Александр Зиновьев: Правда о войне еще не написана

Имя Александра Зиновьева прогремело на весь мир в 1978 году, когда за книгу «Зияющие высоты» он был выслан из СССР.

Вопреки распространенному заблуждению, сам он покинуть Родину никогда не стремился. Однако, будучи поставленным перед дилеммой «тюрьма или высылка», выбрал чужбину. Так семья Зиновьевых оказалась в Германии, в небо которой в победном 1945-м будущий доктор философских наук поднимался на штурмовике. В преддверии Дня Победы Александр Зиновьев встретился с корреспондентом «Родной газеты».

– Александр Александрович, год назад юбилей Победы был отмечен пышно, с множеством гостей из разных стран и грандиозным салютом. Вас, как участника войны, эти торжества порадовали?

– Меня – нет. Что же касается салюта, то это был салют перестройщиков и реформаторов в честь их победы над теми, кто одержал победу в Великой Отечественной войне… (Пауза.)

– Где вас застало начало войны?

– На Украине, на границе. Как она начиналась, я видел своими глазами.

– Смерти я не боялся. Преодолевать страх смерти научился еще в детстве. Самым страшным для меня были растерянность, паника и хаос в первые недели войны. Бойцы бросали оружие, даже когда можно было сопротивляться, и сдавались в плен. Командиры срывали знаки отличия, уничтожали документы. Возникли проблемы с боеприпасами, едой, ночлегом. Когда в течение нескольких дней боец ничего не ел, степень его деморализации возрастала. Некоторые сдавались немцам лишь потому, что хотели есть. Все это сильно угнетало.

Однако такое состояние моментально пропадало, как только находился волевой и инициативный командир. И когда потом политрук говорил, что для выполнения задания нужны добровольцы, два шага вперед делали все. Причем в строю могло не оказаться ни одного коммуниста. Зато в нем вполне могли быть солдаты, еще вчера в панике бежавшие от врага.

– А это смотря что понимать под «волоском от смерти»? Я был ранен. Пройди пуля немного ниже, наступила бы смерть. Можно считать, что я был на волоске от нее? При желании, наверно, можно. Хотя поначалу на ту рану я и внимания-то почти не обратил. Потом воевал в штурмовой авиации, где смертность была очень высокой. Штурмовики работали на малых высотах, и нашими объектами были мосты, железнодорожные вокзалы, танки. Штурмовики всегда находились под мощнейшим зенитным обстрелом, атаками «мессеров». Соответственно и риск был очень высок. И хотя Ил-2 был бронирован в самых важных местах, едва ли не про каждый вылет можно сказать, что был на волосок от смерти.

– Больше всего меня возмущает сокрытие социальной сущности войны и главного фактора нашей победы. Говорят о патриотизме. Да, патриотов было много. Но главным фактором победы была советская социальная организация, сложившаяся в результате революции 1917 года. Я всегда был критиком, а не апологетом коммунизма, но меня и как ученого, и как человека возмущает то, что игнорируются очевидные вещи. А до тех пор, пока очевидное будет игнорироваться, вместо реальной картины войны будем иметь фальсификацию.

– Правду о войне можно узнать у ветеранов…

– То, что очередной ветеран в очередной раз правдиво расскажет, как стрелял из пушки или ходил в атаку, для понимания причин нашей победы мало что даст. Кстати, много героев было и у немцев. Они вообще воевали очень здорово.

– Что значит «правдиво»? Есть правдивость и правдивость. Можно описать, как ходили в разведку. Или описать, какими мы были дружными. И это – правда. Но была и другая правда. О ней не писали! Война была реальной жизнью страны, огромного народа. И все социальные явления мирного времени имели место и во время войны, и порой в более острой форме. Никуда не исчезли ни стукачи, ни трусы, ни хапуги, ни все остальные. Да, правдивых описаний отдельных эпизодов войны много. Написаны и прекрасные литературные произведения. Но глубокого социального анализа Великой Отечественной войны в литературе я не встречал. Более того, до сих пор нет и научного понимания войны и всей советской системы. В 1983 году Юрий Андропов признался, что мы до сих пор не поняли советской системы. Так вот, мы не понимаем ее до сих пор.

– Это, конечно, литературное выражение. По аналогии с высказыванием Бисмарка, который по поводу победы в битве при Садовой в 1866 году в войне Пруссии против Австрии сказал, что ее одержал прусский народный учитель. Имелось в виду, что прусская армия на тот момент имела более хорошее образование, нежели армия ее противника. Я же имел в виду следующее. В предвоенные годы системе образования в СССР уделялось первостепенное внимание. Во всем мире советская школа 1930-х годов была беспрецедентным явлением. Тогда удалось обучить миллионы людей. Причем советская школа не только давала хорошее образование, но и воспитание на основе образования.

В результате в конце 1930-х армия стала пополняться молодыми людьми, имевшими среднее образование. Колоссально повысился интеллектуальный уровень призывников. Кроме того, была создана масса военных училищ и академий. С началом войны подготовка офицерских кадров пошла в ускоренном варианте. Вчерашние десятиклассники очень быстро становились командирами Красной армии. Часто более хорошими, нежели те, кто, не имея образования, давно служил в армии. Из числа вчерашних десятиклассников стали рекрутироваться кадры для штабов, разведки. Ведь одной из причин поражения фашистской Германии стал возникший в ходе войны дефицит офицерского состава. А наша армия, несмотря на огромные потери, дефицита в командном составе и штабных работниках не испытывала.

– Действительно, это самый главный вопрос. Сработал комплекс факторов, хотя значимость их различна. Но решающий фактор для меня очевиден. Это тот социальный строй, который установился после 1917 года. Называть его можно по-разному. Например, реальный социализм. Все остальные факторы сыграли свою роль только потому, что существовал этот главный фактор.

Тот человеческий материал, который принимал участие в войне, был подготовлен и воспитан советской системой, обучен в советских школах и институтах. Часто говорят, что в войне победил народ. Какой народ? Не какой-то абстрактный народ, а советский народ. Да, среди факторов, способствовавших победе, был патриотизм. Но его значение нельзя преувеличивать. Я войну видел в самых ее глубинах. На одного Александра Матросова приходились десятки людей, стремившихся отсидеться в тылу. Люди были поставлены в такие условия, что вести себя по-другому было просто нельзя. В атаку шли по команде, а не добровольно. Героизм был. Но этот героизм во многом был вынужденным. Героизм – временное явление. А долговременно работает организация, система. И в годы войны вся наша жизнь была организована так, что миллионы людей шли в армию, где героически сражались. Не будь такой системы, не было бы и этого. А речь шла о жизни целого народа.

Абсурдно также мнение, будто советские люди сражались за Родину, но не за советский социальный строй. К началу войны для большинства советских людей коммунистический строй стал их образом жизни, а не политическим режимом. Отделить его от массы населения было просто невозможно. Желали люди этого или нет, любая защита ими себя и своей страны означала защиту нового социального строя. Россия и коммунизм существовали не наряду друг с другом, а в единстве.

Среди факторов, способствовавших победе, можно назвать и огромную территорию страны, и бездорожье, и зимние морозы, и помощь союзников. Но, повторяю, не это было главным. Да, помощь союзников имела значение, но совсем не такое большое, как об этом заговорили в 1990-е годы. Союзники включились в войну с целью сделать проникновение русских в Европу минимальным. В этом причина открытия ими второго фронта. В 1943 году после Сталинграда и Курской битвы стало ясно, что победа будет за нами. К Тегеранской конференции Сталин уже завоевал себе место ключевой фигуры в мировой политике. В значительной мере уже он манипулировал поведением лидеров западных стран.

А у нас до сих пор происходят поразительные вещи. Отмечая День Победы, даже не упоминают имени Верховного главнокомандующего. Это все равно, что наполеоновские войны без Наполеона! Я в университете задаю студентам вопрос о том, кто был Верховным главнокомандующим? Никто не знает! Называют Жукова, Конева, но не Сталина! Но это же возмутительно! В 1978 году за книгу «Зияющие высоты» меня выслали из СССР, и 21 год я был вынужден жить в Германии. Готов засвидетельствовать, что там никому в голову не приходит написать историю гитлеровской Германии без Гитлера. У нас же получается, будто война прошла без Сталина. Это чудовищно!

– Нет. Но меня не удивляет, что эпидемия реформаторства, охватившая все важнейшие сферы бытия, добралась и до науки. Реформаторы стремятся упразднить науку за ненадобностью. В конце концов оставят лишь ничтожную ее часть. Во-первых, для престижа страны и, во-вторых, для практических нужд уже реформированной и якобы успешно прогрессирующей экономики. И это понятно всем россиянам. В первую очередь самим ученым, которых за ненадобностью выбрасывают на свалку истории. По-моему, все настолько прозрачно, что никакие разъяснения здесь не нужны.

Впрочем, хочу обратить внимание читателей «Родной газеты» на тот аспект реформы науки, который замалчивается. В советское время средств на науку не жалели даже в самые тяжелые годы. И если беспристрастный исследователь попробует оценить полученные тогда результаты, он подтвердит, что советский прорыв в науке и в образовании превосходит все то, что знала мировая история. Вместе с тем важен и социальный аспект этого феномена. Научные учреждения создавались не просто как явления в сфере профессионального познания, а как организация граждан в коммунистические коллективы, бывшие фундаментальными частичками ткани общественного организма. Причем самых образованных и интеллектуально способных граждан. И хотя сотрудники научных учреждений и не осознавали социальную роль этого фактора, объективно научные клеточки были важнейшим компонентом социальной организации общества как общества коммунистического типа. Было бы странно, если бы реформаторы в конце концов не добрались и до них. Задуманные ими преобразования в сфере науки, какой бы фразеологией они ни прикрывались, будут иметь в качестве реального результата не подъем науки, а ликвидацию большинства научных учреждений, сохранившихся с советских времен.

– В принципе телевидение у нас выполняет такие же функции, какие оно выполняет на Западе. Является важным орудием идеологического воздействия на народ России. Вместе с тем российское телевидение выполняет и важную дополнительную функцию – оно навязывает народу ощущение подавленности. Данная функция превращает российское телевидение в абсолютного монстра. На Западе ничего подобного нет.

Что же касается личного опыта общения с работниками телевидения, то могу сказать, что в России есть профессионалы высокого уровня. Меня регулярно приглашают принять участие в той или иной телевизионной передаче. Но не раз бывало так, что во время съемок я часами подробно рассказывал о чем-то очень важном. Затем телевизионщики вырывали из моего выступления отдельные фразы и вклеивали их в совершенно иной контекст.

– Если кратко, то как идеологический хаос. Россию толкают на путь деградации, ведущий к гибели. В таких условиях страна, безусловно, остро нуждается в идеологии, которая была бы способна противостоять давлению с Запада. Без такой идеологии нам не выстоять.

Вспомним, что холодная война велась против нашей страны прежде всего как война идеологическая. Кризис советской системы начался как кризис идеологии. Только потом он перерос в кризис управленческий, экономический, культурный и т.д. И самый жестокий разгром во время горбачевско-ельцинского антикоммунистического переворота произошел в идеологической сфере. Наступило состояние полной растерянности и идеологического беспредела. Повторяю, от решения идеологических проблем никуда не уйдешь. От этого зависит дальнейшая эволюция страны.

– Нет. Степень эффективности возникшей в результате реформ социальной системы очень низкая. Это проявляется во многих существенных аспектах. Для меня очевидно, что существующая система неспособна не только решить эту задачу, но и отстоять страну от внешней агрессии, не допустить превращения России в колонию стран Запада. Эта социальная система в принципе исключает подъем России.

– Я думаю, что никакого реванша не будет. Слишком низко пала страна. И потом, кто будет брать реванш? Раньше определенным образом воспитанные люди были способны идти на жертвы. А те поколения, которые идут нам на смену, заняты собой. Им мало дела до будущего России.

Чтобы взять реванш, моих и ваших усилий явно недостаточно. Для решения таких задач нужны большие силы. А что мы имеем? Если прежде люди, способные пойти на жертвы, исчислялись миллионами, то теперь их десятки, если не единицы. Изменилась и международная обстановка.

О каком-то реванше можно будет думать, во-первых, после того, как потерпит крах стратегия глобализации, которую сегодня реализует западный мир во главе с США. Во-вторых, если к тому времени в России подрастут поколения, воспитанные в духе критического отношения к современной действительности. В-третьих, если будет выдвинута новая идеология социальных преобразований. Эта идеология должна быть более совершенной, чем марксизм, который стал достоянием истории и за которым уже никто не пойдет. Должна сложиться организация, стоящая на позициях этой идеологии и пропагандирующая ее. В-четвертых, должен накопиться практический опыт. Поэтому даже при самом благоприятном стечении обстоятельств на подготовку реванша уйдут десятки лет. Я русский человек и все происходящее с Россией переживаю очень болезненно. Был бы рад дать более оптимистичный прогноз будущего моей страны. Но как ученый, Олег, сделать этого я, к сожалению, не могу.

Пройдет еще немного лет.
И смысл утратят наши страсти.
И хладнокровные умы
Разложат нашу жизнь на части.
На них наклеят для удобств
Классификаторские метки.
И, словно в школьный аттестат,
Проставят должные отметки.
Устанут даже правдецы
От обличительных истерий
И истолкуют как прогресс
Все наши прошлые потери.
У самых чутких из людей
Не затрепещет сердце боле
Из-за известной им со слов,
Испытанной не ими боли.
Все так и будет. А пока
Продолжим начатое дело.
Костьми поляжем за канал.
Под пулемет подставим тело.
Недоедим. И недоспим.
Конечно, недолюбим тоже.
И все, что станет на пути,
Своим движеньем уничтожим.
1939 год