Игры в фашизм по-балкански - 2.
И пришел Тито…
«Сербы вышли из войны с высоко поднятой головой, расправив плечи, гордые своей военной доблестью. Однако за самоуверенностью и независимостью духа скрывался неистребимый страх, что весь мир настроен против них. Страдания под гнетом Османской империи, а затем вечные угрозы и гонения со стороны австрийцев и немцев привели к тому, что у сербов выработалось нечто вроде мании преследования. Как у отдельно взятой личности, так и у целой нации мания преследования питает самое себя.
— В Европе два козла отпущения: мы да евреи, — частенько говаривали сербы. И поскольку они твердо уверовали в то, что весь мир их ненавидит, сербы нередко сами своим поведением провоцировали эту ненависть.
В новой Югославии сербы были главенствующей нацией не только в численном отношении. Благодаря своей предшествующей независимости и королю, а также вследствие того, что во время войны они сражались на стороне победителя, сербы обеспечили себе доминирующее положение. Сербы составляли большинство офицерского корпуса в армии, на гражданской службе и в полиции, причем не только в самой Сербии, но и в Боснии-Герцеговине, где они, кстати, являлись национальным меньшинством. И хотя словенцы неплохо уживались с сербами, остальная часть страны была недовольна таким положением.
Такт и терпение — вот те два основополагающих качества, без которых невозможно сплавить страну воедино, но именно их и недоставало сербам. На старой Военной Границе, в Крайне, и в несколько меньшей степени в остальной Хорватии основу полиции составили сербские потомки «гренцеров», которые не утруждали себя проявлением уважения к национальным чувствам хорватов. Сербы грубо вели себя по отношению как к албанцам в Косове, так и к болгарам в Македонии, провоцируя ответную ненависть».
— Ричард Уэст, «Иосип Броз Тито»
Роль диктатора в истории обычно сколь значима, столь и неоднозначна. Хотя бывают и исключения — какого-нибудь Пол Пота или Ким Ир Сена считают кончеными даже самые заядлые из коммунистов. Но есть и исключения со знаком «плюс». К таким исключениям по праву можно отнести Иосипа Броз Тито — единственного диктатора, которого уважали практически все. Его уважал СССР. Его уважала Америка. Его уважали православные, католики и даже мусульмане. Его уважали демократы за либерализм, коммунисты за жесткость и даже националисты за просто так. Причиной тому как личное обаяние великого диктатора (как ни крути, а Тито — настоящее воплощение посконной маскулинности: статный, мужественный, у женщин от одного лишь взгляда на него росли животы и начиналась преждевременная лактация. Другие диктаторы, за исключением, может быть, Муссолини, на его фоне выглядели откровенно ущербно), так и талант выдающегося управленца: он как никто умел находить компромиссы, сглаживать острые углы и всем идти на уступки, при том не идя на уступки никому. Все-таки, чтобы в разгар холодной войны таким огромным насосом качать бабки как из СССР, так и из США, при том сохраняя полный нейтралитет, да еще и не превратиться в вертящееся на двух стульях заискивающее убожество по типу Лукашенко — уметь надо. Тито был настоящий человек мира; та глыба, которая самым тупым своим углом способна распороть обшивку самого могучего Титаника. Помимо прочего Тито — то самое воплощение интернационала, которым грезил со страниц своих декретов батюшка Ленин. Поэтому более подходящую кандидатуру на роль управленца объединенной Югославии найти было трудно: по матери — словак, по отцу — хорват. И даже сербы воспринимали его как своего, ведь он участвовал в революционном движе горячо любимой ими России и даже успел повоевать в последующей гражданской войне на стороне большевиков, на память о русском гостеприимстве привезя с собой с родины бурого медведя очаровательную русскую жену Пелагею 14 лет от роду. А во время второй мировой привел к победе сербское повстанческое движение. Так что Тито — тот парень на вписке, который для всех и всегда свой!
Тито может и был мужик жесткий, но при том — справедливый; каратель, звонкий свист кнута которого на другой чаше весов уравновешивался вкусным медовым пряником. Политические противники Тито, конечно же, попадали в опалы и под репрессии, но сколь внезапно они под них попадали, столь внезапно и… выпадали обратно — никто из них не был казнён или тайно убит (ну, или почти никто). Перепив с вечера, подобно волку из советского мультфильма, он кричал «щас спою» и под задорный ритм сербской гармошки сажал всех, кто имел несчастье подвернуться под руку. Поутру, похмелившись, миловал. Ярчайший пример — видный хорватский сепаратист-националист Франьо Туджман (после распада Югославии стал президентом Хорватии). За злостную антиюгославскую деятельность в 1972 году его посадили на 2 года, но выпустили уже через 9 месяцев (представляю, как сейчас удивлен Навальный). Причем, оказавшись на свободе, Туджман прямо из Югославии ринулся раздавать интервью бесчисленным зарубежным СМИ, благодаря чему стал известен в мире как самый клятый диссидент Югославии, а ля все тот же Навальный.
Невозможно представить себе, чтобы Сталин сохранил жизнь и выпустил на свободу своих врагов, даже мнимых! Не говоря уже о раздаче ими интервью западной прессе. После междуусобной мясорубки второй мировой чинившие беспрецедентные (по меркам Европы) зверства уцелевшие усташи, четники и домобранцы — те из них, кто не получил тюремных сроков — вернулись в свои дома, и власти их больше не тревожили. Какое отличие от русских белогвардейцев и членов небольшевистских партий, которые до конца жизни подвергались гонениям, репрессиям и опалам.
Как-то раз верные сподвижники Йозефа Милован Джилас и Александр Ранкович допрашивали одного черногорского летчика, подозревавшегося в подготовке побега, сколь бы странно это ни звучало, в Албанию. Ну, Югославия, что уж тут — своя непередаваемая атмосфера. Бежать в Албанию — это, думается мне, как бежать в Аушвиц, и даже хуже. В последнем хотя бы было много евреев, у которых можно научиться наебывать гоев. Чему, кроме культуры разведения вшей, можно научиться у албанцев — я сказать не могу. Как бы там ни было, обвиняемый рыдал и уверял в своей лояльности: «Товарищи, дайте мне бомбардировщик, и я покажу Софии, Будапешту и Тиране, кто я на самом деле. Позвольте мне послужить моей стране и родной партии! Дайте мне умереть, как подобает солдату и революционеру!» Учитывая заслуги летчика на фронтах второй мировой, его помиловали и отпустили. Когда через несколько дней об этом доложили Тито, он остался весьма доволен и поддержал политику всепрощениия:
«Мы не должны превращаться в сектантов. Нельзя руководствоваться лишь подозрениями, как это делают русские, и уничтожать своих товарищей. Надо дать нашим товарищам возможность убедиться в ошибочности своих взглядов. Возьмите, например, этого летчика — он готов отправиться завтра в свой последний полет, если это будет нужно. Мы же пока еще выступаем в роли сектантов».
Через несколько дней вышеупомянутый летчик совершил попытку сбежать в Албанию, использовав ручные гранаты и автомат в бою с пограничниками, которые застрелили его.
О коллективной ответственности при Тито и подавно не могло быть даже речи (как в СССР, где была даже статья «член семьи изменника Родины»). Тито был жесток, как и положено кнезу, но его жестокость была средневеково-дворянской, способной вдруг всё простить и забыть. Он, единственный из диктаторов познавший ужасы войны не из сводок разведки, а прямо на полях сражений, как никто понимал, что насилие не способно породить ничего, кроме насилия. Поэтому и прибегал к нему лишь в крайних случаях.
Причину его личных качеств и организаторских талантов, вероятно, следует искать в корнях этнической принадлежности. Если косовары были убер-дикарями, боснийцы с македонцами и сербы — просто дикарями, хорваты — полудикарями, то словенцы были тем единственным лучом света, что освещает неприступную стену крепости из сказок братьев Гримм. Если учесть, что по-словенски он говорил куда лучше, чем по сербско-хорватски, можно предположить, что он рос в окружении продвинутой словенской диаспоры, невзирая на наличие отца-хорвата. Отсюда и прогрессивное мировоззрение. Но как только Тито умер, а власть в стране вновь перешла в руки сербов, все вернулось на круги своя.
При внешней схожести с советскими и прочими автократами внутри Тито оставался человеком принципиально иного типажа. Он был полностью открыт для мира — все знали о его личной жизни, о том, где и как он живёт, что в СССР (да и в сегодняшней России) было совершенно невообразимо. Тот же Путин сегодня прячет от общества детей и родственников, как крестьянский погреб зерно от продразверстки. Его популярность в народе базировалась не на монархическом чувстве страха и поклонения таинственной личности, а на преданности понятному и близкому вождю. Он лично выходил на площади перед протестующими демонстрантами. Можете ли вы в такой ситуации представить себе хоть одного из правителей России? Границы же Югославии были так же открыты внешнему миру, как и его личная жизнь: из Югославии свободно можно было выезжать в любые страны торжествующей демократии, равно как и сама страна была рада приветствовать иностранных гостей. В 60-х Тито подписал ряд соглашений с ФРГ, Австрией и Швецией, по которым югославы принимались на работу в этих странах. Переводы от работавших за границей соотечественников, стали существенным источником экономического роста вверенной ему в руководство страны. Проработав на чужбине несколько лет, югославы возвращались домой с топорщащимися от изобилия хрустящих дойч-марок карманами, благо в восстанавливавшейся от хаоса мировой войны Европе спрос на рабочие руки был очень высок. Тогда же началось строительство центров массового туризма на Адриатическом побережье: в эти края хлынул поток небогатых западноевропейских туристов, ежегодно оставлявших в Югославии сотни миллионов долларов. На эти деньги югославские предприятия закупали иностранное оборудование, производили ништяки, после чего экспортировали их за рубеж. Таким образом они получали как опыт работы на мировом рынке, так и обеспечивали собственное население товарами гораздо более высокого качества, чем в СССР и других странах Восточной Европы.
«Конкретного месяца или года, когда Югославия превратилась из сталинистского полицейского государства в открытое общество, — не существует. Когда в августе 1951 года я побывал в Загребе, меня повергло в ужас убожество магазинов, кафе и одежды, но самое тяжкое впечатление производила атмосфера подозрительности и тревоги в обществе. Немногим более двух лет спустя, снова приехав в Югославию, чтобы провести в Белграде и Загребе восемь месяцев, я увидел страну в значительно лучшем материальном состоянии. Люди перестали бояться разговоров с иностранцем. Даже в 1953 году Югославия была гораздо либеральнее Советского Союза или любой другой страны в Восточной Европе и оставалась таковой до окончательного распада коммунистической системы. Некоторые коммунистические правительства пытались сделать режимы более приемлемыми для своих подданных, в особенности это проявилось в Польше и Венгрии, в 1968 году — в Чехословакии, а с недавних пор — во Вьетнаме.
Но ни одно из них не достигло той свободы, которой пользовались югославы. На белградской улице, где я жил в 1953-1954 годах, находились целые ряды частных ресторанов, кафе и магазинчиков, где продавалось все — начиная от пирожков и кончая часами. Здесь можно было купить и дамские шляпки, и образки святых»
— Уэст Ричард, «Иосип Бро Тито»
Как поссорились Иосиф Виссарионович с Йозефом Брозовичем.
За основу экономического развития региона Тито сотоварищи взяли порожденный светлой головой Ильича НЭП основанный на самоуправлении трудовых коллективов. И если в СССР во главе всех экономических процессов стояло бездумное планирование, то в Югославии оно задавало лишь общие параметры развития экономики, которые конкретизировались на уровне республик, краёв и органов самоуправления, окончательно регулируясь самими предприятиями. Отраслевые же министерства, в отличие от СССР, разгонялись ссаными тряпками. От СССР сохранялось разве что государственное регулирование образования, медицины и культуры.
Таким образом, Югославская модель социализма была даже ближе к классическому марксизму, чем советская после отмены НЭПа. Можно сказать, что она представляла собой законченную модель НЭПа, упразднённого в СССР не столько из-за неэффективности (он был эффективнее системы пятилеток), сколько по политическим мотивам: советская номенклатура решила управлять экономикой напрямую, не считаясь с законами экономики (рентабельностью, эффективностью и вообще целесообразностью). Так ей было проще и понятнее: приказал заводу произвести то-то и по такой-то цене — а дальше хоть трава не расти, молот не куй, ебало не жуй. Советское руководство имело столь огромные людские и природные ресурсы, что, вкупе с возможностью эксплуатировать их, невзирая ни на какие потери, делало некоторое время даже возможной модель, основанную на пятилетках и госплане. У Югославии подобных ресурсов не было.
Искусственно созданные по наставлению Сталина во второй половине 40-х колхозы Тито также решил свернуть в кулек и выкинуть в мусоропровод, разрешив свободную аренду и куплю-продажу земли. В основе природы подобного решения лежали, конечно же, отнюдь не соображения гуманности, но соображения практичности. Советские крестьяне коренным образом отличались от югославских: югославские были горными, баранорезательными, впитавшими культ насилия с перерезания пуповины наточенным сербосеком. Также у горных селян значимость земли традиционно была возведена в настоящий культ: они там кишки собственной матери выпустят, если она своим забором случайно залезет на их участок, — что уж говорить о правительстве? Поэтому привычных к насилию, отрезанию голов, оружию и мятежам югославов загнать в колхозы не получилось бы при всем желании. Они бы попросту этого не потерпели, подняв на вилы уже самого Тито. Точно так же, как, например, в СССР так и не удалось загнать в колхозы чеченцев. Но если в гигантском Советском Союзе можно выселить микроскопическую Чечню, то в Югославии, половина населения которой мало чем отличалась от кавказцев, выселить всех не получится. Поэтому Тито послал Сталина в духовную семинарию солнечной Грузии со всеми его ценными рекомендациями. К слову, в СССР колхозы как раз-таки были в интересах существенной численности населения, ибо до революции многие вообще никакой земли не имели. Поэтому систему колхозничества и удалось так легко насадить в России (там же, где земли было в избытке, например, Украина или Тамбов, население сопротивлялось до последнего).
К тому же, если Сталин планировал Югославию как своего сателлита (и потому накачивал ее бабками), где Тито отводилась лишь роль говорящей головы из Футурамы, то горячий южный парень Тито по этому вопросу имел острое несогласие с отцом всех народов. С самых первых дней окончания Второй мировой, невзирая на все договоренности, Тито демонстративно показывал Сталину, что он, прошедший сквозь самые мрачные пепелища югославских войн «старый солдат, не знающий слов любви», верховодить собой не позволит! Сталин же, наблюдая за тем, как его рекомендациями по созданию колхозов и пятилеток орденоносный выскочка подтирает смуглую югославскую задницу, все сильней стискивал желтыми зубами курительную трубку. Очень скоро эти отношения пришли к развилке под углом шпагата Волочковой. Как и подобает русским былинам, на развилке стоял камень, на котором красовалась нацарапанная надпись «Милован Джилас». Этот нехороший человек написал едкую статью о том, как красноармейцы, войдя в Белград в последние дни мировой войны, погрузили город в хаос сексуального террора и групповых изнасилований с мародерством.
Так уж как-то случилось, что со времен Октябрьской революции главными союзниками российской армии стали именно эти явления. Про сексуальные зверства, чинимые армией при входе в Берлин, думаю, слышали все, но не меньше насильничали и мародерничали красноармейцы решительно во всех городах, куда ступали их обмотанные портянками и спрятанные за резиновой обшивкой кирзовых сапог ноги. Не избежала этой участи даже братская Сербия. Тут на самом деле удивляться нечему: в России никакого уважения к частной собственности не было даже до революции — что уж говорить о коммунистическом периоде ее истории? Даже внутри России частная собственность глубинным народом воспринималась как атавизм, с чего же этот глубинный народ будет уважать собственность каких-то чужаков? А кто в армии служит? Тот самый глубинный народ! Так что в некотором роде эту особенность армии можно считать красивым культурным обычаем. Как процесс похищения невесты на Кавказе, только стиральной машинки. И эта красивая традиция успешно дожила, судя по новостям из Украины, и до наших дней. Я, кстати, хорошо помню умилительную картину окончания второй чеченской войны, когда в направлении России двигалась груженая закутанными в одеяла телевизорами колонна российских БТРов.
В общем, старина Джугашвили той статьей оскорбился до самых потаенных глубин своей щедрой кавказской души:
«Он эмоционально рассказывал о страданиях, перенесенных Красной Армией, об ужасах, выпавших на долю русских солдат во время вынужденных тысячекилометровых переходов через разрушенную страну. Он даже заплакал, выкрикнув: «И такую армию никто не смел оскорблять, кроме Джиласа! Джиласа, от которого я меньше всего ожидал чего-нибудь подобного, от человека, которого я так тепло принимал. А армия не жалела крови ради вас! Может быть, Джилас, который сам является писателем, не знает, что такое человеческое страдание и человеческое сердце? Неужели он не понимает, что если солдат, прошедший тысячи километров среди крови, огня и смерти, и побалуется с женщиной или возьмет себе что-нибудь — это пустяк?»
— из воспоминаний Милована Джиласа.
Обида на Джиласа за статью столь глубоко засела в большом сталинском сердце, что не простил он ее вплоть до окончательного разрыва отношений с Югославией, всякий раз так и норовя колко подъебнуть сердобольного писателя. Так, во время одной из встреч Сталин поцеловал жену Милована, выражая тем самым горячую любовь ко всему сербскому народу, после чего поинтересовался у Джиласа, не повлечет ли за собой сей акт обвинений в попытке изнасилования на страницах Югославской прессы? На банкете в честь заключения советско-югославского договора о дружбе Сталин вновь не упустил возможности постебаться над Джиласом, на этот раз за то, что тот не притрагивается к водке.
«Да он ведь совсем как немец пьет пиво! Да ведь он немец. Боже, он немец!» — ехидно посмеиваясь из-под густых усов, не унимался великий Вождь, после чего протянул журналисту фужер с водкой, настаивая на том, чтобы тот поддержал тост. Надо отметить, что старина Джугашвили обладал поистине чудодейственным даром убеждения. Трудно было в чем-либо отказать этому, широкой души человеку. Так что, невзирая на то, что Джилас на дух не переносил водку, фужер он принял, думая, что это будет тост за Сталина.
— Нет, нет, — сказал Сталин. — Всего лишь за Красную Армию. Неужели, ты не будешь пить за Красную Армию?
В конце же ужина Сталин неожиданно спросил у Джиласа, сколько евреев в ЦК КПЮ, а затем прервал его подсчитывания фразой: «А вот в нашем ЦК евреев нет. У нас в ЦК — коммунисты! Да вы же настоящий антисемит, Джилас!».
Впрочем, вряд ли подобная обида Сталина за статью носила эмоциональный характер. Сталин не мог не понимать, что все, что Джилас пишет и делает, не может находить выхода в мир без непосредственных согласований с Тито. А стало быть и понимал, что статья о красноармейцах-насильниках-мародерах спущена лично по его указке как намек на то, что «хозяйничать на своей земле, усатый хуй, я тебе не позволю!».
Апогея отношения двух держав достигли, когда Сталин удумал снять фильм «В горах Югославии» о храбрых Югославских партизанах Второй мировой. Хотя актеру, игравшему Тито, отводилась в фильме главная роль, в сценарии имелся некий русский герой, выступавший в роли этакого ангела-хранителя партизан. При виде уже отснятого фильма Тито, по воспоминаниям все того же Джиласа, «охватил гнев и стыд, когда он понял, какой второстепенной оказалась его роль как в сюжете фильма, так и в контексте истории». Завуалированный ответ Сталина прозорливый Тито считал с кадров фильма безошибочно: «Нет-нет, мы здесь главные, чернобровое хуило!». Немудрено догадаться, что в Югославии фильм сразу же запретили к показу.
Такая вот детско-песочная дипломатия. Меня она всегда забавляла: вроде бы всем все ясно, но прямо никто и никому ничего не говорит, ограничиваясь исключительно едкими намеками.
Позднее стадо известно, что русские использовали съемки фильма для создания в Югославии советской разведывательной сети. Киногруппа провела несколько месяцев, путешествуя по всей стране, устраивая банкеты, впоследствии выливавшиеся в настоящие оргии. Многих югославских коммунистов, которые слишком свободно и легко влились в их компанию, затем подвергли шантажу или подкупили находившиеся в составе киногруппы офицеры советской разведки.
Одна из главных ролей в фильме была отведена Тигру — любимой собаке Тито, взятой в качестве трофея у немцев. Ради спокойствия Тигра советская киногруппа возила с собой личного телохранителя югославского маршала, знавшего животное лучше самого Тито. Этого мужика русские спецслужбисты втянули в сексуальную оргию, шантажировали, а затем завербовали, получив таким образом для себя в качестве агента человека, который, как предполагалось, должен был охранять жизнь Тито. Конечно же, Тито об этом узнал, да так прогневался, что аж затрясся, как японские острова в период сейсмической активности; ногами затопал, руками захлопал, загудел, как самовар, в воздух выпустив весь пар… «Шпионская сеть — этого мы не позволим!».
Так Тито назло Сталину стал проводить совсем уж радикальную политику, причем таким образом, что Сталин оказался в роли жирафа, узнающего о всех происходящих событиях самым последним в мире. Сперва Тито договорился с Болгарией о создании Балканской федерации, а потом потребовал у Албании место для своих военных баз. Говорят, что у Сталина аж усы наэлектризовались от эмоционального напряжения, когда он узнал, что Тито там уже с ловкостью волшебника Сулеймана целые федерации мутит. В ответ Сталин послал Тито грозное сообщение, общая суть которого емко помещалась в два древних, словно библейские писания, слова «мамку ипаль!». Тито оказался более красноречив, потому написал в ответ что-то вроде «верни мне часы». На вопрос Сталина о том, что за часы, последовал незамедлительный ответ «которые я оставил в Мавзолее, когда твою мамку ебал на спине Ленина!». Приблизительно так и выглядят выяснения отношений даже на самом высоком уровне — все же не забывайте о том, человек еще вчера по веткам прыгал, кидаясь какахами. Сталин затянулся поглубже своей трубкой и послал ответ: «Хорошо, я пошлю к тебе армию, чтоб передала часы», на чем конфликт переродился из латентной фазы в острую.
Дело семимильными шагами шло к новой серьезной войне, и обе стороны стали стягивать к границам войска. Благо, Сталин предварительно успел завалить Югославию танчиками, чтобы рука об руку противостоять странам загнивающего империализма. В итоге его стараниями армия Югославии стала весьма грозным явлением, а мудя Тито - достаточно кучерявыми, чтобы потрясти ими в ответ. Увидев решительность югославского мачо, Сталин погремел-погремел на границах Югославии гусеницами, да решил отступить. Все-таки, едва переведя дух после истребительной Второй мировой, ввязываться в новую разборку на радость англосаксам было бы не самым мудрым из решений. Так что война с улиц перенеслась на страницы советской прессы, где в одночасье Тито из лучшего друга России и пламенного пособника светлых идей интернационала превратился… ни за что не догадаетесь в кого… в фашиста. Так уже было в СССР неоднократно, вспомнить хотя бы, как во второй половине 30-х Германия всего за одну ночь из верного друга, союзника и брата превратилась в страшнейшего врага (уже не помню, где именно, но точно в какой-то статье мы детально рассматривали этот момент на примере пропаганды СССР 30-х).
Легким движением руки, вчерашний пламенный коммунист превращается, в фашистского мясника
Советской пропагандой в отношении Тито был запущен ярлык «платный трубадур гнусных палачей с Уолл-стрит», имя трансформировалось в «Титлер» и даже был создан «Союз югославских патриотов за освобождение от фашистского ига клики Тито-Ранковича из империалистического рабства». Ближайшие годы «Клика Тито-Ранковича» буквально не сходила со страниц советской прессы. С одной стороны, не совсем понятно, зачем. Откуда простому советскому колхознику вообще что-то знать о Югославии? Тито там какой-то… Они б еще про Мугабе написали. С другой — цель любой такой пропаганды — подготовка к потенциальной войне, дабы, постепенно очерняя даже неизвестную рядовому россиянину Югославию, обосновать ему, почему он должен в случае чего пойти туда на войну и сдохнуть. По периметру же всей границы Югославии СССР выстроил целый лес радиовышек, чтоб передавать югославам всю правду о злодеяниях их лидера. Вдоль вышек на велосипедах балансировали груженые сумками с листовками и газетами курьеры, цель которых — переброс информационных материалов через границу. Не помогло. Югославия была беднейшей страной Европы: чтобы ловить радиоволны, необходимо хотя бы иметь радио. Большинство же югославов едва ли подозревали о существовании такой шайтан-машины. А для того, чтобы читать газеты, требуется самая малость — умение читать. Ну, вы поняли. Они еще вчера бошки резали друг-другу — какое радио? Какие газеты? Бытует даже мнение, что Тито была уготована участь Троцкого, но Сталин внезапно… поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гроб.
Страна контрастов
Сколь бы странно это ни звучало, но экономический расцвет Югославии лишь обострил томящиеся в недрах страны противоречия. От открытости миру больше всех выиграли и без того сверхуспешная Словения, относительно успешная Хорватия, разве что Черногория к ним теперь немного подтянулась. Ну и Белград как столица. Сколь бы крутым правителем ты ни был, чудес не бывает, не получится из прыщавой жопы сделать несущую золотые яйца наседку, хоть ты там усрись до беспамятства в своем сарае. Как в принципе Косово можно сделать успешной экономической зоной? Точно так же, как Чечню — никак. Откуда в горной местности, кишащей откровенными дикарями, взяться стабилизации экономического роста? А неоткуда — производств ты там не построишь, туристов никаким арканом не заманишь, норвежского лосося не наловишь, нефти не накачаешь, а единственные ископаемые, которые там есть — копролиты самих албанцев. Единственное, что способна была исторически производить косовская земля — это голодных сербов и еще более голодных албанцев. Так себе товары на экспорт, прямо скажем. Лучше пусть албанцев и сербов косовская земля себе и забирает, причем во всех смыслах. Единственное же, что способны были в свою очередь производить косовские албанцы и сербы — педикулез, гонорею и геноцид. Ровно то же самое можно сказать и про Боснию с Македонией (за исключением пары столичных городов типа Сараево).
Словения и Хорватия уже к 60-м годам окончательно оторвались от остальной Югославии и ментально, и культурно, и экономически. Благодаря морю в эти регионы устремились толпы туристов, не сказать, что прямо большие, но какая-никакая, а копеечка в бюджет. Жители этих регионов и сами стали выезжать на мир посмотреть да себя показать, благо рядом были Италия, Австрия… т.е. начался активный культурный обмен, способствующий прогрессивности мышления. Многие уезжали на заработки в Италию, Германию и Австрию, возвращаясь домой с чемоданами деняк. Еще одна копеечка звонко дзинькала, ударяясь о дно бюджетной копилочки. А вот большая часть остальной Югославии никаких туристов отродясь не видала, сама никуда не выезжала и жила в тотальной гармонии с окружающим ее царством природы.
Географическая близость к Европе способствовала тому, что словенцы и хорваты извлекали из связей с Западом непропорционально большую выгоду, нежели остальные югославские республики. Туристы тратили около 90 процентов своих денег в Словении и Хорватии, и лишь 10 процентов, а то и меньше, приходилось на долю Боснии и Черногории. Та же близость к экономическим центрам Западной Европы дала серьезное преимущество словенским и хорватским предприятиям машиностроительной и горнодобывающей промышленности, транспорту, средствам коммуникаций и, в не меньшей степени, сельскому хозяйству. Супермаркеты Британии были завалены словенским рислингом, в то время как сербские вина, даже хорошие, за пределы самой Сербии выходили редко. Словения и Хорватия просто-напросто находились гораздо ближе к рынкам сбыта, чем юго-восточная Югославия. Так что все остальные жили, как и сто лет назад, архаичным крестьянским обществом, где на семью по-прежнему приходилось по 8-9 детей.
Близость словенцев и хорватов к Австрии и Италии способствовала также формированию в их психологии чувства общности с Западом. Они считали себя культурнее своих соотечественников на юге и востоке и смотрели на них исключительно свысока, обзываясь обидными словами типа «быдло». Они смотрели на боснийских и македонских крестьян, побирающихся на железнодорожных вокзалах Загреба и Любляны и внешне мало чем отличающихся от цыган, точно так же, как французы смотрели на алжирцев, немцы на турок, дерматологи на аденому сальных желёз.
Неравномерность экономики не опять, но снова послужила толчком к сепаратизму. Теперь под лозунгами от «Хватит кормить Белград», до «Хватит кормить Косово». Для Словаков с хорватами Югославия стала настоящей тюрьмой, а ее бесчисленные дикие народы — неподъемным камнем на шее. Расслоение общества по регионам в 1962 году выглядело следующим образом (средний доход на душу населения):
Словения — 378 тыс. динаров,
Хорватия — 232 тыс.,
Сербиия — 175 тыс
Черногория — 142 тыс
Босния и Герцеговина — 137 тыс.,
Македония — 134 тыс.,
Воеводина — 93 тыс
Косово — 71 тыс.
При этом, если мы из списка убираем Словению с Хорватией, то у всех остальных и без того маленькие доходы автоматом падают еще сильнее. А вот экономика Словении и Хорватии, освободившись от такого груза, молниеносно улетает в небо. Что, собственно, и произошло после распада Югославии. Сегодня качество и уровень жизни в Хорватии и Словении существенно выше, даже чем в России, не говоря уж о Балканах.
Пока экономика Югославии росла, жители этих двух регионов еще более-менее, стиснув зубы, тащили свою неблагополучную «родню» к светлому торжеству социализма. Но когда экономика стала лететь в трубу, а стало быть, потребовалось больше денег для остальных регионов, сразу пришло осознание того, что «тяжелая это запара — из болота тащить косовара». Например, в 1958 году бюджет Югославии равнялся 335 млрд. динаров. Доля, внесенная Словенией (8,6% населения страны) в общий бюджет, равнялась 125 млрд. динаров (37,2 %), что составило 45,6 % национального дохода Словении. Т.е. Словения в составе Югославии теряла почти половину всех своих доходов, которые прожирали голодные и совершенно чуждые словенцам боснийцы, косовары, македонцы, сербы и прочие млекопитающие отряда балканоидов. И это в период расцвета экономики! Представьте себе, сколько Словения начала терять, когда экономика покатилась под Арарат. Стоит ли удивляться тому, что самой первой об отделении от Югославии заявила именно Словения, и именно она сыграла роль стартовой ленточки в стремительном забеге навстречу кровавым войнам?
НЭП, ставший краеугольным камнем Югославской экономики, оказался эффективнее советского планирования лишь в кратковременной перспективе. Дальше же, как и подобает коммунизму, он сколь ярко выстрелил, столь стремительно и пошел ко дну. НЭП хорош на стартовых позициях, т.к. самоуправляющийся социализм имеет пределы развития и способен существовать лишь в течение ограниченного времени, после которого начинается кризис, стагнация и разрушение. Так ранее было с Мексикой, Боливией и Бирмой. Почему с Югославией должно было быть иначе?
Уже к концу 1960-х потенциал НЭПовского развития упёрся в потолок: дальше было необходимо менять саму модель, подобно тому, как Китай при Дэн Сяопине сначала перешёл от НЭПовско-югославской стратегии развития к госкапиталистической, а затем к смешанной частно-государственной. Тито хоть и был маскулинен да хуяст, а ввести смог лишь на полшишечки, что означало стагнацию. В этот момент пламенный гений Тито и проебался.
Самоуправляющиеся предприятия были эффективнее советских, но работали хуже, чем европейские в силу менее грамотного управления, забюрократизированности, мелочной регламентации и отсутствия контроля над управляющими. Там, где царит бюрократия и непрозрачность власти, неизбежен рост коррупции и появление мафии, связанной с госструктурами. Не избежала этого и социалистическая Югославия.
Для советских людей, конечно, что французские, что югославские ботинки были одинаково лучше, чем отечественные боты «прощай, молодость», а джинсы, пошитые в боснийской деревне, отличались от Super Rifle разве что отсутствием на них желанного лейбла. Но югославы пороки своей промышленности видели отлично, как, разумеется, и западные люди, которым было очень трудно всучить югославский ширпотреб — а ведь западные кредиты Югославия пыталась погасить именно поставками своих изделий. А как этого достичь, если югославский автомобиль «Юго» на Западе был официально признан самым худшим в мире? На Западе «Юго» фактически считался изделием одноразовым, сколь бы многозначительно это ни звучало. Даже СССР откровенно брезгливо посматривал на чудо Югославского автопрома, отчаянно ревущее из амбара своим дряхлым мотором «Убеееейте меня!». Окончательно югославский автопром был похоронен во всем мире после того, как в Мичигане за рулем «Юго» погибла некая американка Лесли Плухар — машину просто… сдуло с моста ветром, когда она переезжала через реку. После инцидента чудо-автомобиль был признан худшим в истории автомобилестроения, что негативно сказалось и на остальном югославском экспорте: негативный фон поглотил даже хорошую продукцию, что уж говорить об остальной? Поэтому основным потребителем югославских товаров оставался Советский Союз, и когда СССР с начала 80-х стал стремительно беднеть, теряя остатки своей покупательской способности, для Югославии наступили совсем уж невеселые дни.
Тито всегда умело балансировал на грани между тоталитаризмом и демократией, но пришла пора, когда надо было сделать выбор в одну из сторон. Однако выбора на самом деле-то и не было, ибо оба пути были губительны: демократия гарантированно приведет к распаду Югославии, потому что порядком разбогатевшие словенцы не захотят содержать боснийцев или косоваров, которые всегда были, есть и будут черной экономической дырой. Тоталитаризм же, благодаря жесткой системе управления, может еще удерживать всех вместе некоторое время, но в свою очередь приведет к всеобщему обнищанию, которое, опять-таки, неминуемая дорога к сепаратизму. Это та ситуация в шахматной партии, когда каждый ход лишь усугубляет позицию. Рожденный ползать упасть не может. Сколь ни корми грудью мертворожденное дитя, а его губы не порозовеют. Так что Тито думал-думал, заебался, махнул на все рукой и помер, чтоб не разгребать все это дерьмо. Хотя был, конечно, еще один вариант — просто разделить Югославию на кучу маленьких государств, чтоб никто никому не ебал мозги. Впрочем, и он был путем в никуда, ибо сербы хуй отпустят такую дойную корову как Хорватия. В общем, на богатырской развилке Тито было три пути, но, в отличие от древнерусских былин, красавицы жены в конце одного из них не предполагалось.
Первую долговую яму Тито вырыл еще в 1956 году на фоне антисоветского восстания в Венгрии, которое очень его напугало. Тито понимал, что антисоветские настроения были лишь формой, за которой скрывалась нищета венгерского населения. Именно в нищете масс находят питательную влагу корни национализма. Поскольку большинство населения Югославии (ну, за исключением все тех же хорватов со словенцами) жило еще беднее, чем венгры, при том являясь заправскими горными мясниками, то подобное националистическое обострение на Балканах грозило таким жаревом, что Перл Харбору и не снилось. Благо, память о зверствах югославов во время второй мировой была еще очень даже живой.
"Русские - домой". Антирусское восстание в Венгрии
Сожжённый представитель пророссийской администрации в Венгрии.
Поэтому Тито приказал организовать массированные закупки потребительских товаров в странах Запада: прилавки югославских магазинов заполнились, население было довольно, но правительству пришлось брать очень крупные кредиты. В период с 1957 по 1960 гг. объем личного потребления югославов вырос на 45,8%. К октябрю 1959 г. был куплено 40000 холодильников против 15000, купленных годом ранее, 12000 стиральных машин против 7700, 42000 швейных машинок против 23000, 12000 телевизоров против 6000 и т.д. Контроль за ростом реальных личных доходов, имевшим следствием снижение темпов роста накопления, был потерян уже после 1960 года. Таким образом, уровень жизни целенаправленно завышался для того, чтобы обеспечить лояльность населения существующей власти. В теории такое решение не влекло за собой тяжелых последствий при том условии, что экономика постепенно догоняет уровень потребления и выравнивается с ним. Но в Югославии на практике реализовывалась апория Зенона о погоне Ахиллеса за черепахой — в то время как экономика росла и достигала ранее завышенного уровня жизни, последний опять повышался, так сказать на вырост, продолжая держаться на иностранных кредитах. Внешний долг рос, как снежный ком, и в Югославии сформировалась крайне зависимая экономическая модель с хроническим дефицитом платежного баланса, которая могла развиваться только в рамках биполярной системы и в эпоху дешевой нефти. Когда же эта эпоха подошла к своему финалу, Югославская федерация начала трещать по швам.
«Никогда мы не будем братьями…»
Уже к концу 60-х в стране бушевал звериный оскал национализма. Хорваты и словенцы не любили всех за то, что все — тупые голодранцы. Хорватов и словенцев все не любили за то, что были дохуя бохатыми. А до кучи и главными проводниками в жизнь либеральных реформ, губительных для остальных регионов. Например, либерализация и открытость Западу привели к быстрому и зачастую бесконтрольному росту промышленности, что потребовало сокращения расходов путем закрытия нерентабельных предприятий и сокращения избыточного количества рабочих. Это ровно та же ситуация, что была в СССР, когда большинство заводов работало лишь для того, чтобы давать рабочие места. Мы то понимаем, что такой завод — камень на шее экономики, и от него надо избавляться. А вот рабочие этого завода понимать очевидное не хотят — они хотят и дальше работать на нем и получать деньги за продукцию, которую никто не потребляет. Так они тянут сами себя на дно, ибо настанет тот день, когда зарплату им не с чего будет платить. Поэтому вся рабочая тусовка традиционно за социализм, ибо при капитализме их тупо оптимизируют, и платить за вид активной рабочей деятельности никто не будет. Именно такую оптимизацию хотели проводить в Югославии 60-х. А без этого никак. Однако такое применение принципов рыночной экономики должно было сильнее всего ударить по менее развитым южным и восточным районам Югославии, получавшим ранее субсидии от северо-запада. Т.е. из Словении с Хорватией сосались бабки, на которые в свое время понастроилась куча нерентабельных производств. Эти производства никак не способствовали улучшению экономики регионов, производя исключительное дерьмо, которым никто не пользовался. Естественно, все это остро нуждалось в срочной оптимизации с ликвидацией черных экономических дыр. Не менее естественно, что «реформаторы» или экономисты-либералы, проводившие реформы, в основном были родом из Словении и Хорватии, а «консерваторы» — из районов страны с более низким уровнем жизни.
Так в нашу пирамиду противоречий добавился еще один кирпич — хорваты и словенцы для остальных стали врагом номер один по той же причине, по которой в России ими стали в свое время либералы. Ну, невозможно объяснить рабочему, что его завод нахуй никому не нужен, вон постсоветские работяги по сей день белугой воют, заводы какие-то всё требуют им построить. Они реально считают, что чем больше заводов, тем круче экономика. Считают и винят демократов 90-х в том, что они из вредности позакрывали все заводы. Конечно же, они не видят, что производства, имеющие запас прочности, успешно функционируют и по сей день; не понимают, что никто в трезвом здравии не будет продавать и разворовывать прибыльное производство, в то время как сдохло ровно то, что и должно было сдохнуть. Невозможно вдолбить дебилу, что распад СССР и закрытие заводов — не причина прихода к власти либералов, а наоборот, приход к власти либералов и закрытие заводов — следствие исчерпания социалистической модели. Те же процессы были и в Югославии, только там раскол происходил не по социальной линии «либерал-коммунист», а по национальной.
Хотя трансферы югославских гастарбайтеров росли очень быстро, их уже не хватало для затыкания дыры в платежном балансе. Помимо госдолга росла и инфляция. Если в 1950-е инфляция составляла не более 3% в год — живи да радуйся, то в 1960-е уже около 10%, в 1970-е — 20%. В 1980-83 гг. — 40% в год, в 1987 — сотни процентов, в 1989 — тысячи.
По мере падения «лучшей социалистической экономики мира» учащались и волнения. Как всегда, главными бузотерами выступили хорваты и словенцы, ибо чем сильнее шаталась экономика, тем больше их денег съедала казна. Во второй половине 1960-х годов в среде хорватской интеллигенции зарождаются новые идеи, суть которых заключалась в изменении положения республики в рамках Югославии. В Хорватии началось широкое реформационное движение, получившее название «Хорватская весна» или «Маспок» (от сербскохорватского «масовни покрет» — массовое движение). Участники движения протестовали против вытягивания таких экономически отсталых регионов Югославии как Косово за счёт урезания бюджета и политических прав в Хорватии. В этот же период отмечены первые после 1945 года столкновения на национальной почве между сербами и хорватами. Тогда же хорватские активисты начинают составлять списки местных сербов и хорватов, которые оставались лояльны Югославии, чтобы в случае чего не забыть ни одной обиды. Точно так же в России сегодня любят составлять списки пятоколонников.
В 1967 году хорваты пошли еще дальше и потребовали признать их язык отдельным, зачем — понятно, чтобы ментально отдалиться от сербов и став чужеродным элементом на теле Югославии, получить обоснования для отделения. В 1968 году восстали косовары, только уже не от богатства, а от нихуянеделанья и бедности, требуя работы. В обоих случаях последовали масштабные репрессии и аресты. Нет, это не является признаком полицейского государства. Это обыкновенная борьба с сепаратизмом. Тем более, что репрессии были не очень жесткими, напомню пример того же Туджмана. Следующим звеном в цепочке нарастающих волнений стала Словения. В начале 1969 года в Словении разразился скандал с так называемой «дорожной аферой». Югославское правительство взяло за границей очередной кредит для строительства дорог, и Словения запротестовала — она считала, что ей из этого кредита выделили слишком мало средств. Словенские коммунисты во главе со Станетом Кавчичем заявили, что республика не хочет быть только источником средств для развития отсталых республик и автономных краев.
Коррупционная повестка стала очень актуальной, благо Югославия в этих вопросах являлась настоящей черной дырой. А поскольку все значимые должности в местном чиновничестве так или иначе занимали сербы (что не удивительно при столице в Белграде), то борьба с коррупцией также встала на рельсы оголтелого национализма. Почему в Косово и Боснии так хуево? Потому что все деньги спиздили сербы! Почему Словения и Хорватия отдают в бюджет с каждым годом все больше? Потому что все деньги по пути разворовывают сербы!
В 1971 году хорватский национализм перешел в активную фазу наступления. Так, по всей Хорватии прокатилась волна вандализма в отношении вывесок, написанных на кириллице (напомню, что основное отличие хорватского языка от сербского в том, что первый пишется на латинице, второй — на кириллице). Демонстранты размахивали флагами в красно-белую шашечку и вступали в регулярные стычки с сербским меньшинством. В ноябре 1971 года Федерация студентов Хорватии объявила забастовку в Загребском университете, требуя права республики оставлять себе все валютные поступления от туризма. Параллельно в Хорватии появляются и различные сепаратистские организации издающие подпольные газеты. Например, «Матица хорватская», которая на 1971 год издавала аж 25 регулярных газет. И это мы еще про Косово не писали, потому что ему будет посвящена отдельная часть.
Хорватия, наши дни. Надпись: "Vukovar никогда не будет Вуковар". Для хорватов этот вопрос столь же принципиален, как для украинцев вопрос употребления "в" и "на". На первый взгляд, эти претензии настолько мелочны, что даже становится смешно. Но именно такие мелочи, путем постепенного накапливания, и становятся первопричиной всех войн. Потому что отказываясь изъясняться в рамках установленных на той или иной территории норм, при том навязывая нормы свои - ты отрицаешь чужое право на самоопределение, недвусмысленно намекая на то, что главный нормообразующий элемент здесь - ты. Как писал один чеченец - "если бы не русские тетки со своим "говорите на человеческом", то в 90-е в Чечне не было бы и десятой доли того, что случилось (см. Криминальный СССР, части посвященные национализму); если бы сербы в Хорватии писали Vukovar, а русские говорили б "В Украине", если б каждый хоть немного проявлял уважение друг к другу, то не было бы в Хорватии любви к Анте Павеличу, а в Украине - к Бандере. Но люди, примитивные скоты, так что пусть получают то, что имеют.
На этом терпению Тито пришел конец. В радиообращении к нации от 2 декабря он обвинил хорватское руководство в потворстве национализму и сепаратизму, считая предосудительным их «довольно либеральное отношение» к тому, что фактически являлось контрреволюцией. Опять начались массовые аресты, которые лишь раззадоривали население, а в Загреб для предотвращения демонстраций пришлось вводить войска. Несколько тысяч человек без предъявления формального обвинения провели в застенках от одного до трех месяцев, около четырехсот получили более серьезные сроки, среди них был Туджман. Позднее, в том же году, чтобы успокоить хорватов, Тито приказал провести чистку чиновников в сербской коммунистической партии и ввел в действие конституционные изменения, по которым Воеводина и Косово должны были стать автономными областями в составе урезанной Республики Сербии. Так закончился последний большой кризис в карьере Тито. Однако коррупция только начиналась.
«Последние двенадцать лет жизни Тито были омрачены национальной проблемой, которая представляла угрозу самому существованию Югославии. В момент отчаяния, в 1971 году, он признал то, что всегда говорили его враги: «Когда Тито не станет, все рухнет». В своей борьбе за мир в стране и удержание югославов в «братстве и единстве» Тито потерпел поражение — единственное в его жизни. В 30-е годы он возглавил руководство Югославской коммунистической партией, когда большинство его соперников было истреблено по приказу Сталина. Во время второй мировой войны он воевал и побеждал в битвах с немцами, итальянцами, четниками и усташами и вышел из схватки главой коммунистической Югославии. В 1948 году Тито бросил отважный вызов Советскому Союзу и сделал Югославию независимой страной, достигшей значительного уровня свободы и процветания. Он вступил в поединок с королевским югославским правительством и перехитрил его. Он дрался с захватчиками стран «оси» и их югославскими пособниками. Он успешно противостоял всему остальному коммунистическому миру. А вот религиозную нетерпимость победить не смог. Тито смог расстрелять Михайловича, но не смог искоренить в сербах стремление изгнать «турок». Он смог посадить в тюрьму Степинаца, но не сумел уничтожить в хорватах желание «очистить» их страну от «славяносербов» и «схизматиков».
— Уэст Ричард (прим. говоря о Югославских войнах, принято преувеличивать в них влияние религиозного фактора. Посмею не согласиться — в религиозности народов Балкан от непосредственно религии, не было даже гулькиного хуя. Религия, как и язык, там выступала, исключительно как средство самоидентификации и противопоставления остальным. Даже косовары и боснийцы на ислам всегда клали свое единственное имущество. Традиционные для исламского мира атрибуты вроде паранджи или никаба в Косово встретить практически невозможно. В основе всех войн лежала социально-националистическая повестка, в то время как свойственные исламу газават и джихад в повстанческих движениях не имели ни малейшего влияния. Объекты же религиозного культа, будь то церкви или мечети, которые яростно отстраивали все стороны конфликта, скорее играли роль атрибутов, обозначающих сферы влияния той или иной этнической группы в регионе, нежели роль религиозную).
Латинская Америка в югославских реалиях
Чрезмерная коррупция (ввиду местного менталитета куда более масштабная, чем в СССР) уже тогда привела к сращиванию власти с криминалом со всеми вытекающими отсюда последствиями. Забудьте все, что вы слышали о лихих 90-х с разгулом бандитизма в России. Зародившийся в Югославии бандитизм по масштабам отмороженности и влиянию на местную политику своему российскому собрату не просто давал прикурить, он цинично шлепал ему по щекам потной ладонью Рокко Сифредди. К 80-м бандиты полностью захватили в Югославии не только власть, но и даже… армию, ввиду чего последняя из армии в своем типичном представлении превратилась в военизированные группировки наподобие тех, что содержались при наркокартелях в Колумбии. Армия Югославии, таким образом, перестала быть армией и стала огромной криминальной группировкой. Коррупция и бандитизм стали неотъемлемой частью системы государственного управления республиками бывшей Югославии. И главенствующее положение в этом вопросе сыграла, конечно же, старушка Сербия. В этом нет ничего удивительного, ведь именно Белград был столицей СФРЮ, а также политическим и экономическим центром, где были сосредоточены все рычаги управления Югославией. Так государственный аппарат, получивший контроль над всем уголовным миром Югославии, превратился в государство в государстве. Под предлогом борьбы с «врагами народа» представители спецслужб Югославии часто выезжали «по работе» в Европу, где при их непосредственном и активном участии создавались мощные организованные преступные группы, занимавшиеся крышеванием, проституцией и наркоторговлей.
Благодаря этому влиятельными политиками и военными в Югославии становились такие криминальные авторитеты как Желько Ражнатович по прозвищу А́ркан, поставленный Интерполом в середине 1970-х годов в разряд десяти самых опасных международных преступников. Помогла Желько в стремительном «карьерном росте» дружба его отца, офицера ЮНА, с полковником запаса военной безопасности Стане Доланцем. Подобно Италии перед Первой мировой войной и Колумбии с Мексикой конца ХХ-начала XXI веков, сращивание бюрократии с мафией подрывало государственность Югославии при безнадежно стареющем Тито.
Все спецслужбы Югославии, вся ее армия и все ее политики стали единой криминальной системой, опять-таки, прямо как в Колумбии, с той лишь разницей, что в Колумбии власть хотя бы делала вид, что не зависит от всяческих Эскобаров. В Югославии делать вид не надо было — там власть и состояла из Эскобаров. По сути уже к началу 80-х сербская армия мало отличалась от чеченской 90-х, где непонятно, где заканчивается уголовник и начинается военный. Желько Ражнатович, Джорже Божевич, Милорад Умелек, Звездан Йованович, Лука Бойович — каждый значимый деятель Сербской армии и спецслужб был по совместительству и криминальным авторитетом. Все они в период 70-90-х годов от души пошумели на всю Европу, добившись там невероятных успехов (куда больших, чем та же русская мафия). Поскольку они были не только бандитами, но и спецслужбистами, то, в отличие от других ОПГ, они фактически везде были неподсудны, т.к. сами же себя и освобождали. Имея в подчинении целое государство, трудно этим не воспользоваться.
Так Желько Ражнатович в 1973 году был осужден на 10 лет в Бельгии, но из тюрьмы сбежал. В 1979 году его осудили в Нидерландах, и вновь он сбежал из тюрьмы. В 1981 году в ходе перестрелки с полицией был задержан в Германии. И снова сбежал. В 1983 году был пойман и осужден в Базеле и снова… ни за что не догадаетесь что сделал. А еще была Швеция, Австрия, Швейцария и Италия. С тем же результатом.
У себя на родине в Югославии его даже не ловили. В 1983 году его арестовали за совершение преступлений в Хорватии. Опять-таки, в ходе перестрелки, в которой было ранено два сотрудника полиции. Через два дня Аркан вышел на свободу.
Задержание Аркана в Хорватии, 1983
Такая невероятная везучесть объясняется очень просто: он сам был спецслужбистом, и такие же криминальные спецслужбы его всякий раз вытаскивали из всех тюрем мира. Ну, а до кучи, как в Югославии, так и по всей Европе ребятишки в промышленных масштабах отстреливали противников режима от активистов до журналистов. А возглавил всю эту колумбийскую картельщину после смерти Тито человек, титан мысли, пароход и по совместительству отпетый мудозвон — Слободан Милошевич.
Из-за стремления хорватов и словаков сбежать из тонущей лодки, оставив сербов без средств к существованию с одной стороны, а также косоваров, которые, наоборот, были столь бедны, что хотели откусить кусок Сербии с другой, в сербском обществе, как много лет назад вспыхнули мощнейшие националистические настроения, и тут для Милошевича и его криминальных головорезов настала настоящая минута славы. Югославия обанкротилась, нехватка денег вызвала всплеск проблем, которые годами подавлялись при диктатуре Коммунистической партии. Словения и Хорватия, как наиболее развитые в экономическом, культурном и образовательном отношении страны, хотели сократить свои взносы в федеральную казну, Сербия, придавленная бедностью, хотела увеличить выплаты богатейших республик. На Балканский полуостров надвигалась сильнейшая со времен второй мировой буря, откуда-то издалека ветер доносил терпкий запах пороха, а мир находился в ожидании грандиозного реалити-шоу...
