«Боевое крещение». Рассказ
Еще один рассказ, который был написан во время учебы на курсах Creative Writing School. Не помню уже, каким именно было задание, да это и неважно. Главное, что моя библиография пополнилась, по-моему, неплохой историей.
* * *
Терпеть не могу штабных крыс. Ей богу, мы в действующей армии меньше боимся за наши жизни, чем они трясутся за сохранность своих потных канцелярских задниц!
Ведь чего удумали, мокрицы: чтобы каждый из старослужащих взял шефство над молодым новичком, пока тот не дозреет! Нет, я не спорю: житуха тут не сахар, приходится быть постоянно начеку, нервы у слабаков быстро выгорают, особенно после пары-тройки нападений. Текучка страшная, а еще и боевые потери. Каждый остающийся в строю чуть ли не на вес золота, чем лучше он подготовлен, тем больше шансов сохранить его.
Но, братцы, какой из меня педагог? Это же смешно! И когда командир перед строем объявил, что мне доверено шефство над одним из новичков, мы поначалу всей толпой от души поржали над этой новостью. Но потом командир рявкнул служебный номер моего подопечного и велел проваливать встречать конвертоплан с пополнением. И я понял: это вовсе не шутка, черт меня подери!
Пришлось смириться с глумливым ударом судьбы и топать с группкой таких же «педагогов» в северную часть базы, где находится посадочная площадка конвертов. Бесконечная мокрая жара всех тут вводит в уныние. Но сейчас лица у нас были такие понурые, что прохожие, которые не в теме, наверняка думали, будто мы отправляемся на разведку в какое-нибудь логово шестиногов в далеком болотном лесу.
Конвертоплан был уже в поле зрения, когда мы подходили к площадке, за которой высилась стена ограждения с пулеметными вышками через каждую сотню метров. Что, смешно и примитивно в наш век высоких технологий? Смейтесь, смейтесь! Только где-нибудь у себя дома на Земле, у нас на BG12-X3ST-P4 вас фиг поймут.
Шестиногов невозможно отслеживать в здешних зарослях из космоса или с дронов. И сухопутная техника вязнет в болотной жиже, из которой прорастают эти немыслимые леса в добрую сотню метров высотой. Пробовали вырубать все вокруг баз, так это мало того что сложно, да еще, как выяснилось, себе во вред. Вырубки быстро зарастают высоченным непролазным кустарником, который шестиногам не бог весть препятствие, а вот для нас – та еще головная боль.
Можно, конечно, выжечь все это к чертям, но дома поднимут вой всякие пацифисты-правозащитники, которые и так местному начальству плешь проедают – и тогда нас задолбают проверками и тяжбами. Кстати…
Может, подать анонимную жалобу через эту публику? Пусть отменят дурацкое новшество с шефством. Хоть какая-то польза будет от этих трепачей...
Конвертоплан, похожий на беременную гусыню-мутанта с двумя парами крыльев и лап шмякнулся на площадку, сзади опустилась аппарель – и потопало наружу присланное пополнение.
Смотрю – и едва не плачу. Сплошные юнцы, явно только из учебки. Скалятся очумело, но не от радости, а от непривычной жары. Аж пригибаются, бедолаги, как их плющит. Как они умудряются в новенькой экипировке выглядеть такими жалкими и кургузыми?
Сержант построил солдатиков на краю площадки, пересчитал, объявил, что их сразу берут под свое крыло старослужащие и отдал нам на съедение.
Мне достался самый здоровый, наглый и болтливый. Чапаем к казармам, этот все головой по сторонам вертит, пот утирает – вживается.
– Это у вас жара такая или норма? – спрашивает; типа контакт налаживает. Знает ведь все, детальный инструктаж проходил.
Но я корчу из себя терпеливого наставника:
– Если эта чертова голубая сковорода днем проглянет сквозь тучи хотя бы на часок – листва подвянет. Ну и тебе не советую торчать в это время на открытой местности.
– Тоже подвяну? – скалится.
– Типа того. Сдохнуть можешь. А кто тогда будет развлекать меня тупыми остротами?
Парень намек вроде понял, примолк. Встряхнулся, на ходу расправляя липнущую к ноге штанину. В этой парилке даже специальная ткань не спасала: поту некуда было испаряться почти в стопроцентной влажности.
– Как скоро вырабатывается привычка к этой вони?
– Какой вони? – не вьехал поначалу я, но тут же вспомнил, как приноравливался к наполняющей местный воздух плотной смеси из гноя и душной слащавости, выделяемых местной растительностью. – Недели две точно понадобится. Вообще зависит от того, как много будешь находиться на воздухе. Чем больше, тем скорее шнопаку надоест сигналить.
Приближаемся к казармам, я поглядываю на плетущиеся вокруг пары, замечаю, что у всех разговор пока не клеится. Только толстый ефрейтор из соседнего взвода, скрутив физиономию в деловой пупок, увлеченно читает что-то своему подопечному с коммуникатора. Тот кивает, но все зыркает по сторонам, словно в поисках спасения. Лучше бы на ус мотал, дурила. Толстяк, конечно, тот ещё «гений», но службу знает: иначе не протянул бы здесь полтора года.
– Я вообще-то в систему Икс-один-джи-эль просился, – хвастается вдруг пацан. – Там настоящая война идет, можно себя проверить. А тут…
– Герой, значит? – интересуюсь. – Это хорошо. При встрече с шестиногом в штаны не наложишь, не станешь в местную воздушную смесь еще и своих газов подмешивать.
Парнишка супится.
– Почему мы никак не можем их победить? У них ведь совсем примитивная цивилизация.
Хороший вопрос. Одна из любимых местных тем за кружкой пива. Но ответить я не успел.
Едва ступили мы на плац, где-то совсем недалеко за казармами бабахнуло так, что пластобетон под ногами дрогнул и даже как-то скрипнул, заскулили электромагнитные гатлинги на вышках, шум которых тут же проглотил жуткий вой сирены. Народ вмиг ускорился в сотню раз, только поначалу как-то бестолково. Никто еще не понимал, что произошло.
В возникшей бешеной движухе крыши казарм вдруг стали странно пузыриться.
– Шестиноги! – заорал кто-то и крик этот подхватили десятки глоток.
А я-то без оружия, оно в казарме!
– Стреляй! – кричу своему подопечному и для пущей убедительности пихаю его в плечо, другой рукой указывая на крышу ближайшей казармы, с которой уже сыпятся шестиноги, на ходу палящие из своих огнестрелов.
Двигались они забавно, но на удивление ловко, особенно там, где были столбы и перекладины какие-нибудь, позволявшие им прыгать, хватаясь щупальцами, как в родных болотных лесах. Эффект неожиданности сходил на нет, в шестиногов по нарастающей лупили лазерные лучи, заставляя пузыри смешно лопаться, но их становилось все больше. Это была самая массовая атака на моей памяти.
Мимо неслись драпающие паникеры, но паренек мой стоял, как вкопанный, и трясущимися руками пытался сдернуть из-за спины лазерный карабин. Но тот за что-то там у него зацепился и никак не поддавался. Я кинулся было помочь, выдернул карабин из-под ремня рюкзака, но тут же за спиной ухнуло – и нас снесло взрывной волной, разметав в разные стороны.
Меня здорово тряхануло. Какое-то время я мало что соображал. Приподняв голову, тупо смотрел, как проносятся мимо бегущие в панике наши доблестные воины, мешая тем, кто пытался контратаковать. Краем глаза заметил своего паренька. Он ползал на четвереньках и шарил вокруг, видать, искал среди распластанных тел потерянный карабин. Чертыхаясь, кто-то кубарем перекатился через него и, вскочив, понесся дальше. А парень повалился на бок.
И тут я обмер.
Над ним словно из ниоткуда возник здоровенный шестиног, одним щупальцем наступив на руку. Синеватая кожа возле клюва и глаз была чернильной, выдавая ярость. Перевернутую грушу головы сверху защищало что-то вроде каски из изумрудных и синих шестигранных пластин, среди которых выделялась одна почти фиолетовая. Двумя змеями-щупальцами он смешно держал свой примитивный огнестрел. Но смеяться совсем не хотелось. Даже глядя на нелепые зеленые шортики шестинога, тоже покрытые защитными пластинами, снизу, где прикрывали особенно уязвимый участок, смахивающие на подгузник.
Я понимал, что нужно спасать парня, но ватное тело плевало на любые команды контуженного мозга.
Шестиног вздрогнул всем телом и нацелил огнестрел парню в лицо. Знал, мерзавец, что его огнестрел даже в упор может не пробить бронеткань. Юнец не отрывал взгляда от большущих черных блюдец глаз шестинога, наверное, лелея надежду достучаться хотя бы до одного из его двух сердец. И через распахнутый рот отчаянно прокачивал мокрую жару, словно спешил надышаться.
Шестиног вдруг опустил огнестрел, замялся. Но тут же снова вскинул его. Секунда, еще одна… Кругом грохотала беспорядочная стрельба, раздавались вопли ужаса и боли, но для этих двоих весь мир завис на кончике огнестрела.
Тут рядом с ними бабахнуло – и шестинога снесло огненной волной взрыва.
Мой подопечный опять вскочил на четвереньки, пошарив ошалелыми глазами, схватил карабин и слепо поводил им перед собой в поисках наступающих врагов. Но их не было. Бой уже закончился, так же мгновенно, как и начался.
Вся площадка была усеяна окровавленными телами шестиногов и землян, местами вперемешку. Аборигенов было намного больше, кое-где чувствовалось какое-то шевеление. Воздух превратился в липкий коктейль из пороховых газов, крови и испражнений. Тянуло проблеваться.
– Не стоим! – рявкнул командир, появившись неожиданно, словно шестиног какой-то. – Добиваем попрыгунчиков! У нас сейчас особое положение, так что пленных не берем.
– Слышал, солдат? – Командир хлопнул парня по плечу. – Где твой наставник?
Юнец неопределенно повел ладонью, обозначив четверть окружности. Командир все же заметил меня и махнул санитарам. Ожидая, когда меня подберут, я кое-как сумел сесть. В ушах все еще звенело, пот застилал глаза, но я следил за парнем.
Не оборачиваясь, на непослушных ногах, словно на ходулях, тот наугад двинулся вперед. Неподалеку началось какое-то шевеление.
– Слева, – прохрипел я незнакомым, жалким голоском.
Юнец в панике вскинул оружие и рывком повернулся. В паре метров он увидел того самого шестинога, с фиолетовой пластиной. Абориген приподнялся на четырех щупальцах и шатался из стороны в сторону. Две конечности безвольно свисали, из приоткрытого клюва сочилась синяя кровь.
– Да прикончи эту тварь! – рявкнул командир.
Парень зажмурился и пальнул почти наугад. Послышался сухой полусекундный гул вырвавшегося луча, впереди хлюпнуло и куски обгорелого мяса шмякнулись на площадку в радиусе доброго метра.
– С боевым крещением! – Командир хлопнул его по плечу. – Мужик!
Юнец все еще стоял с закрытыми глазами, а по щекам его стекали струйки смешавшихся с потом слез. И мне вдруг стало до жути тоскливо. Я вспомнил свой первый раз, который так долго прятал в закоулках памяти.