чему будет огромное число противников: от левых активистов до афроамериканцев, многими из которых такие действия будут восприняты как попытки пересмотреть американское прошлое с целью забвения эпохи рабовладения. Поэтому представляется корректным определение отмены белой расы по Игнатьеву в качестве эвфемизма отмены белых американцев как таковых, тихого расового геноцида.

Линия напряжения в белой американской идентичности пролегает между «белой виной» (white guilt), от которой нужно откупаться (белые должны платить и каяться, каяться и платить), и «белой гордостью» (white pride) в диапазоне от «белым быть нормально» (it’s ok to be white) до признания великих достижений западной цивилизации или даже белого супремасизма. Следует отметить, «белыми расистами» и «супремасистами» американские СМИ называют всех, кто хоть немного ставит под сомнение текущий прогрессивистский дискурс, что имеет интересные последствия в области формирования белой идентичности сопротивления.

Итогом ВАКР стало формирование коллективной антибелой идентичности американских этнорасовых меньшинств. Это проектная идентичность, переопределяющая характер социальных отношений в США, сдвигающая нормы приемлемого дискурса и допустимого поведения в отношении белых. Критикующие тоталитарно-политкорректный расовый нарратив, не согласные с лозунгом «разнообразие – наша сила» (diversity is our strength), становятся еретиками, их клеймят в СМИ как «расистов», «нацистов» и «белых супремасистов». Зачастую они подвергаются показательному социальному остракизму, теряя работу и статус в обществе.

Война с памятью – один из важнейших фронтов культурной войны со стороны левых. Антибелый расизм меньшинств выражается по-разному, но суть одна – наступление на права и самосознание белых, что проявляется в частности в войне с культурно-историческим наследием американского Юга как яркой манифестацией (разновидности) белой американской идентичности. Деконструкция Юга ведется через демонтаж и осквернение памятников историческим деятелям, воевавшим на стороне Конфедерации (конфедератопад), и продвижение запрета на публичную демонстрацию «символов ненависти», включая флаг Конфедерации, которые помогают сохранить коллективную память и идентичность белых американцев Юга.