Игры в фашизм по балкански-3

Жизнь Слободана Милошевича не задалась с самого начала. Будущий диктатор-националист родился в крайне бедной и при том придурковатой семье. Его отец — фанатик панславист, одержимый идеей объединения всех славян под началом, конечно же, сербов. Он даже носил усцы по-гитлеровски, вышедшие из моды еще до того, как старина Алоизыч передознулся свинцом. Мода на такие усы в первой половине ХХ века стала неким символом отрицания былых ценностей; нелепые усы-щеточки должны были представлять их владельца как человека новой формации. У прусских военных были те огромные усы, которые вы иногда можете видеть в западных фильмах — вощеные и накрахмаленные, отросшие до такой длины, что военным приходилось входить в дверные проемы боком. Гитлер был частью новой культуры — современный парень. А моду эту прогрессивные пацаны позаимствовали на фронтах первой мировой, где внезапно выяснилось, что с огромной бородой и гусарскими усами ебало предательски не влазит в противогаз. Поэтому лишнюю растительность с этого самого ебала пришлось удалять. Но бриться начисто по тем временам было слишком радикально, а в некотором роде даже преступно, ведь как лев без гривы — львица, так мужик без бороды — девица. Волосы на лице мужчины играли роль вторичных половых признаков, и если усы были огромными, с жутким скрипом растущие в туманную даль не по дням, а по минутам, то их владелец считался прям-таки, мужиком в квадрате. Лишиться усов — это было как для женщины лишиться девственности. Поэтому солдаты не могли обесчестить себя столь непристойным образом, и старались сохранить на лице хоть что-то. Так и явился в наш мир сей обрезок с волосами между носом и губами. После первой мировой такие усы стали не просто признаком моды, но и признаком мужественности, сколь бы странно ни звучало слово «мужество» в одном контексте с перенесенным на лицо женским лобком после процедуры частичного удаления фоликула. В принципе уже тогда такие усы считались признаком исключительного долбоеба — недаром Чарли Чаплин их использовал для усиления комичности своего театрального образа. После Второй Мировой мода на усцы-лизунцы, вышла окончательно. Даже не столько из-за Гитлера, сколько из-за своей нелепости. Отец Милошевича же проносил их до 60-х, что многое может сказать о его глубоком внутреннем мире.

Мать Слободана была с точностью до наоборот — мало того, что усов не носила, так еще и была ярым марксистом-коммунистом, из-за чего все детство Слободана эти две противоположности ожесточенно лупили друг друга с остервенением войск второй мировой. В конечном счете из-за идеологических разногласий злостный националист Святозар сбежал от поехавшей коммунистки Станиславы. В каждой семье, как известно, имеются свои родовые традиции. В семье Слободана таковые также имелись. Сколь красивые, столь и своеобразные. Если американцы на день благодарения собираются в узком семейном кругу и едят индейку, то семья Слободана собиралась и под сладкие сербские песнопения, самоубивалась. Сперва застрелился его отец, потом повесилась его мать, следом в мир 40 девственных плескавиц умчал и его дядя, также покончив с собой. Сам Слободан отчего-то эту красивую семейную традицию продолжать не стал. А жаль. Психиатры считают, что детям из таких семей присуща склонность к самоубийственным паттернам поведения. И судя по тому, как проводил свою политику впоследствии Слободан, психиатры не пиздят.

Ступил во взрослую жизнь из такой интересной семьи Слободан, по рассказам знавших его людей, совершенно бесхарактерной тряпкой. И сколь яростным метателем молний он представал на митингах перед скоплениями людей, столь жалким был в реальной жизни. Более того, существует убедительное мнение, что в бытность своего президентства Милошевич на самом деле если что-то и решал, то лишь в вопросах о том, стоя или сидя ему сегодня писать в туалете. Знающие люди уверяют, что на самом деле в Югославии он был лишь говорящей головой, козлом отпущения в руках настоящего зла. И зло это притаилось прямиком за его спиной в лице… его жены Миры Маркович, являвшейся настоящей ведьмой, вытащенной за шкирку в наш мир самим сатаной из самых потаенных глубин ада. Биографы Милошевича утверждают, что он был настолько эталонным подкаблучником, что без разрешения Миры не смел ступить и шага. Его личность была полностью подавлена властной госпожой из Пожареваца. Слободан настолько глубоко был подчинен, что ей стоило лишь щелкнуть пальцами, как он прерывал любые, даже самые важные заседания и мчал исполнять все ее прихоти. Например, когда Слободану звонили важные в балканской иерархии птицы вроде Караджича, она могла снять трубку, наорать «не звони ему домой», и бросить.

«Все говорят о Милошевиче, о том, что думает Милошевич, что скажет Милошевич, как поступит Милошевич. На самом же деле следовало бы спрашивать: а что думает и что говорит по этому поводу тонкий, однообразный, невыразительный голосок Миры? Она имеет неизмеримо сильное влияние на мужа. Она много сильнее его. Она сделала ему политическую карьеру. Она решает, кого назначить, а кого — убрать».
- Владимир Понти-Коста, 1999

До начала военных действий НАТО против Югославии, как отмечают все те же биографы, именно Маркович была главным теоретиком Объединённых балканских государств — предложенного ею нового союза на Балканах, причём далеко не только тех стран, которые входили в СФРЮ. Маркович пошла куда дальше, и хотела поглотить жадной пастью сербской гегемонии решительно все, включая Болгарию. Маркович была радикальной националисткой, о чем свидетельствуют и записи в ее дневниках, обнаруженные после того, как все закончилось:

Многие представители сербской оппозиции до сих пор убеждены в том, что судить Гаагским трибуналом нужно было не только Слободана Милошевича, но и его жену: именно она творила всю ту хуйню, подставив под основной удар дурачка-мужа. Я думаю, что аналогии с Николаем Вторым, в данном случае, совершенно очевидны. После разгрома Югославии Мира бежала из Сербии - интерпол объявил ее в розыск по ряду обвинений, среди которых заказ убийств оппозиционных журналистов Сербии. Куда она сбежала, думаю, ни за что не догадаетесь, но дам маленькую подсказку: есть одна интересная страна, которая исторически изгоняет из своих недр лучших, при том подобно губке впитывая отбросы общества со всего мира. Вот в этой стране горячична сербска фрау и нашла свой последний приют. Не удивлюсь что в соседнем с Януковичем доме. Умерла, кстати, совсем недавно - в 2019 году.

"Всем, кто хочет уловить, что «думает Милошевич», куда «он клонит», что будет завтра и т.д., еще год назад достаточно было прочитать постоянную рубрику, которую вела Мира Маркович в газете «Дуга». Бедная белградская интеллигенция насмешливо называет эту рубрику «Оракулом». В ней все можно было узнать наперед — кто попадет в милость, кто в немилость, кого предупреждают о немилости. Мира Маркович больше не ведет рубрику, но исправно инструктирует газету, а та уж старается довести до страны каждый вздох всесильной леди. То, что говорит Мириана, — в высшей степени серьезно, это решение верховного судьи, которое не подлежит апелляции. Начальник югославского Генштаба упорствует против ввода сербской армии в Косово? Снять его, приказывает Мира, и генерала Момчило Персича снимают. Особенно стали прислушиваться к ее страшным «гороскопам» после убийства в Пасхальное воскресенье известного издателя и журналиста Славко Курувижа"
- Владимир Понти-Коста, 1999

У женщин есть излюбленная поговорка: «За каждым великим мужчиной стоит женщина». Отчасти это действительно так, вспомнить хотя бы Николая Второго, Чаушеску, Фердинанда, Милошевича… Но, как мы видим по данным примерам, это влияние зачастую отнюдь не со знаком плюс. Считается, что женщины добры, милы и невинны, в то время как мужики сеют сплошь варварство и войны. Это не так, просто женщины более расчетливо подходят к вопросам, а потому чаще остаются в тени. Нет, я не перечитал Позднякова с «Мужским государством». Я перечитал военно-революционно-террористической литературы, в которой внезапно узрел подозрительно большое количество красивых женских ушек, предательски выглядывающих из-за варварских спин мужиков. Так что на самом деле женщины не менее (а того и более) кровожадны, властны и агрессивны, чем мужчины. Они просто чаще детей растят, вот и не лезут в войнушки, но те из них, которые дорываются до революционного движа, дают прикурить всем. Как и писалось ранее, у нас будет статья по этому вопросу.

Так что в дальнейшем мы пишем «Слободан», но подразумеваем «его жена Мира».

Что было делать c трещащей по швам империей, трудно сказать, но явно не то, что сделал Милошевич: он всех не сербов, можно сказать, чуть ли не официально признал людьми второго сорта. Всю региональную власть, до которой мог дотянуться, пересажал, а на ее место поставил своих сербских уголовников; автономии урезал до отрицательных величин; все языки, кроме сербского, фактически запретил, признав их нон-грата. Да, проще найти безногого конькобежца, чем чувство такта в великосербской идее. Будучи со всех сторон обложенным боснийскими мусульманами, албанцами и хорватами, запрещать их культуру — весьма изощренный способ самоубийства. Пытаться понять, на что рассчитывал этот удивительный человек, нет ни малейшей нужды, ибо долбоеб на то и долбоеб, что его логика летает снаружи всех измерений.

При Милошевиче стала перекраиваться и вся сербская национальная мифология: Тито был объявлен страшнейшим из злодеев, но не потому, что он был коммунистом, а потому, что он хорват. Зато отстранённый им «югославский Дзержинский» Ранкович превратился в объект поклонения лишь потому, что был сербом. Как все, однако, просто в дивном мире националистов, проще только размножение дождевого червя лопатой. Преступления Ранковича, согласно новой мифологии, были направлены «в защиту сербства» от хорватской тирании Тито. Больше всего же от политики Милошевича страдали косовары, т.к. Косово находилось под непосредственной властью Сербии.

Для достижения намеченных целей первым делом Слободаун взял под тотальный контроль все СМИ, через которые запустил пропаганду таких масштабов и такого накала, что иной Геббельс, узрев сие, собрал бы свой портфельчик и со словами «мне здесь делать больше нечего» удалился восвояси, громко хлопнув дверью. Несогласных же с вождистской позицией Сербии сербов объявили финансируемой госдепом пятой колонной и фактически дали добро патриотическим силам на проведение в их отношении террора. Что интересно, в 2011 году Сербское телевидение даже официально принесло за это свои извинения:

Полного контроля над рычагом медийных коммуникаций дорвавшемуся до власти самодуру показалось мало. Началась мощнейшая зачистка всех независимых журналистов и активистов. Главный редактор белградской газеты «Независимые новости» (аналог нашей Новой Газеты) Желько Копаня, изобличавший преступления Милошевича, стал получать угрозы «за предательство» от патриотически настроенной общественности. Вскоре его взорвали в автомобиле. По данным ФБР взрыв был осуществлен спецслужбами Сербии. Следом в Белграде был убит другой крупный журналист Славко Чурувия. Была убита и Анна Политковская сербского разлива — Дада Вуясинович, а албанского правозащитника Агима Хаджризи и вовсе выпилили вместе со всей семьей.

Средства массовой информации в Югославии создавали и создали убеждение, что выражение ненависти к представителям несербского народа является свободой слова, что убийство не серба, публично выражающего свое несогласие с сербской политикой, не является преступлением, подлежащим расследованию и наказанию, что любая территория где имеется сербское меньшинство, есть Сербия, и баста!

Для подкрепления своей позиции всех не сербов Милошевич нарек фашистами, а в основу теле- и радиовещания легли истории о зверствах хорватских усташей времен второй мировой — начался оголтелый культ победобесия и дедывоевализма. При этом, конечно же, о том, что сербы творили не меньшие зверства, упомянуть всякий раз забывалось, ведь сербы всех вырезали во имя благой цели на пути к созданию великой и нерушимой Югославии. Впрочем, обвинения всех и вся в фашизме были сущими пустяками на фоне остального. Так в эфирах новостей стали рассказывать о том, что в Вуковаре хорваты ни с того ни с сего убили 40 сербских младенцев, а в Боснийском зоопарке босняки кормят львов… сербскими детьми:

Еще мне нравится «Дело приедорских чудовищных врачей», согласно которому некий боснийский доктор Мирсад Муджич был обвинен в инъекциях сербским женщинам, чтобы сделать их неспособными зачать детей, что в свою очередь способствовало снижению рождаемости среди сербов; а доктор Желько Сикора, хорват, получивший в сербской прессе говорящее прозвище «Доктор-монстр», обвинялся в кастрировании младенцев сербских родителей.

В начале 1989 года, когда во всем мире отмечалось двухсотлетие французской революции, а в Европе обозначился крах коммунистической системы, одно белградское издательство выпустило даже сборник мудрых речей Милошевича. Через несколько недель в Грашаницу были доставлены останки никому не нужного князя Лазаря, а затем 28 июня 1989 года на Косовом поле в шестисотую годовщину битвы собрался почти миллион сербов послушать пламенные речи нового фюрера. К этому времени страх сербов в самой Сербии распространился и на православных христиан в Хорватии и Боснии-Герцеговине, оживив память о второй мировой войне. Мания преследования имеет провоцирующий характер, и поэтому сербы в Хорватии и в самом деле начали подвергаться притеснениям, особенно в 1990 году после прихода к власти Франьо Туджмана. Сербы в который раз стали жертвой небезызвестного «Самосбывающегося пророчества», согласно которому, если о чем-то долго говорить, то это действительно сбудется. Если ты считаешь, что твой сосед является подлецом, то в конечном счете он им действительно окажется, т.к. заведомо предвзято относясь к нему, ты его спровоцируешь на ответную реакцию. Если ты будешь на каждом углу орать, что сахар скоро исчезнет с прилавков магазинов, то он действительно скоро исчезнет, потому что ты спровоцируешь панику, и все побегут его раскупать. И главное — если ты будешь бесконечно орать на соседа, что он фашист, в конечном счете он действительно станет фашистом, даже если изначально был полностью аполитичен. Так, чем громче сербы обвиняли хорватов в фашизме, тем больше символических отсылок к усташам последние и использовали. Никто сербов в Хорватии не притеснял ровно до тех пор, пока сербы не стали искать любой повод для того, чтобы притесниться и подтвердить услышанное в телевизоре. Когда они всех окончательно доебали, их, конечно же, начали притеснять. Сбылась мечта идиота, что называется. Схожая ситуация и сегодня с Украиной. Бытовой национализм там, конечно же, был — ровно так же, как он имеет место абсолютно в любой стране мира. Но по мере того, как Россия прыгала вокруг Украины, обзывая ее жителей хохлами и салоебами, регулярно дергала за нос и отвешивала смачные подсрачники, этот бытовой национализм вполне закономерно перерастал в очень даже массовый. Вдоволь наизмывавшись, Россия отбежала в сторону, вытянула вперед указующий перст и заорала что есть мочи: «А мы говорили! Они фашисты!» Ну да. Теперь и правда фашисты, да такие, что я с русским паспортом ближайшие лет 10 предпочту там не появляться. Кто ищет, тот всегда найдет,. Искали фашизм — нашли, поздравляю. А правильнее сказать — спровоцировали.

Однако же далеко не все сербы с овечьей покорностью готовы были жрать информационные помои, выливавшиеся на них слободановской пропагандой. Вполне ожидаемо основной пласт оппозиции Милошевичу сформировался в богатом и образованном Белграде. Прогрессивная образованная молодежь понимала, к чему приведет политика оголтелого самодурства, а потому всячески ей противилась. Последний шанс избавиться от дурака представился в марте 1991 года, когда перед зданием белградского телевидения собралась огромная толпа, протестовавшая против засилья пропагандистов Милошевича. Проводить антиправительственные митинги в Югославии можно было исключительно по предварительной подаче заявке самим властям. А власти, если и разрешали их проведение, то исключительно на окраинах, там, куда сербска телад није возила. Притом параллельно организовывала провластные митинги, всячески заглушая оппозиционные. Что-то мне это чертовски напоминает, только вот не могу вспомнить, что.

В этот раз оппозиция наплевала на ограничения и толпой повалила в центр Белграда. Их встретили танки и войска, которые сначала применили слезоточивый газ, а затем открыли по демонстрантам огонь, убив несколько человек. Учитывая фантастическую схожесть процессов, происходящих в тогдашней Сербии и сегодняшней России, мотайте на ус, и делайте выводы. Опираясь на Сербию, можно в точности до деталей предсказать, что будет в России. На этом, однако, дело не закончилось. После первого митинга, организованного оппозиционными партиями, состоялась еще более массовая демонстрация. Она началась на бульваре имени маршала Тито, который на тот момент, конечно, был переименован, люди разбили палаточный лагерь и несли там вахту день и ночь — так, как это делали в 1990 году китайские студенты на площади Тяньаньмэнь. Отличие было в том, что китайцы протестовали против коммунистической системы, а сербы выступали против великоимперского шовинизма и милитаризма.

Вполне ожидаемо наименьшей поддержкой населения Милошевич пользовался именно в Белграде, точно так же, как и СССР (а сегодня Путин) самую слабую поддержку имел в Москве. Например, когда Милошевич попытался организовать контрдемонстрацию в Новом Белграде, на нее едва ли смогло собраться около 5000 человек — в основном это были озлобившиеся, забытые всеми старые сербские пердуны. Несколько молодых людей, попавших в объективы телекамер, явно чувствовали себя не в своей тарелке и выглядели неловкими, даже пристыженными — очевидно, что они прибыли туда по разнарядке. Молодежь в подавляющем большинстве, включая студентов, живших в Новом Белграде, находилась в Старом Белграде и участвовала в мощной демонстрации против Милошевича и против войны. Как в те годы говорили сами сербы: «В Новом Белграде — старость, а в Старом Белграде — молодость».

Вполне ожидаемо Милошевич пользовался колоссальной поддержкой в сельской и провинциальной местности. Вот только беда — в Сербии все, кроме Белграда попадало под определение сельской местности. Также за Милошевича горой стояло возрастное население, а до кучи — полиция и трясущаяся за свои привилегии армия — в общем, все как обычно. Поскольку большинство населения было представлено варварскими селюками, можно сказать что основная часть сербов  всецело хотела войны, в то время как Белград был атавизмом, инородной либеральной язвой на теле великой Сербии. Так что разбить оппозицию преобладающими силами наэлектризованных отморозков не составило особого труда. Напомню в очередной раз, что, по моему глубокому убеждению, роль личности в истории — миф. Милошевич был тем же коллективным бессознательным, что и Ленин, и Сталин, и Гитлер, и прочие. А пропаганда… Роли пропаганды в обществе уделяют незаслуженно много внимания. Она скорее служит не для убеждения кого-либо, а помогает обрести под ногами почву людям, заведомо ищущим подтверждения сложившимся в их мировоззрении стереотипов. Не бывает такого, чтобы человек, изначально придерживавшийся неких демократических ценностей, после обработки пропагандой резко поменял свое восприятие реальности и стал сторонником автократии. Вроде бы Геббельс (или кто-то другой, а может вообще цитата вымышлена) говорил: «Дайте мне масс-медиа, и я из любой нации сделаю стадо свиней». Так он, если это и говорил, то явно для придачи значимости своей персоне. Ага, сделает он, как же. Сделает лишь в случае, если немалая часть нации изначально представлена стадом свиней. Нищий селюк всегда и везде консервативен, а потому и принимает пропаганду — она отвечает его представлениям о бытие.

К концу 80-х Югославский самовар уже кипел с такой прытью, будто бы растапливали его не столько дровами, сколько праведным гневом пьяного хорватского усташа. Словения, как самая умная, богатая и интеллигентная, особо ничего не обостряла, тихонечко поджидая нужный момент, когда Сербия увязнет во внутреюгославских распрях, чтоб под шумок громогласно заявить о независимости. Черногория, наоборот, решила дождаться, пока горячо любимые братцы поубивают друг друга, и тогда она автоматом получит независимость. Что в дальнейшем и произошло. Македония же находилась в роли того лежащего в обоссанном углу старика, на которого в большой семье всем давно похуй. Из бюджета Македония потребляла меньше всех, так что более богатые регионы особо не раздражала, но и сама меньше всех давала, так что уже Сербия особо за нее не держалась. Поэтому и македонцы заняли позицию полного похуизма в этом вопросе: останемся в составе Югославии? И ладно. Не останемся? Тоже неплохо.

Однако же на заветном пути к вожделенной независимости у всех регионов была одна очень серьезная препона: в каждом из них проживали большие сербские общины. Общины, которые за полвека со времени окончания второй мировой даже не думали как-либо интегрироваться в общество хорватов или боснийцев. Находясь в самом сердце той же Хорватии, они продолжали придерживаться исключительно великосербской риторики. А риторика эта из каждого утюга вещала: «Весь мир - фашизм, а сербы в нем - евреи». С 80-х определенные поползновения в сторону дискриминации сербов, конечно же, не могли не наметиться, но они все же были основаны не столько на националистической, сколько на идейно-бытовой составляющей. Сербы откровенно выступали против самоопределения хорватов и, подпитываемые пропагандой, регулярно устраивали провокации. Действительно, с 80-х наметилась тенденция к выдавливанию сербов с рабочих мест, но все же необходимо уточнить: увольняли не по национальному признаку, а по признаку нелояльности идеям о праве Хорватии на самоопределение. На работах от сербов требовалось подписать отказ от поддержки проводимой Милошевичем политики (почти так же, как в наши дни в той же Германии имело место требование подписать отказ от поддержки политики Путина среди видных россиян, работающих за рубежом), и те, кто его подписывал, как жили, так и продолжали жить (и живут по сей день, никакие фашисты их чего-то в газовые камеры не отправили, как предрекал Милошевич). А вот те, кто отказался подписывать, конечно же, стали подвергаться дискриминации, т.к. являли собой пятую колонну, причем на этот раз самую настоящую, а не мнимую. Схожую ситуацию можно наблюдать в Прибалтике, где якобы угнетают русскоязычных, лишая их гражданских прав. Это все, конечно же, истерики — нормальных русскоязычных там никто не угнетает, они вполне успешно интегрированы в общество и могут занимать хорошие рабочие и профессиональные должности. Угнетают там только тех, кто за почти столетие проживания не счел нужным интегрироваться в общество и даже выучить язык. Т.е. тех, кто, проживая в стране, не проявляет к ней никакого уважения, выставляя себя откровенным врагом. Проще говоря — белых чурок, которые со своим уставом в чужой монастырь удумали. С чего это русских детей в школах Эстонии должны обучать на русском? Это все равно, что диаспоры даргинцев, лакцев, ингушей, чеченцев начнут требовать их обучать в Москве на своих языках. Кстати, что интересно, в отличие от русских в Прибалтике, кавказцы в России имеют на это полное право, поскольку их регионы находятся в составе РФ. Точно таким же способом вели себя и сербы в Хорватии. При этом надо отметить, что за предшествующие событиям полвека хорваты сделали огромный культурный рывок в будущее, так что к тому моменту истории о зверствах усташей потеряли всякую актуальность. Что показала и новая война: популярная у хорватов второй мировой забава с отрезанием сербских голов практически сошла на нет к войнам 90-х. Проюгославские же сербы, питавшие жизненные силы в пропаганде Милошевича, не просто отчуждались от хорватов — они вели себя, как форменные скоты, чем порождали соответствующие настроения с противоположной стороны.

Когда стало очевидно, что все регионы уплывают у Югославии буквально из-под носа, Милошевич разработал на его взгляд хитрый план, согласно которому сербы Хорватии и Боснии имеют такое же право на самоопределение, как и хорваты с боснийцами. Это идентично позиции просоветских политиков Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, Латвии и Эстонии во времена распада СССР (в Прибалтике тоже при поддержке России мутились народные республики из русских ополченцев и, как я очень люблю писать, яростно поддерживались Невзоровым, который в те времена ничем не отличался от Соловьева и пламенно вещал о возрождении прибалтийского фашизма и распятых мальчиках; там так же были баррикады и нападения на блокпосты пророссийскими «ополченцами». К счастью, в нужный момент на политической арене появился седовласый вождь Ельцин и все это безобразие остановил, за что его возненавидело быдло всех мастей на десятилетия вперед). Критиковать её несерьёзно, поскольку несерьёзна сама позиция: Хорватия и Босния представляли собой устоявшиеся культурно-исторические сообщества с исторически признанными границами, в рамках которых некоренное население имело право требовать уважения и равноправия, но никак не отделения. В соответствии с такой логикой сербам следовало бы признать правомерность требований албанцев на Косово! Право на самоопределение сербов Хорватии аналогично такому же праву, скажем, немцев в Омской области, казахов в Алтайском крае, турок в Болгарской Румелии или шведов в финском Турку. Абсурд полный. По все тому же хитрому замыслу Милошевича, при отказе хорватским сербам на самоопределение он может обвинить хорватов в фашизме и геноциде, тем самым получив обоснование для введения войск с целью «защиты сербов от хорватского фашизма».

В общем, проживающие в Хорватии сербы стали откровенно подсирать хорватам, да с такой обильностью, будто в штанах каждого серба пряталось не по одной, а по три жопы, чего среди местных любви к ним отнюдь не прибавило. Подсирать при непосредственной поддержке Белграда. Так в Хорватском Книне 27 февраля 1989 года состоялся многотысячный сербский митинг, на котором сербы призывали к… братству с хорватами. Такие непостоянные ребята, эти сербы — то фашисты все вокруг, то братья. Будто и не сербы вовсе, а коллективный уж, извивающийся в раскаленном масле фритюрницы. Впрочем, к братству они призывали весьма своеобразным способом — неся плакаты с портретами Милошевича и выкрикивая его имя. Того самого Милошевича, который фактически признал всех не сербов людьми второго сорта; того самого, который вел жесткую антихорватскую пропаганду, рассказывая, как хорваты кастрируют и едят сербских детей; того самого, который считает, что Хорватия — сербская земля, в то время как «братья-хорваты» должны быть лишь обслугой, натирающей до блеска карательный сапог сербского империализма. Не лучшее из имен для объединения под знаменами братства однако.

В начале июля 1989 года там же прошли новые митинги, сопровождавшиеся распеванием народных сербских песен, что хорватскими властями было расценено как проявление национализма, после чего митинг был свернут. И надо отметить, что в атмосфере той ситуации распевание сербских народных песен, действительно, было ничем иным как националистической провокацией, демонстрацией того, что сербы не просто не хотят интегрироваться, но и не будут этого делать, считая Хорватию сербской землей. На первый взгляд распевание народных песен выглядит безобидно, но лишь до тех пор, пока мы не начнем проводить параллели и аналогии. Представь себе, что в начале 90-х, когда остро стоит вопрос чеченского сепаратизма, в Москве собирается многотысячный митинг чеченцев, распевающих свои песни и танцующих лезгинку. Как это будет выглядеть? Исключительно как презрение и неуважение к местному населению. У нас даже просто лезгинка сегодня в центре Москвы многих возмущает до глубины души, а также всякие дерзкие кавказские свадьбы, а представь себе тысячу кавказцев, танцующих лезгинку году эдак в 92-м. Ну как? Вот и хорваты совершенно правильно прочитали общий посыл. Сербы же запрет митинга подавали как разгул хорватского фашизма: «Вот видите, мы же говорили — они фашисты! Запрещают нам на митингах петь наши народные песни!». А еще сербы во время таких мероприятий очень полюбили распевать знаменитую советскую "Катюшу". Вы знаете о чем "Катюша"? Это, фактически, главный символ Второй Мировой в мире музыки. Символ войны и победы! Вне политического контекста, это совершенно обычное музыкальное произведение. Но произведением она перестает быть ровно в тот момент, когда водружается на знамена политических воззваний. Вот тогда она становится уже самым настоящим социальным вызовом. Это очень тонкие нюансы, на первый взгляд едва уловимые. Но коллективное бессознательное имеет ноздри кокаинового наркобарона, потому чует все очень хорошо. Так что все необходимые намеки и посылы сербов, через исполнение этой песни, хорваты отлично считывали. Считывали и украдкой поглядывали на изрядно запылившиеся в сараях сербосеки.

Сербские митинги в Хорватии становились все чаще и многочисленней, а имя Слободана Милошевича звучало на них все громче. Это как если бы в Москве начала 90-х проходили митинги за Дудаева. Заметьте, митинги проходили, т.е. их никто не запрещал, более того, хорватская полиция их в большинстве случаев даже не разгоняла. Так кто здесь фашист? Впрочем, недаром Черчиллю приписывают точную по сути фразу,  о том что фашисты будущего будут именовать себя антифашистами.

В июле 1989 г. в Хорватии было основано сербское культурное общество «Зора». Основными задачами СКО «Зора» являлись сохранение и развитие культурных ценностей, традиций и обычаев сербского народа в Северной Далмации. Вроде бы ничего страшного нет, однако дьявол кроется в деталях. Ведь в уставе общества определялась его главная цель — «защита культурного наследия сербов в Социалистической республике Хорватии…». Казалось бы, что в этом такого вызывающего? А дело в том, что Хорватия в борьбе за независимость официально убрала из своего названия слово «социалистическая». Употребление этого слова в уставе говорит о том, что сербы, проживающие в Хорватии, отрицают право Хорватии на самоопределение, т.к. дополнение «социалистическая» делает явную отсылку к принадлежности Хорватии Югославии. Это все равно что чеченцы создадут в Москве свой кружок, в уставе которого будет сказано «Мусульманская Российская федерация».

В августе 1989 года они пошли еще дальше и провели моноэтнический референдум, на котором сербы в большинстве районов проголосовали за автономию своих регионов в Хорватии. Этот референдум, на котором 99,7% участников проголосовали «за», вполне ожидаемо, был нахуй отклонен хорватским парламентом из-за неконституционности и полной абсурдности.

Вот так вот сербское население Хорватии и гадило исподтишка хорватам, получив в ответ вполне закономерный рост уже хорватского национализма. Тот факт, что из всех проживавших в Хорватии народов именно в отношении сербов стал расти национализм, говорит лишь о том, что сербы сами его и провоцировали. Хорватский национализм стал лишь ответной мерой. В той же Украине проживает одна из крупнейших еврейских диаспор в мире (что не удивительно, учитывая некогда проходящую там черту оседлости), и даже президент - еврей. Но не любят там почему-то не евреев, а русских. Почему? Наверное к этому есть некие предпосылки. «Ну что ж, не хотите интегрироваться — скатертью дорожка», — подумали хорваты и изменили название сербскохорватского языка на хорватский; отменили в служебной переписке кириллическое письмо; ввели запреты на сербские радио- и телепередачи (подлецы какие, запретили телевидение, по которому рассказывали, какие они фашисты и как кормят львов сербскими детьми), газеты и журналы на кириллице; из школьных программ изъяли тексты по сербской истории, а также стали переименовывать населенные пункты, улицы, учреждения, если в их названиях упоминалось что-либо, связанное с сербами. Также стремительно стала расти популярность хорватского националиста времен Второй Мировой Анте Павелича (аналог украинского Бандеры). Сербы опасались возрождения хорватского фашизма и собственными руками делали все для того, чтобы он возрождался — «Долбоёбы, сэр»©. Все то же самое мы можем видеть и сегодня на примере России и Украины. История ничему не учит массы. Потому что массы — это не более чем мясо, изрыгающее в наш мир кал, мочу и сперму, трудно от них ожидать какой-то прозорливости.

При этом надо отметить, что профессиональная дискриминация в отношении сербов на тот момент была очень слабо развита. Например, 3 июля 1990 года из Секретариата МВД в Книне в министерство внутренних дел в Загреб было отправлено письмо, подписанное пятьюдесятью сербскими милиционерами. В нём сербские сотрудники книнской милиции отказывались принять новую форму и знаки различия, а также планируемое переименование органов внутренних дел. Вообще при дискриминации по национальному признаку первым делом со своих мест летят силовики как люди, имеющие доступ к оружию, а потому представляющие наибольшую опасность. Однако же даже они в основной массе оставались на службе, но не ценили… и сами придумывали себе поводы для обид — форма им не та, то им не то, се… Так пошли нахуй из Хорватии, делов-то! Ебальники еще воротить тут удумало, сербское быдло. Но главную свинью сербы подкинут хорватам несколько позже — 13 мая 1990 года, когда в Загребе пройдет футбольный матч между сербской командой «Црвена Звезда» и хорватским «Динамо». Матч, с которого, как принято считать, война и началась.

Врут, когда пишут, что самые лютые футбольные болельщики обитают в Британии. По уровню отмороженности балканским фанатам нет равных, потому что для них каждый футбольный матч — настоящая межнациональная война, священная РАХОВА, карающая и мстящая, освещающая нелегкий путь к победам великосербской идеи. Противостояние загребского «Динамо» и белградской «Црвеной Звезды» всегда было принципиальным, поскольку один клуб представлял хорватскую столицу, а другой — сербскую. К этому добавлялось и спортивное противостояние — в последние годы существования единой Югославии именно эти два клуба оспаривали чемпионство. Уже с середины 80-х редко какой матч проходил без грандиозных побоищ, причем футбольный неадекват достигал таких масштабов, что нередко в драки вовлекались даже сами игроки, а бои перемещались с трибун прямо на поле. Вполне ожидаемо матч в 1990 году стал особенным, вылившись в крупнейшие в истории футбола беспорядки (а может и не крупнейшие — я в футболе не разбираюсь), а соответственно и вошел в историю под названием «Матч ненависти». Известная максима, утверждающая, что спорт — это замена войны в мирное время, находит полное подтверждение на Балканах. Жители стран региона, по сей день ищут в спорте не только и не столько отдых и разгрузку, сколько возможность реванша за прошлые поражения.

«Делия» — фанатская группировка сербского футбольного клуба «Црвена Звезда», основанная 7 января 1989 года на осколках множества разрозненных футбольных тусовок. Бытует убедительное мнение о том, что «Делия» — не столько фанатское движение, сколько законспирированная военизированная группировка. Отчасти это подтверждается тем, что во главе ее стоял хорошо известный нам Желько Ражнатович — тот самый член рейтинга 10 самых разыскиваемых Интерполом преступников. Он же видный сербский криминальный авторитет, не менее видный военачальник и, предположительно, член сербских спецслужб еще с середины 70-х. А проще говоря — Пабло Эскобар местного разлива, сколотивший вокруг себя настоящую армию отменных головорезов; человек сливший воедино армию и ОПГ. Как принято считать в определенных кругах, когда стал назревать острый политический кризис в Югославии, Слободану Милошевичу потребовалась группировка чинящих провокации и в любой момент готовых к акциям уличного насилия титушек. Поскольку развлечений в социалистической Югославии для молодежи как таковых не было (там не был развит даже боевой спорт, в отличие от СССР, где в борьбу весьма грамотно вливали бабки для перенаправления агрессии неустроенной молодежи с улиц в спортивные залы. Перечень знаменитых советских, российских, украинских, кавказских борцов и боксеров бесконечен. Кто-нибудь может назвать хотя бы одного сколь-либо удачного сербского единоборца?), поэтому вся неустроенная сербская молодежь потянулась в единственное место, где бедняки могут выпустить пар, — на футбольные стадионы. И если в СССР какое-никакое разнообразие молодежного досуга имелось (та же борьба, рок-клубы или подпольные качалки), то в Сербии единственным местом, на котором могла найти себе применение агрессивная неустроенная молодежь, стал футбольный стадион. Если к этому добавить то, что сербская молодежь была раза эдак в два примитивнее советской (повторюсь, ментально селюковые сербы куда более близки к кавказцам, нежели к любым из равнинных славян), то нетрудно себе представить, какой концентрации неадеквата на квадратный метр трибуны достигали футбольные матчи.

В них Слободан Милошевич и увидел (предположительно, конечно) надежную опору для своей власти, а потому предложил Ражнатовичу отобрать из множества маленьких фанатских сообществ наиболее радикальных представителей и слепить из них одну мощную воинственную группировку, которая бы выносила политический дискурс из телевизоров на футбольные стадионы. Футбольный стадион для проведения политики ненависти был чрезвычайно важным атрибутом, потому как, повторюсь, иного досуга у молодежи не было, а стало быть матчи посещало гораздо больше людей, чем в том же СССР или в любой из стран Европы (больше в процентах от общей численности населения, конечно). Футбольный матч — место, где как нигде сильно коллективное бессознательное, отчаянно прорывающееся в наш мир через призму стадного инстинкта. Идеальная территория, для проведения политики ненависти, не так ли? Боевики «Делии» должны были ездить за «Звездой» по вражеским регионам Югославии, заводить толпу ультраправыми лозунгами, подбивать на беспорядки и эти самые беспорядки организовывать, показывая, кто в доме хозяин. В общем, «Делия» несла на стадионы настоящий пиздец, и редко какой матч с участием «Звезды» доходил до логического завершения. Также немаловажным будет добавить и еще одну пикантную деталь: ввиду того, что в полиции работали преимущественно сербы, «Делия» действовала под полным полицейским прикрытием. А по сути фанаты «Звезды» были некоей помесью уличной банды и спецслужбистского проекта. 

Отсюда бытует еще одно не менее убедительное мнение, согласно которому все произошедшее во время «Матча ненависти» в Загребе было преднамеренной провокацией белградских властей с целью запугивания: намекнуть хорватам на последствия проводимой политики самоопределения. Дескать, если у нас болельщики такие, представьте, что будет, если мы войска введем. Поэтому прибывшая в Загреб фанатская группа из нескольких тысяч человек во главе с Ражнатовичем сразу же принялась за провокации — чинила погромы и кричала что «Загреб — сербский город». Это все равно, что чеченцы будут кричать в центре Москвы, что Москва — чеченский город.

По ходу матча сербы смели заборы, ограждающие их сектор, и атаковали хорватов, используя в драке ножи и оторванные сидения. Всё это сопровождалось скандированием тех же лозунгов: «Загреб — сербский город!» и «Мы убьём Туджмана!» (хорватский националист, победивший на выборах в Хорватии, что смешно, именно сербы и привели его к власти своим скотским поведением). Завязался дикий махач. Разгоняя фанатов, полиция мутузила исключительно хорватскую ее часть, давая полный карт-бланш на насилие сербским. Можно сказать, что сербы работали под самым непосредственным прикрытием полиции. Скоро махач перевалил на само футбольное поле, в драку включились и сами футболисты. Особо отметился капитан хорватского «Динамо» Звонимир Бобан, который, возмутившись произволом лупящей исключительно хорватов полиции, с разбега въебал коленом в жбан мента аккурат в тот момент, когда последний собирался угандошить очередного хорвата. Стоит ли удивляться тому, что Бобан после своего легендарного удара стал в Хорватии национальным героем?

Продолжение следует...