Новые правые, старые правые, не правые вовсе?
Автор: Винфред Крауз
Деление на левых и правых появилось во времена Французской революции. Это деление связано со случайным распределением мест в парламенте. Слева сидели республиканцы, отвергавшие монархию, а справа - монархисты, отвергавшие республику. Долгое время этот критерий оставался решающим, и его использовали и в других странах Европы. В Веймарской республике этот критерий использовали для разделения политиков на группы. Правыми называли сторонников возрождения империи, сплотившихся под чёрно-бело-красным имперским знаменем. Левыми же были республиканцы, использовавшие старый чёрно-красно-золотой флаг национал-демократов. Существование центристов при этом не допускалось. Либо ты принимаешь республику и считаешься левым (даже называя себя центристом), либо ты поддерживаешь монархию. В контексте политического деления этот вопрос был гораздо весомее других, и оставался таковым вплоть до конца Веймарской республики, так что деление закрепилось. Лишь ближе к временам падения республики появились и пришли к власти силы, не вписывавшиеся в привычный шаблон. Однако из-за того, что традиционные правые вступили с ними в союз, их всех стали называть "правыми радикалами", хотя сторонники этого нового движения даже помыслить не могли о реставрации монархии.
Деление на левых и правых появилось во времена Французской революции. Это деление связано со случайным распределением мест в парламенте. Слева сидели республиканцы, отвергавшие монархию, а справа - монархисты, отвергавшие республику. Долгое время этот критерий оставался решающим, и его использовали и в других странах Европы. В Веймарской республике этот критерий использовали для разделения политиков на группы. Правыми называли сторонников возрождения империи, сплотившихся под чёрно-бело-красным имперским знаменем. Левыми же были республиканцы, использовавшие старый чёрно-красно-золотой флаг национал-демократов. Существование центристов при этом не допускалось. Либо ты принимаешь республику и считаешься левым (даже называя себя центристом), либо ты поддерживаешь монархию. В контексте политического деления этот вопрос был гораздо весомее других, и оставался таковым вплоть до конца Веймарской республики, так что деление закрепилось. Лишь ближе к временам падения республики появились и пришли к власти силы, не вписывавшиеся в привычный шаблон. Однако из-за того, что традиционные правые вступили с ними в союз, их всех стали называть "правыми радикалами", хотя сторонники этого нового движения даже помыслить не могли о реставрации монархии.
После войны у деления на левых и правых в Германии почти не осталось практического значения. Монархисты входили в состав лишь немногих региональных партий ( Баварской и Немецкой партий). Тем не менее, эту схему продолжали использовать, хотя смысла в ней оставалось всё меньше. Левыми называли себя политические потомки веймарских левых: коммунисты, социал-демократы и так называемые левые либералы, сторонники эмансипации. Правыми считались их противники, то есть консерваторы и националисты. В те времена выделился ещё и "центр", который не имел к подобным идеологическим и историческим классификациям никакого отношения.
В 60-е годы, в первую очередь во Франции появились группы молодых и образованных людей, которые сформировали противоположную внепарламентской оппозиции силу. Фундаментом их идеологии стали принципиально иные источники, которые (если говорить коротко, пожалуй, даже чересчур коротко) ставили во главу угла разнообразие людей и их права. Таким образом, они в определённой мере противоречили идеологии равенства традиционных левых. Для удобства их, без какого-либо участия с их стороны, определили как правых. Однако из-за очевидных отличий от правых традиционного толка, по аналогии с "новыми левыми" был создан термин "новые правые". Желающих спорить из-за названия не нашлось, движение приняло его и само дало ему определение. Идейный вдохновитель новых правых, Ален де Бенуа, сформулировал его так:
"Правым я считаю такое идеологическое течение, которое разнообразие мира и проистекающие из него естественным образом относительные различия рассматривает как благо, а постепенные процессы обезличивания мира, которые поддерживает и воплощает в реальность дискурс учения о равенства - как зло".
Французским новым правым удалось объединить существенное количество людей из академических кругов, наладить выпуск журналов (к примеру, Élements) и начать оказывать влияние на умы и за пределами Франции. Объединения, готовые причислить себя к движению нашлись и в Германии. Тем не менее, деление на левых и правых там отличалось от французского. Именно поэтому в Германии в национально-ориентированных кругах укоренилось представление о том, что это деление не подходит для их самоопределения.
Примечательно, что в аннотации к немецкому изданию книги де Бенуа, в которой содержится указанное выше определение правых как движения, написано, что автор является "представителем современных правых, преодолевающим устаревшее деление на правых и левых". Едва ли кто заметил внутреннее противоречие в этой аннотации. Этому же способствовали специфические особенности истории Германии и Франции. Злейший враг всех немецких националистов - даже спустя полтора века! - это консервативный политик Меттерних, один из самых отчаянных борцов с национализмом. Консерваторов традиционно причисляют к правым, но они, в зависимости от уровня знания и понимания истории развития национализма, имеют крайне напряжённое отношение к правым как ярлыку, ведь правым называют их злейшего врага. С точки зрения немецкого национализма, правый Меттерних хуже левого Ульбрихта...
Однако ярлыки такого рода политик сам не выбирает. На их определение влияет тот, кто обладает “культурной гегемонией” в том смысле, в каком её понимал Грамши. На данный момент это представители внепарламентской оппозиции, называющие свои догмы “политически корректными” и продвигающие их с методичностью диктатора. Им это удаётся, не в последнюю очередь благодаря гегемонии в СМИ и господству в органах юстиции и защиты конституционного порядка, в образовании и цензурных ведомствах и прочих влиятельных органах власти. Того, кто оказывает сопротивление диктатуре политкорректности, не просто определяют как “правого”, а используют соответствующие пропагандистские, прямо-таки сталинистские формулировки вроде “фашист” или “неонацист”. Идейно-историческое значение этих слов, конечно, никого при этом не интересует.
Конечно, с точки зрения прагматики, спорить о ярлыках смысла мало. Однако следует понимать, что если вы не можете обратить против врагов “интерпретационное насилие”, то и в политической борьбе вы проиграли. Тогда с точки зрения прагматики важно лишь, удастся ли вам принять навязанный ярлык “правые” и самим дать ему определение - примерно так, как это сделал Ален де Бенуа в примере выше - или оспорить саму дихотомию. Если вкратце: можно просто капитулировать перед противником, попав в ловушку определения “правых” как “не-левых”, а можно преодолеть этот понятийный капкан.
Само понятие “старые правые”, к которым относится сторонник традиции, прежде всего консерватор, в лучшем случае национал-консерватор является “барьером”. В самом деле, существуют люди, не понимающие, что времена меняются, противящиеся этим изменениям и желающие остановить ход истории. Их отличительная черта - желание жить так, как они жили десять или двадцать лет назад. Но от фантазий о том, как всё было сорок, шестьдесят или сто лет назад, ничего коренным образом не меняется — воплотить их в жизнь нереально. Это попытка воспрепятствовать тому, к чему стремятся другие. “Старые правые” не могут служить примером современному националисту. (Автор, видимо, националист нового толка, он публиковал этот текст на сайте Националистической Партии Германии - примечание переводчика)
“Новые правые”, какими интеллектуалами бы они ни были, всё ещё позволяют оппоненту диктовать определения понятий. Свою волю изъявляют противники, а то, чего они не хотят, определяется как “правое”. Даже когда “новые правые” сами создают новые смыслы, развивают свои идеи, дают свои определения терминам, они остаются в роли противника. В качестве протеста такая стратегия хороша, ведь вместе с протестом против статуса кво происходит его переосмысление. Вопрос заключается в том, насколько далеко способно это переосмысление зайти, и к чему мы хотим его привести. Мы хотим стать просто оппозицией левым, противниками “уравнителей”, универсалистов, глобалистов и материалистов и далее самостоятельно трактовать суть обеих позиций? Или же мы хотим зайти дальше? Если мы хотим снять это диалектическое противоречие (в самом что ни на есть гегельянском, “тройном” смысле слова), нам недостаточно просто создать противовес существующей гегемонии. Нам нужно опираясь на методику Грамши, стремиться установить свою гегемонию, основанную на теориях новых правых. Нам необходимо работать над проблемой коренным образом, не искать новые ответы на старые вопросы, а задавать новые вопросы самим.
Основой нового подхода может стать национализм. Идеи, выработанные новыми правыми в последние годы, отлично вольются в новый подход. Но необходимо понимать следующее: будущее определяет не тот, кто даёт ответы, а тот, кто задаёт вопросы. Главное - не подчинить дихотомию “левые и правые” своей воле, а преодолеть этой её. Не всякий современный левый - наш враг, не всякий правый - наш друг.
Оригинал: https://www.geocities.ws/capitolhill/5680/eneuere.htm
Оригинал: https://www.geocities.ws/capitolhill/5680/eneuere.htm