Адвент-календарь. День 7: Куранты

— Чё напишешь?

Антон смотрит на тебя внимательно, на его лице — золотое полотно света от мигающей гирлянды, в воздухе запах хвои, свежий такой, по-сибирски знакомый и даже на секунду отправляющий тебя в родной Омск; Шаст в этой рубашке с пайетками выглядит невозможно красивым, ему ещё и пудровый цвет к лицу, ты сам выбирал, а себе — серебристую, похожую на ту с ШиШа, когда Антоха за кулисами едва ли слюной не захлёбывался, и вот стоите вы в полумраке, в руках бокалы с игристым, Шаст даже листочки для желаний приготовил, и пока по телеку надрывается лживыми статистиками человек В (а звук вы ещё две минуты назад выключили), ты разглядываешь улыбающегося Шастуна и улыбаешься сам.

— Ну оно так не сбудется, если скажу.

Ты ни в коем случае не играешь, не лукавишь и даже не пытаешься увильнуть от ответа, потому что искренне веришь — загаданное в новогоднюю ночь ни в коем случае нельзя никому озвучивать, даже самому любимому человеку, тем более что твоё желание частично и с ним связано; Шаст головой качает и достаёт из тумбочки две пары ручек, одну тебе протягивает и невесомо гладит пальцами по тыльной стороне твоей ладони — всегда приятно, чёрт возьми.

— А если я проглотить не успею?

— У тебя три года тренировка была, Шаст. Успеешь.

Антоха, конечно же, говорит о бумажке с желанием, а ты не упускаешь возможности в очередной раз подловить его для подкола, тем более что тема ниже пояса у тебя любимая, а Антон, зная об этом наверняка, зачастую будто намеренно даёт тебе поводы по-доброму поглумиться и проявить чудеса своей пошлой эрудиции; вот и сейчас его глазищи искрятся похабными искрами, в твоих наверняка то же самое, до полуночи ещё две минуты, а тебя прошивает нестерпимым желанием Шастуна целовать, желательно игнорируя всё на свете и на какой-нибудь поверхности, даже на полу, даже в нарядных рубашках, которые вам обоим идут, и голодный взгляд Шастуна (на столе еды хватает, но ему и не она сейчас нужна) только подтверждает очередной синхрон ваших мыслей.

— Это другое, Арс.

— Это проще, Шаст.

На своей бумажке ты будешь писать всего три слова, простых, но слишком сильно нужных — пусть будет мир — ведь в твоём есть Антон, семья, друзья твои немногочисленные, поклонники, чья поддержка никакой оценке не поддаётся, и эти составляющие никому у тебя не отнять; быть может, это какой-то способ обмануть вселенную формулировкой, а уж в них ты мастер высочайшего уровня, но ты всё-таки надеешься, что она услышит в этом желании все тональности — от прямолинейных до извилистых, тех, что в телеке не высказать, и пока горит бумажка, ты смотришь на Шаста, видишь его волнение, словно от этого ритуала вся его жизнь зависит, и говоришь:

— Спасибо, что ты у меня есть.

Вздрогнув от неожиданной фразы, Антон будто забывает о своём обряде, тут же притягивает твоё лицо за подбородок и целует, а ты знаешь прекрасно, что вот такая реакция Шастуна самая искренняя, он тебе так и на признание в любви первый раз отвечал, а ты от переизбытка чувств едва не свалился — ноги тряслись как у новорождённого оленёнка, о чем тебе Антоха и сказал, когда едва не одурел от возбуждения, пока вы сосались как два дорвавшихся подростка в одном из закутков офиса. С горем пополам желания вы всё-таки загадываете строго в последовательности, проблем с глотанием у Шастуна действительно не появляется, тем более что шампанское он выпивает залпом и, едва дожидаясь, пока допьёшь ты, целует чуть выше твоего блестящего воротника, чтобы через пару секунд потянуться к чашке с Оливье; ты не против, ведь для запланированного силы Шастуну понадобятся, как и тебе, поэтому усаживаешься рядом, по-хозяйски укладываешь ладонь на внутреннюю сторону его бедра, на своём ощущаешь точно такое же прикосновение и думаешь, каким же всё-таки счастливыми тебя делают вот такие маленькие вещи, впрочем, когда ты Антона принял на свою “прекрасную планету”, каждая крупица радость приносить стала, а время абсолютного мира обязательно придёт, ты в это искренне веришь.