«Пролетарское чтиво», 1 и 2 из 4

Древний, ещё античный принцип μίμησις, требующий от искусства так или иначе подражать (мимикрировать под, если дословно: от μῖμος, «имитатор» или «актёр», также «мим») реальности, отражать её, имеет известную крайность, когда всякое произведение, как его называет народонаселение определённого склада, «оторванное от жизни», ими обдаётся в изобилии презрением, и в лучшем случае театрально игнорируется.

Речь идёт, понятное дело, в основном о довольно возрастных людях, сильно старшем поколении, которому такие повадки привили в Совдепии, где научили, что любить следует совсем другое, освещающее, к примеру, быт рабочих и крестьян, всяческие реалии трудящегося люда. Вот это — дело, это понятно, скажут такие, это — «про нас», «во, вот так мы жили», прочее же всё — несерьёзно и для детей: здесь явно подразумевается, что последние-де ещё могут витать в облаках, зрелость же означает приземленность.

Здесь хуже всего приходится, пожалуй, какому-нибудь фэнтези, сочиняющему зачастую совсем уж выдуманные миры, иной раз — откровенно параллельные реальности, где нет ничего из нашего, кроме разве что человеческой расы, а иной раз и её тоже. При всех недостатках жанра, о которых сейчас мы говорить не станем, нельзя не отметить, что эта его особенность позволяет читателю понимать, сопереживать и соотноситься с чем-то совершенно иным, нежели ему привычное, понимать глубоко чуждое: собственно, в этом-то и состоит претензия тех приземленных людей, о которых говорилось выше.

Но дело не столько в фэнтези и примкнувших жанрах: неприязнь, о которой идёт речь, куда шире, и в конечном итоге оказывается направлена на явление, известное как fiction, художественный вымысел, в целом. Претензия, которая здесь предъявляется, по правде говоря, довольно смешна: вменяется выдуманность, то, что оно-де, подумать только, обманывает, хотя, казалось бы, в том и состоит modus operandi искусства, что особенно легко заметить в случае живописи, которое лишь намечает некие черты, например, лица, которые затем наш мозг считывает как знакомые, тем обманывается механизм узнавания.

Это можно было бы сравнить, вероятно, с попыткой во всеуслышание разоблачить «бороду из ваты» Деда Мороза на детском утреннике, но ещё лучшей аналогией будет, пожалуй, богоборчество в самом его радикальном проявлении, не допускающий возражений атеизм. Чем он отличен от того же агностицизма? Последний сомневается, он допускает возможность, что постулаты одной или нескольких конфессий всё же могут быть верны, — но что вообще значит «допускать возможность», что есть «может быть» в конечном итоге? В этом случае мы как бы представляем себе не один мир, но несколько отличных его вариаций, более или менее вероятных моделей, и точно есть такая, в которой найдётся место самому невероятному. «Именно фактов не существует, а только интерпретации», писал об этом Ницше; «мир познаваем, но он может быть истолковываем и на иной лад, он не имеет какого-нибудь одного смысла, но бесчисленные смыслы».

В этом, к слову, заключается суть научной деятельности, которая вовсе не пытается отобразить некий «реальный мир» раз и навсегда, но лишь старается создавать как можно менее оторванные от наших о нём представлений модели. Приземленные же люди, о которых идёт речь, от этого отказываются, они не хотят и не могут тратить усилия на подобное когнитивное жонглирования мирами, у них он всегда один, и разночтений не допускается.

Гераклиту принадлежит фраза: «Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный», однако верно и обратное — это у сонь, не желающих пробуждения, один мир, наблюдаемый непосредственно, пресловутая «наглядная очевидность», тогда как у тех, кто пробудился, в наличие немало иных миров. Собственно, не только каждая наука создаёт свой собственный, но и внутри одной часто нет согласия, самый известный пример — физика, в которой так и не смогли пока подружиться, например, концепции, объясняющие законы макро- и микромира, астрофизика и физика квантовая.

Для обывателя же «всё понятно», то, каким он мир видит, познаёт органами чувств, такой он, по его мнению, и есть — эта установка, собственно, присуща человку по умолчанию, не следует ей удивляться, это то, что Ницше называл «инстинктивным каноном истины извечного народного сенсуализма». Такой, понятно, воспримет в штыки самые же ранние философские рассуждения греков, уже тогда порывающие с подобным отношением и призывающим сомневаться в сообщаемой чувствами картине мира, он со снисходительной ухмылочкой отвергнет, к примеру, саму возможность рассуждать на тему декартовского скептицизма, скажем, в виде извечной концепции «мозг в колбе», самая популярная версия которой известна по кинофильму The Matrix (1999), тогда как философия в этом рассуждении поставила точку фразой Ницше «единственное, что достоверно — что мысль существует».

Однако в действительности органами чувств мы зачастую наблюдаем глубоко ложную картину мира: к примеру, на первый взгляд мы существуем на вполне плоской поверхности, а вовсе не на шарообразной, собственно: иначе говоря, «очевидно», что Земля плоская, а для доказательства обратного необходимо очень определённое мышление, ряд наблюдений и затем их сопоставление, в результате чего получается альтернативная видимой непосредственно версия реальности, иная модель, чуждая сообщаемой чувственно.

Как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев (2000), «греки вскоре [после начала своей научной деятельности] выяснили, что подтверждаются очень часто гипотезы, противоречащие наглядной очевидности и прочно укоренившимся мнениям»; «Анаксагору принадлежит … одобренный затем Демокритом общий руководящий принцип греческой науки … „явления — облик скрытых вещей“», а истина, — кто бы мог подумать! — лежит отнюдь не на поверхности.

В то же время на Востоке ничего этого не было, там тоже, как и позднее в Совдепии, предпочитали то, что «ближе к телу». Астрономия как явление здесь может служить характерным примером. Для нас, чаще всего потребляющих научные данные уже в готовом виде, сразу же в виде моделей на основе выводов из наблюдений, минуя сами последние, иной раз может стать откровением, что всем известный облик планет Солнечной системы далеко не читать далее…