Валлийские бойцы "политической дивизии".

С началом Первой Мировой, когда народные массы Британии дружно отправились на призывные пункты, появилось немало своеобразных “национальных” формирований.

В Ирландии, к примеру, мобилизовали “Ольстерскую милицию”, полулегальные боевые отряды протестантов, поддерживаемые британскими властями для борьбы с католиками-сепаратистами. Из них получилась целая дивизия (36-я Ольстерская).

В огромной Ньюкаслской промышленной агломерации из тамошних многочисленных иммигрантов, набрали батальоны “Тайнсайдских Шотландцев” и “Тайнсайдских Ирландцев”.

А 19-го сентября 1914 года с неожиданной инициативой выступил тогдашний канцлер казначейства Дэвид Ллойд Джордж. Он вообще-то был по национальности валлийцем, свободно говорил на валлийском и был большим патриотом малой родины. Канцлер предложил создать в британской армии “валлийскую армию” — национальное формирование исключительно из уроженцев Уэльса со всей атрибутикой и языком. Военный министр лорд Китчинер поддержал инициативу, несмотря на то, что ко всем этим военно-националистическим играм относился с глубоким подозрением. В сентябре 14-го основной задачей министра было канализировать как можно народу в войска, а под каким соусом — дело вторичное.

В октябре было запланировано создание двухдивизионного корпуса со всеми положенными частями усиления. Для этого потребовалось бы около 45 000 человек. Население Уэльса в тот период составляло примерно 2,5 миллионов человек, так что мобилизовать предстояло 1,8% всего населения.

То, что на корпус народу не хватит, стало понятно уже к концу ноября, в связи с чем между Китчинером и Ллойд Джорджем началась обширная переписка. Политик до мозга костей Ллойд Джордж видел затею прежде всего как политический проект, чья неудача ударила бы в первую очередь по репутации канцлера. Китченеру было плевать на эти игры, он судил по военной необходимости и результатам. Ллойд Джордж убедил Китченера сделать уступку: пускай в “валлийский корпус” отправляют всех, кто указал в графе национальность “валлиец”, несмотря на место в котором записался, хоть в Лондоне, хотя в Манчестере, хоть в Бирмингеме. Это было довольно серьезное нарушение правил и традиций, согласно которым территории вербовки были заповедными. Но даже такая мера не помогла, людей все равно отчаянно не хватало. И в итоге, корпусные планы усохли до единственной пехотной дивизии, получившей номер 38.

Сам инициатор всего действа за процессом формирования следил с особой тщательностью и таким вниманием, что 38-ю (валлийскую) дивизию начали за глаза именовать “Валлийским войском Ллойда Джорджа”. Это, вероятно, было бы даже хорошо, если бы высокий покровитель не лез в кадровые вопросы. Однако большинство кадровых назначений в дивизии проходили через него, Ллойд Джордж давил на военное министерство по поводу офицеров и в результате многие, начиная от командиров батальонов и до командира дивизии, оказались назначены из числа друзей и соратников самого канцлера. Дивизия получила дополнительную кличку “политической” или даже “либеральной” в честь партийной принадлежности большинства ее офицеров.

Это было не то, чтобы уникально. Британская армия в принципе оказывалась пронизана политическими и клановыми связями, а в условиях разворачивания огромной армии, людей на командные должности отчаянно не хватало. Неудивительно, что все кто обладал хоть какой-то военной подготовкой и минимальными связями мог довольно быстро взлететь вверх, шагая через 1-2 уровня военной пирамиды. К тому же британцы довольно спокойно смотрели на определенный дилетантизм среди военных, считая, что джентльмен сам всему научится по ходу.

Ярким примером такого подхода стал командир 38-ой дивизии генерал-майор сэр Айвор Филиппс.

Второй сын виконта и сестры барона из очень обеспеченной семьи. После традиционной череды дорогих частных школ он пошел в армию, получив чин лейтенанта Индийской армии в 1883 году. В Индию Филиппс, говорят, поехал потому, что хотел экзотики и адреналина, а не марширования по плацу на Родине.

Как и положено молодому офицеру в те годы, он принял участие в многочисленных пограничных заварухах с разнообразными “дикарями”. Затем плавно переместился в штаб, где занимался различными снабженческими вопросами. В качестве начальника тыла индийских частей даже успел побывать в Китае во время подавления боксерского восстания.

Из армии сэр Айвор уволился в скромном чине майора в 1903 году. Впрочем, в британской армии в те дни продвижения в принципе шли медленно, и сорокалетние капитаны были нормой. По возвращении домой, он занялся политикой и бизнесом, а заодно вступил в территориальные войска. Это были добровольцы, которые пару раз в месяц проводили ученья (с последующим перемещением в пивную), а летом выезжали на несколько недель в лагеря. В сельской местности офицерами там были, как правило, местные джентльмены средней руки, а командирами самые центровые и правильные помещики. Естественно сэр Айвор, как настоящий военный, быстро получил высокую должность и был официально повышен до полковника. При этом, теперь полковник Филиппс, уже был еще и председателем правления “Бакинской русской нефтяной компании”.

Начиная с 1906 года он избирался в парламент от Саутгемптона в качестве члена либеральной партии. С Ллойдом Джорджем они сдружились в кулуарах Вестминстера довольно быстро. С началом Мировой Войны офицер и джентльмен был призван обратно на службу и получил назначение в военное министерство. В ноябре 14-го года, он, с подачи Ллойда Джорджа, будет повышен до бригадного генерала и возглавит формирующуюся 115-ю валлийскую бригаду, а уже в январе, опять же по протекции, обретет командование над всей 38-ой дивизией и звание генерал-майора, на бригаде его сменил другой депутат-либерал.

При этом обязанности парламентария Филиппс не складывал, в британской системе этого не требовалось, и даже стал парламентским секретарем в министерстве боеприпасов. Угадайте, кто был министром?

В декабре 1915, 38-я дивизия наконец-то уехала во главе со своим командиром на фронт во Францию.

Как и большинство соединений “Новой Армии”, 38-я дивизия въезжала во фронтовую обстановку очень постепенно. Сначала подразделения прогоняли через лагеря подготовки во Франции, где их натаскивали на окопную войну, затем отдельные батальоны и батареи подчиняли различным “боевым” соединениям для того чтобы они могли провести первые смены на передовой под опытным руководством и с надежными соседями. Затем дивизию снова собирали вместе, и она приступала к фронтовым обязанностям уже в полном составе. Все вышеописанное происходило обычно в спокойных секторах фронта, для англичан это был кусок от Армантьера до Ланса.

Британское военное руководство во Франции в принципе не сильно жаловало дивизии “Новой Армии”. В чем то командование было право, уровень подготовки бойцов, уровень командования и организации штабной работы большинства из них был в лучшем случае невысоким, подготовленных людей не хватало на всех должностях. Ничего удивительного в этом не было, британская армия разрослась за полтора года (к весне 16-го) почти в 7 раз и продолжала расширяться.

Впрочем, многие военные командиры высокого ранга во Франции отчетливо видели соринки в чужих глаза, ловко игнорируя бревна в собственных. Мягко говоря, не все “ветеранские” части демонстрировали положенные им качества.

38-я не стала исключением из правила, более того, слабое руководство ее соединениями особенно критиковалось даже по сравнению с ровесниками по формированию. Подготовка личного состава за год не слишком далеко ушла от первоначальной. В целом, большая часть командного состава дивизии, особенно с батальонного уровня и выше, считалась несоответствующей своим должностям. Отдельно всех бесил командир дивизии — славный сэр Айвор Филиппс.

Его появление во Франции заставило воспламенится немалое количество антикварных стульев в разнообразных французских шато. Тому было две причины: военная и политическая. Чисто военная лежала на поверхности: сэр Филиппс вообще не имел никакого права командовать дивизией, друг он там кому-то или нет. Все прекрасно помнили, что у него нет даже формального военного образования. Звание лейтенанта сэр получил в далеком 1881 году в подразделении территориалов, которым его семья командовала на протяжении многих поколений. Потом Филиппс оказался лейтенантом в Индии и всю службу провел там. Крупнейшим соединением, которым он командовал была рота, и происходило это в 1880-ых годах. В штабах Филиппс ведал снабжением и никакой оперативной работой не занимался. Званием полковника он опять был обязан возвращением в территориалы, где, по словам современников, главным для старшего командира было “презентабельно выглядеть в мундире, хорошо держаться в седле и отдавать команды громким, решительным голосом”. А оба генеральские звания Филиппс, в течении меньше чем шести месяцев, получил при мощном политическом лобби.

Естественно, Айвор Филиппс был далеко не первым подобным старшим офицером в британской истории. Но и война сильно усложнилась, и стоял он уже не во главе соединения, где толковый заместитель, начальник штаба и командиры бригад могли бы компенсировать около нулевой уровень командира. В его дивизии практически все были не на высоте и получили свои должности точно также — согласно семейным и политическим связям. Существовали вполне обоснованные опасения, что вся эта компания во главе с генералом Филиппсом заведет дивизию в полную задницу.

Вторая причина была политической — британским генералам совершенно не улыбалось получить прямо посреди Франции очередного стукача.

Тут надо сделать отступление. Естественно, в британской армии стучали. Стучали много и со вкусом. Писали,  конечно не особисту и не замполиту. Просто один джентльмен писал о текущих событиях и своем мнении о них другому джентльмену, старому сослуживцу, члену того же клуба, соседу по поместью, старому школьному товарищу, скучающему скажем в парламенте, правительстве, газете или в финансово-промышленном гиганте.

Практически все британские старшие офицеры имели те или иные политические связи и нужных адресатов для интересных писем. Наиболее искусным кляузником считался нынешний главком — генерал Хейг, который блестяще подсидел своего предшественника, генерала Френча, а письмишки писал лично королю Георгу, чьим адъютантом когда-то был.

А теперь получалось, что в лице сэра Айвора, во Франции появился человек приятильствующий с половиной правительства и парламента. Очевидно, что любое его письмо дорогим друзьям в тылу могло иметь несомненный политический эффект, способный оказывать влияние на военные и кадровые решения. Причем о чем он пишет узнать можно было только пост фактум, члены парламента в действующей армии пользовались иммунитетом от перлюстрации почты военной цензурой.

Помимо этого, не стоит забывать, что едва ли не официальной позицией британских военных было то, что политиков следует держать от любых военных дел как можно дальше и не давать им никакой информации. Дабы те не лезли в вопросы ведения войны и, не дай Бог, не подумали, что могут что-то приказывать военачальникам отвлекая их от большой стратегии, а также руководства войсками.

В лице же генерала Филиппса, армия прямо посреди Франции обрела политика в мундире, имеющего доступ к самому широкому кругу вопросов. Терпеть такое было нельзя.

38-я дивизия, тем временем, худо-бедно выполняла свои обязанности на второстепенных участках, но решающий час близился. Впереди была Битва на Сомме.

По задумке военных, летнему британскому наступлению 1916-го года предстояло если не кардинально изменить ход войны, то как минимум нанести серьезное поражение немцам. Для британцев это был к тому же дебют в качестве «больших» на Западном фронте, где до этого они, в основном, играли вспомогательную роль при французах.

Для наступления англичане собирали огромные силы. Не удивительно, что 38-ой (валлийской) дивизии предстояло сыграть свою роль в эпическом предприятии. По плану валлийцы попали во второй эшелон, они должны были входить в уже сформированный прорыв и примерно на вторые-третьи сутки наступления взять город Бапом, располагающийся в 15 километрах от стартовой линии.

В результате, 38-я благополучно пересидела ужасающую катастрофу первого дня, когда британцы потеряли почти 60 000 человек всего за один день, не добившись каких-либо существенных результатов. Единственным местом, где удалось добиться хоть какого-то продвижения, оказался стык с французами, где британцы сумели кое-где опрокинуть и захватить первую полосу немецкой обороны.

Несмотря на тяжелые потери и громкие неудачи первого дня, останавливаться никто не собирался, даже наоборот, главкому Хейгу и командующему четвёртой армией Роулинсону казалось, что следующий решительный удар принесет им долгожданный прорыв. Что же касается потерь, то второго числа числа Хейг спокойно констатировал, что “учитывая количество задействованных войск, потери не стоит считать тяжелыми”. Ему вторил Роулинсон, заметивший, что потери, в принципе, можно считать существенными, но, учитывая количество дивизий в резерве особых поводов для беспокойства нет.

К сожалению этих “следующих ударов” впереди оказалось еще много.

Единственным моментом, относительно которого существовали разногласия, было — где собственно продолжать? Французы вместе с рядом британских корпусных командиров полагали, что новый удар должен быть нанесен снова вдоль дороги Альбер-Бапом. Для дальнейшего продвижения жизненно важным представлялось очистить от немцев Тьепвальскую и Позьерскую гряду, господствующие над местностью.

Ни Роулинсон, ни Хейг с этим были не согласны. По их мнению, стоило развивать успех там, где его все же удалось добиться. Перед следующим “большим рывком”, планируемым на 14-е июля, британцы решили провести ряд локальных атак для того чтобы подвести свои позиции как можно ближе ко второй полосе германской обороны для финального броска.

Именно такими вот “локальными ударами” теперь и предстояло заниматься 38-ой дивизии. Им достался один из самых сложных участков и одна из самых безнадежных задач. 5-го июля валлийцы сменили 7-ю дивизию, захватившую деревню Мамец, напротив одноименного леса, лежащего прямо перед второй немецкой полосой. 38-ой была поставлена задача во взаимодействии с соседом слева — 17-ой дивизией, очистить лес от немцев.

Бои за лесные массивы в условиях позиционной борьбы представляли особую сложность. Своя и чужая артиллерия превращали леса в непроходимые буреломы. Хаотически поваленные деревьях давали дополнительные поражающие элементы и маскировку обороняющимся, серьезно при этом замедляя темп продвижения наступающих.

Вся операция готовилась в спешке и базировалась на совершенно неверном предположении, что немцы удерживают леc малыми силами, которые размазаны по периметру леса. На самом же деле в лесу и окрестностях находилось около двух батальонов из состава Учебного и 163-го пехотных полков, а благодаря близости ко второй полосе и нескольким отличным коммуникационным траншеям немцы могли без всяких проблем перебрасывать подкрепления. Кроме того, между вторым и шестым июля они успели создать несколько мощных узлов обороны внутри массива и существенно укрепить позиции по периметру леса, о чем англичане не имели ни малейшего представления.

Общей план, подготовленный штабом XIII корпуса был следующим:

17-я дивизия атакует силами двух бригад промежуток между деревней Контальмазон и лесом, а так же входит в лес с юго-востока, продвигаясь на север.

38-я дивизия, силами одной бригады, подрезает немцев ударом с востока на запад, после чего, соединившись с частями 17-ой дивизии зачищает южную часть леса и выходит ко второй полосе немецкой обороны.

115-я бригада 38-ой дивизии получила окончательный приказ о наступлении только в 20:30, причем они прямо противоречили тем, которые были присланы за сутки до того. Скажем, по настоянию командования корпуса, бригада разделялась пополам, два батальона должны были атаковать с востока, а еще два оставались в резерве на южной стороне леса, чтобы войти в лес уже после зачистки его южной стороны. Кроме того, 115-я бригада не имела никакой связи с поддерживающей ее артиллерией и не знала деталей артподготовки, все что им выдали так это листок с указанием времени переноса огня с рубежа на рубеж. Батальоны бригады получили свои приказы от бригады только в два часа ночи, имея только шесть часов до начала атаки, причем резервным батальонам пришлось разворачиваться и уходить в другом направлении.

При таком образе действий все просто не могло не пойти к черту, вопрос заключался в том, как именно. И утром 7-го все пошло к черту довольно быстро.

Атака 52-ой бригады 17-ой дивизии оказалась сорвана мощным немецким огнем, а два передовых батальона и вовсе были накрыты огнем собственной артиллерии прямо у немецких окопов. Не имея твердого фланга слева, 50-я бригада не могла продвигаться в сторону леса.

В 38-ой об этом узнавали далеко не сразу и только через штаб корпуса, прямой связи с соседом не имелось. Все, что сделало руководство 38-ой дивизии, так это перенесло начало наступления на полчаса вперед, рассчитывая, что атака 17-ой дивизии на лес все-таки начнется к тому времени.

Артподготовка вдоль фронта 115-ой бригады оказалась чрезвычайно слабой и в результате оба передовых батальона были расстреляны немецкой артиллерий и пулеметами с двух сторон. Особенно сильным огонь был даже не со стороны леса, а со второй полосы немецкой обороны справа от атакующих. Оба батальона залегли в нескольких сотнях метрах от леса, укрываясь в воронках.

Атаку повторили в два часа дня, подкрепив одним из резервных батальонов, которому требовалось почти пять часов чтобы вернуться на то место, откуда часть выступила в два ночи. Тот же результат.

На четыре часа была назначена третья попытка, которая не состоялась лишь потому, что командир 115-ой бригады сообщил о тяжелых потерях и о том, что его неопытные солдаты измотаны до потери боеспособности.

Штаб и командир 38-ой дивизии при этом весь день блистательно уклонялись от командования, занимаясь лишь передачей сообщений из корпуса и посылая в корпус отчеты 115-ой бригады. Они даже не удосужились сообщать собственной артиллерии об изменениях обстановки, поэтому вплоть до 10 утра та продолжала обстреливать глубину леса, а затем обрушила гряд снарядов на нейтральную полосу, занятую собственными войсками. Все попытки увязать действия артиллерии с действиями 115-ой бригады окончились ничем.

По итогу дня дивизия потеряла 600 человек, не продвинувшись ни на метр.

Руководство 38-ой дивизии 8-го июля начало планировать еще одну атаку, на этот раз силами двух бригад с южной стороны леса. В этот раз уже без всякой помощи со стороны 17-ой дивизии, крайне измотанной боями 7-го числа. Сосед справа (3-я дивизия) был из другого корпуса, жил своей жизнью и тоже делала вид, что 38-я сама по себе. Наступление должно было начаться во второй половине дня 9-го июля, однако вмешались новые обстоятельства.

Вечером 8-го июля генерала Филиппса вызвали в штаб корпуса, где его командир генерал Горн сообщил сэру Айвору, что тот снят с должности и должен ехать домой немедленно. Дивизию у него в качестве и.о. принимает командир 7-ой пехотной генерал Уаттс.

Нельзя сказать, что Филиппс провалился как то особенно исключительно 7-го числа. Локальные, плохо подготовленные атаки на узком фронте, позволявшие немцам обрушивать на атакующих шквал снарядов и пуль со всех сторон и свободно перебрасывать резервы на атакуемый участок, являлись бичом британской армии. Больше половины из них не приносило ничего кроме потерь, зато неудачные атаки отлично изматывали самих англичан, тративших огромные силы и средства ради копеечных успехов. Тут скорее сыграл политический фактор. Горн при согласии Роулинсона и Хейга просто воспользовался подходящим случаем, чтобы спеть дорожную неудобному “политику”.

Сэр Айвор вернулся в Англию к роли важного депутата и администратора. В 17-ом году он даже станет Командором Ордена Бани за свои заслуги в тылу.

Новый командир дивизии, прибывший утром 9-го, слегка пересмотрел план и подретушировал детали. Добавилась дымовая завеса и войска должен был поддерживать перемещающийся огневой вал. Новым часом икс назначили 4 часа утра 10-го июля.

В продолжение славной традиции окончательные приказы частям были розданы опять же за считанные часы до наступления, но 113-я и 114-я бригады имели хотя бы по четыре дня, чтобы осмотреться. Кроме того, наступление теперь должно было поддерживаться куда большим количеством артиллерии. Так же в план, как результат урока 7-го числа, был внесен массированный минометный обстрел главной немецкой коммуникационной траншеи, проходящей через весь лес, чтобы не дать немцам перебрасывать подкрепления и боеприпасы. Но фактически, план был рассчитан на физическое продавливание немецкой обороны 8-ю батальонами против 1,5 у немцев.

10-го числа наступление пошло куда веселее, и под прикрытием огневого вала англичанам удалось ворваться в лес, который был неплохо перепахан тяжелой артиллерий. Там, однако, начались проблемы. Из-за отдельных узлов обороны и множества препятствий темп наступления сильно замедлился относительно планируемого. Войска потеряли ушедший вперед огневой вал, а немецкая артиллерия наоборот обрушила свой шквальный огонь на весь лес (немцы вообще не очень стеснялись задеть своих). Борьба, таким образом, превратилась в серию стычек на ближней дистанции среди лабиринта поваленных деревьев и засыпанных окопов, где англичане и немцы перемешивались в результате атак и контратак.

По воспоминаниям одного из командиров батальонов:

“Держать направление было практически невозможно, так же как и пользоваться картой, некоторые части отставали и следовали за разрывами артиллерии, которые оказались немецким барражем, другие слишком сильно вырывались вперед и попадали под наши собственные снаряды. Я сам видел два взвода, укрывшиеся среди дебрей, которые стреляли в спину солдатам их же батальона ведущими бой с немцами впереди.”

Далеко не все валлийцы проявили себя хорошо, ведь не стоит забывать, что для многих это был их первый серьезный бой. В 7–10 утра после очередной немецкой контратаки, резервные батальоны 114-ой бригады обнаружили выбегающие из леса разрозненные группы своих солдат, бегущих с криками “Немцы прут, все пропало! Бежим!”. Их бегство в итоге удалось остановить, а самих бегущих влить в ряды резервов.

К четырем часам вечера, после напряженного дня беспорядочных боев, валлийцам все же удалось занять 9/10 леса, взяв 400 немецких пленных и два орудия. Они подошли к самой второй полосе немецкой обороны, выполнив свою задачу. Тем не менее, солдат продолжала обстреливать как своя, так и немецкая артиллерия. 12-го числа их наконец сменили.

Неделя боев и два наступления принесли дивизии серьезные потери:

Убиты — 46 офицеров и 556 солдат и сержантов.

Ранены — 138 офицеров и 2668 солдат и сержантов.

Пропали без вести — 6 офицеров и 579 солдат и сержантов.

Итого более четырех тысяч человек.

После ухода с фронта генерал Уаттс вернулся в свою 7-ю дивизию, а на его место был назначен генерал Блэкэдер (оцените иронию). На Сомму дивизия больше не вернулась, переместившись на более спокойные участки фронта. Там новый командир всерьез занялся боевой подготовкой, а также добился отправки домой или на тыловые должности большинства оставшихся “политических” офицеров. В результате, Валлийцы превратились из неудачников во вполне себе хорошее соединение.

Мамецкий лес сегодня это снова обычный французский лес, только из под слоя растительности упорно лезут воронки.

Сам лес стал местом паломничества современных валлийцев, которые хотят почтить память и подвиг предков. В глубине леса натыкаешься на такой вот неожиданный и не очень безопасный мемориал.

А настоящий, официальный мемориал перед лесом на холме. Красный валлийский дракон гордо вздымает крылья над окрестностями.

Фото автора