Girl power

Знаете, почему я пошла на журфак на самом деле? Многие из вас читали о любви к писательству и политике, но всё это пришло позже, в старших классах, а началось, конечно, с другого, и ещё ни в одном интервью я этого не рассказывала.

Когда я училась в начальной школе — втором, третьем или четвёртом классе, — к нам на урок пришла молодая женщина из дома культуры: поговорить о профессиях.

Она должна была рассказывать нам, какие бывают специальности, спрашивать что-то, делиться опытом, но вместо этого она равнодушно сидела в телефоне какое-то время, а потом попросила нас написать на листочках, кем мы хотим стать, выйти к доске, зачитать это и обосновать.

Я была ребёнком, и, конечно, мне хотелось спасать мир, делать что-то великое и героическое. Ну, или хотя бы интересное. Я написала на бумажке три профессии, о которых мечтала с раннего детства: пожарная, спасательница и лётчица. Или, может, не спасательница, а космонавтка или полицейская, — сейчас я уже точно не вспомню. Я подумала немного и дописала: “фотограф” (слова “фотографиня” тогда ещё не было — или я его не знала). Чтобы было и что-то обычное, земное в моём выдающемся списке. 

Мне нравилось фотографировать, но, кажется, я уже знала, что это скорее хобби, чем работа, — поэтому я подозревала, что девушке из дома культуры не особо понравится этот пункт, но решила всё-таки его оставить.

Когда пришла моя очередь выходить к доске, я негромко зачитала свои профессии с бумажки. Реакция девушки меня поразила:

— Ну какая пожарная? Тебя туда не возьмут, ты же девочка. Какая лётчица, стюардессой собралась работать? Вот, фотограф уже более реалистично.

Я не обиделась и не расстроилась. Дети внушаемы. Поэтому я села за свою парту с твёрдым намерением однажды стать фотографом.

Позже я узнала, что на фотографов учат на факультете журналистики. Тогда я увидела остальные направления этой специальности — и они заинтересовали меня больше фотографии. Военная корреспондентка, пишущая журналистка, политическая обозревательница — эти профессии привлекали меня гораздо сильнее.

Конечно, свою мечту спасать мир я оставила тоже не сразу. Ещё долгие годы отголоски благородного героизма не давали мне спать по ночам. Я искала МЧС-колледжи, куда можно было пойти после девятого, какое-то время думала над профессией врача скорой помощи, а в анкетах в графе желаемой профессии писала “супергероиня”.

Вот только о профессии лётчицы я с того дня не вспоминала. Я даже не знала, что туда берут девушек. Обида от слов про стюардессу заблокировала эту часть воспоминания. Детский разум — очень интересная штука.

И всё-таки… как же я иногда жалею. Я выигрывала всероссы по математике. Я отлично разбиралась в физике. Я знала информатику. У меня была достойная физическая подготовка. Может, в космонавтки я бы и не прошла — но лётчицей была бы чудесной. Я была бы просто замечательной лётчицей, и мне так чертовски жаль, что уже слишком поздно.

А знаете, что случилось дальше с мечтой о работе в МЧС?

Я знала, что это моё. Я чувствовала себя хорошо только тогда, когда я помогала другим людям. Когда я понимала, что то, что я делаю, я делаю не зря. Что я могу сделать мир лучше.

Моя мама никогда не поощряла мои “мальчишеские” увлечения. Ей не нравился альпинизм, не нравились походы, не нравился футбол, не нравились бокс и самооборона, не нравились планы стать военной. Она запретила мне заниматься стрельбой и резко негативно отнеслась к покупке боксёрской груши. Она говорила, что, раз я девочка, то не должна ни стрелять, ни уметь постоять за себя, ни ходить в походы “с мужиками”. Она говорила, что я выпендриваюсь. Разумеется, мечту стать спасательницей она восприняла с той же агрессией.

Она сказала, что я “перебешусь”, а если так хочу помогать людям, то пусть иду бабушек через дорогу переводить. Она сказала, что моё желание менять мир происходит из тщеславия. Что всем этим — всем, о чём я с самого детства мечтала, — должны заниматься мужчины.

Её слова задевали меня, её злость делала меня несчастной. Дети внушаемы. Мне казалось, что она права, но я никак не могла понять, где ошиблась я. Мне казалось, я действительно глупая, тщеславная, высокомерная и бесполезная, и это понимание делало мне несчастной.

Требования к подготовке девушек в колледжах и вузах МЧС меня поразили. Проходные баллы для них были в несколько раз выше, чем у парней! На количество мест для девушек были строгие ограничения, поэтому те, кто во много раз превосходили мальчиков и по баллам ЕГЭ, и по физической подготовке, просто не попадали в группу, провалив проверку на наличие члена.

Более того, даже блестящие выпускницы таких вузов, лучшие из лучших, не могли стать в МЧС полноценными спасательницами. Они были связистками. Медсёстрами. Лаборантками. Психологинями и фотографинями. Они не вытаскивали людей из огня. Не спасали утопающих. Это были не те героини, быть на которых похожей я мечтала.

Неприятие моей мамы, несправедливые условия зачисления, невозможность нормальной работы разочаровали меня не только в профессии. В жизни. Насколько всё было бы проще, будь моя последняя хромосома неполной! Даже не верилось, что такая мелочь может быть так важна. Несправедливо.

Моя тяга к риску и желание “спасать” всё же нашли отражение, пусть и не совсем там, где мне бы хотелось.

Я убедила себя в том, что помогать людям можно иначе. Что можно делать это не точечно, а играть крупными ставками. Что спасать мир можно словами. Сначала я не верила себе.

Но альтернатив у меня не было.

Я решила, что буду работать в горячих точках. Что буду писать потрясающие статьи, обращать внимание на самые страшные вещи, решать проблемы оглаской. Я решила сделать всё, чтобы повлиять на мир. Чтобы со мной он стал хотя бы чуточку лучше.

Я знала, что, чтобы по-настоящему влиять на что-то, нужно идти в политику. Но я не любила политиков. Знала о предубеждениях насчёт женщин в политике. Мама говорила, что в России женщина никогда не станет президенткой. Политика казалась мне грязной и некрасивой. Не благородной. Не героической.

Жалею ли я сейчас о чём-нибудь? 

Чертовски жалею. Дети внушаемы. Нельзя лишать девочек их надежд, их мечты на будущее. Это жестоко. Это не по-человечески. 

Маленькую меня оградили строжайшими рамками на будущую работу — потому что я родилась девочкой. Выбирая профессию, я словно ходила по минному полю. Я выбрала журналистику, потому что ничего другого мне не позволили выбрать.

Я не жалею, что стала журналисткой. Но я жалею, что не стала лётчицей.

Жалею, что не смогла заниматься стрельбой. Что боялась взрослеть, потому что меня ужасала перспектива выглядеть и вести себя, как другие взрослые женщины — носить неудобные каблуки и платья, краситься, укладывать волосы, клеить на ноги восковые ленты, чтобы потом их с воплями срывать, работать и одновременно ухаживать за домом и детьми, рожать, выходить замуж. Мне никто не говорил, что вообще-то это необязательно. Бабушка говорила каждый раз, когда я выигрывала очередное соревнование или викторину, что я должна поддаваться брату и другим мальчикам в спортивных и интеллектуальных конкурсах, потому что иначе я буду ущемлять их хрупкое мужское эго и никто не возьмёт меня замуж. Она говорила, что я должна выглядеть глупее мужчин, потому что иначе им будет обидно. Что надо быть мудрой, а не умной, чтобы удержать мужчину. Что надо ухаживать за домом и за собой, не забывая о карьерном росте, чтобы выиграть эту гонку у других женщин. Такое будущее удручало маленькую меня.

Мне никто не говорил, что вообще-то это необязательно.

Дети внушаемы. Я не первая и не последняя. Но сколько девочек ещё должны разочароваться в своих перспективах, должны скрывать свои способности, должны воспринимать других девочек как соперниц, чтобы мы наконец поняли, что дальше так продолжаться не может?

Нельзя разрушать детские мечты. Нельзя говорить девочкам то, что говорили всё детство мне. Что говорили нам.

Им надо говорить, что они созданы, чтобы менять мир. Созданы для революции, а не для украшения. Созданы для счастливого детства, боевого отрочества, бурной молодости, успешной зрелости и весёлой старости. Не для быта, очага и продолжения рода. Для бунта, героизма и власти.

Говорить, что им не нужно быть мягкими. Что их борьба может быть радикальной. Что они могут быть злыми. Могут быть отважными и сильными. Не должны, конечно. Но могут.

Говорить, что поиск партнёра — не смысл их жизни, а любовь — не панацея. Что можно ненавидеть и при этом быть хорошим человеком. Что можно ненавидеть и спасать мир.

Мы не созданы для брака. Мы созданы для большего.

Мы созданы для счастья. Для путешествия автостопом. Для любования закатами и для предрассветных разговоров. Для лежания посреди пшеничного поля или в траве и наблюдения за звёздами или солнцем. Для покорения морей и космоса. Мы созданы для борьбы. Для восстания. Для революции. Для перемен. И эти перемены не обязаны быть под флагом женственности и красоты. Мы не созданы для цветов. Но и для пуль тоже не созданы.

Мы должны говорить девочкам, что они не обязаны быть красивыми. Тем более — радовать своей красотой кого-то другого. Пусть лучше будут самодостаточными. Это намного важнее, чем красота.

Мы должны говорить им, что они созданы, чтобы менять мир, а не украшать его. Чтобы создавать что-то новое, прекрасное. Совсем не обязательно детей.

Мы должны говорить им, что не нужно быть идеальными. Что они замечательны по праву рождения. Каждая из них. Несмотря на кривые зубы, худое лицо или лишний вес. Несмотря на чересчур маленький или чересчур высокий рост. Говорить им, что они всё равно изменят мир. Даже несмотря на слишком большой нос.

Говорить, что они созданы, чтобы исполнять свои желания. Чтобы делать то, что они хотят. Чтобы вышибать двери.

И всё-таки. Всё-таки. Хотя бы немного, но своей детской мечты я достигла. Я повлияла на мир. Я поменяла его.

И знаете что? Супергероиней я всё-таки стала.