«Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео „Арзамаса“ „Древняя Греция за 18 минут“», 1, 2 и 3 из 17

В апреле 2016 г. на Youtube вышло видео за авторством некоего «проекта Arzamas», наметившее амбициозную цель, раскрытую самим же названием: за всего-навсего 18 минут освятить всю историю Древней Греции. Этот-то прямо-таки лаконский формат, здраво мыслится, и стал основной причиной популярности ролика, на момент написания этих строк в феврале 2024 набравшего уже свыше 8 млн. просмотров, что подтверждают и ощущения, которыми делится в комментариях публика, нередко там признающаяся, что-де «узнала за минуты просмотра больше, чем за год обучения в пятом классе».

Последнее, конечно, понятный сентимент, учитывая тенденцию уровня преподавания во всём мире становиться только хуже, однако дело, сдаётся, не столько в этом: обучение, хотя бы и в школе — процесс трудоёмкий, отнимающий немало сил и времени, здесь же можно нахвататься по верхам и получить иллюзию знания, что здесь и предоставляется.

Как уже можно догадаться, votre serviteur оказался не из числа поклонников получившегося ликбеза, совсем даже напротив, и причина этого на этот раз не столько в его общей нелюбви к тому, что называют «популяризацией науки» как к явлению, но том, что спартанская краткость изложения видео не помешала ему быть чрезвычайно ёмким как минимум в одном отношении — количестве чрезвычайно грубых ошибок, откровенных заблуждений на единицу времени, которых набралось даже более, чем одна в минуту, что для такого короткого экскурса прямо-таки в изобилии. Так что упомянутая популярность видео в этой перспективе видится совсем иначе, как нечто опасное и глубоко вредоносное, нежелательное, — а ведь доводилось слышать, что его иной раз советовали чуть ли не в школах.

Что же не так с излагаемыми фактами в этом видео? Да буквально всё: это как попросту непонятно на чём основанными допущения, которые прямо противоречат первоисточникам и их обычным интерпретациям, так и когда-то верные, но ныне вконец устаревшие представления, отвергнутые в академической среде.

Последнее, собственно, это известная проблема, когда популярные представления о предмете, если и не представляют собой совсем уж глупости и стереотипы, иной раз довольно дикие, то трусят позади актуальной научной картины мира позади эдак на пару десятков, в худшем случае — сотни и того более лет. Однако, кажется, «популяризация науки» и была задумана, чтобы такие недоразумения исправлять, разрыв между пониманием обывателя и специалиста хоть как-то нивелировать, тут же мы видим способствование совсем обратному, нечто вроде диверсии (и, как мы увидим далее, быть может, даже намеренной).

Проблему усугубляет то, что «популяризация», подобно, к слову, и школьному образованию, обвыкла подавать сведения сугубо догматически, как некую окончательную, несомненную истину, при этом ни слова не говоря по поводу методов их появления, не уча ни в коей мере самому принципу исследования, тому, как, скажем, в случае конкретно истории, создаются интерпретации на основе источников.

Вместо этого мы будто имеем дело словно с абсолютной, раз и навсегда верной идеей-εἶδος Платона, — и это при том, что одним из ключевых критериев современного научного познания заявляется как раз фаллибилизм, неокончательность: оно всегда есть лишь временная, далеко не лучшая интерпретация реальности, подверженная огрехам, склонная ошибаться.

Неужели, хочется спросить вместе с Ницше, «всё еще есть такие безобидные самосозерцатели, которые думают, что существуют „непосредственные достоверности“»? «Будто … познаванию дается возможность схватить свой предмет в чистом и обнаженном виде, как „вещь саму по себе“, и ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта нет места фальши»? Здесь он критикует как раз Платона, а также с ним согласных, веками питавших «ненависть к самому представлению становления», и, того более, «считали изменение, смену, вообще становление доказательством кажимости», неверности и ошибочности.

В конечном итоге опыт «популяризации», как и школы, напоминает практику заучивания святых текстов: скажем, встречались популярные версии академических трудов тех же авторов, зачастую отличающиеся… только почти полностью вымаранными ссылками на что-либо; видимо, здесь нужно попросту верить на слово. В результате народонаселению окажется недоступной сама идея разночтений, его ориентиром станет мнение авторитета. Однако, как мы увидим далее, этот ролик — лучшая антиреклама этого, учитывая, кто выступил его консультантом. Вот почему автор этих строк поступает иначе, не забыв по возможности указать, на чём же основывается его мнение.

Теперь займёмся собственно ошибками видео.

Совершенно не понятно, на чём основывается мнение, что Фермопилы обороняли от персов «гораздо больше» спартанцев. Геродот, основной источник, упоминает лишь классическое: «Лео­нид при­шел в Фер­мо­пи­лы, ото­брав себе, по обы­чаю, отряд в 300 чело­век», то были «300 спартанских гоплитов». Немного иное мы читаем у Диодора: «Леонид, царь спартанцев … заявил, что только одна тысяча человек должна следовать за ним в поход», однако и он отмечает, что это «лакедемонян одна тысяча», «а вместе с ними триста спартиатов», то есть всё то же.

Тут далее следует решить, что именно мы понимаем под «спартанцами» — сами они, без сомнения, относили к этой категории исключительно «гомоев» (ὅμοιοι), или «равных», тех самых спартиатов, иные же категории жителей так называться никак не могли. Среди прочих выделяют, например, периэков (περίοικοι), о которых, согласно д.ф. П. Видаль-Накэ (2001 [1982]), «почти ничего не известно, за исключением того, что они являлись гражданами полисов, присоединенных к Лакедемонскому государству», а не его частью, то есть никакими спартанцами не являлись. О рабски подчинённых илотах, понятное дело, тоже не может идти и речи.

Диодор, быть может, более прав, чем Геродот, и стоит принять уточнение, что «триста» сопровождались другими лаконцами, но отнюдь не спартанцами: то могли быть как периэки, так и илоты. Последние в такой ситуации выполняли бы роль оруженосцев и помощников, что было довольно характерной функцией греческого раба, если господин брал его на войну.

Это тем логичнее, если вспомнить, что эти самые отборные «триста» назывались «гиппеями» (ἱππεύς), то есть «всадниками» или же «рыцарями», хотя и сражались пешими в силу презрения большей части греков к кавалерии, а ведь никто не станет уточнять, что, скажем, в некоторой средневековой битве-де «рыцарей было намного больше», кивая в сторону их в разы более многочисленного «копья», того, которое lance fournie, i.e. всех тех, кто помогал и обслуживал конную единицу.

В пользу этого говорит то, что у Геродота есть об илотах: один из них «про­вел [спартанского воина] Еври­та в Фер­мо­пи­лы, но потом бежал, а Еврит попал в самую гущу схват­ки и погиб». Впоследствии, уже после сражения, когда персы осматривали убитых, они «вери­ли, что лежав­шие там мерт­ве­цы были толь­ко лакеде­мо­няне и фес­пий­цы (за них же счи­та­ли и ило­тов)». Итак, как удачно подытоживает д.фил.н. М.Ф. Корецкая (2014), «отряд он [Леонид — Б.] берет из 300 человек … не считая илотов — но кто их считает?».

Что касается «нескольких тысяч греков из других полисов», которые помогали спартанцам, то это чистая правда, вот только неясно, кто когда-либо это скрывал: даже в знаменитом фильме «300» (2006) Зака Снайдера показаны и другие греки, участвующие в битве, и их явно больше, чем спартанцев.

Геродот сообщает, что «эллин­ские … силы, ожи­дав­шие в этой мест­но­сти пер­сид­ско­го царя, состо­я­ли из 300 спар­тан­ских гопли­тов, 1000 тегей­цев и ман­ти­ней­цев, по 500 каждых; далее, 100 и 20 чело­век из Орхо­ме­на в Арка­дии и 1000 — из осталь­ной Арка­дии … Затем из Корин­фа 400, из Фли­ун­та 200 и 80 — из Микен … Из Бео­тии было 700 фес­пий­цев и 400 фиван­цев», а «кро­ме того, элли­ны вызва­ли на помощь опунт­ских локров со всем их опол­че­ни­ем и 1000 фокий­цев».

Диодор же ограничивается упоминанием, что «остальных греков, которые были отправлены с ними в Фермопилы, было три тысячи». Он явно основывается на памятной надписи, выбитой позднее на месте сражения, которая, по Геродоту, гласила: «Про­тив трех­сот мири­ад [3 млн. — Б.] здесь неко­гда бились пело­пон­нес­ских мужей сорок лишь сотен все­го». Таким образом, всего персам противостояло 4000 человек, однако спартанцев среди них было лишь 300.

Важно другое: когда говорится о подвиге, который совершил отряд Леонида, имеется в виду последний, третий день битвы, когда греки прознали про грозящее им окружении со стороны персов из-за того, что предатель Эфиальт указал тем обходной путь. Тогда, по Геродоту, «Лео­нид ото­слал союз­ни­ков, чтобы спа­сти их от гибе­ли. Ему же само­му и его спар­тан­цам не подо­ба­ет, счи­тал он, покидать место, на защи­ту кото­ро­го их как раз и посла­ли».

Диодор сообщает то же: «Леонид … приказал всем остальным грекам отходить … чтобы они могли бороться … в битвах, которые ещё предстояли; но что касается лакедемонян, сказал он, они должны остаться». Лишь немногих он удержал с ним, чтобы вместе лечь костьми: «он, имея всего не более пятисот человек, был готов встретить смерть во имя Эллады». Где здесь «спартанцев намного больше» или «несколько тысяч других греков»?

 

Т.н. дворец Миноса в Кноссе во время его обнаружения представлял собой руины стен высотой не более полуметра. То, как он выглядит сейчас — дело рук сэра Артура Эванса, который, согласно проф. ист. К. Гэр (2010), в процессе мало чем руководствовался, помимо собственного воображения. Она заключает слово «реконструкция», применимо к данному случаю, исключительно в кавычки, отмечая, что в результате было возведено здание, являющееся очень вольной фантазией на тему того, что там когда-то могло стоять, зато как внутри, так и снаружи вполне отвечающему веяниям архитектуры нач. XX в., в частности, Гэр указывает на великое сходство при определённом ракурсе между этим дворцом и мавзолеем Ленина, построенного примерно тогда же.

Итак, невозможно даже с минимальной точностью сказать, сколько этажей было у этих дворцов, имелись ли там бассейны, канализация и всё прочее, поскольку интерпретации, утверждающие всё это, основаны попросту на подделках и имита читать далее…