#9. Об ушах в каютах

Человек открыл глаза: на прикроватном столике в панике елозил телефон в роли будильника, будто желая сброситься от отчаяния вниз. Будто что-то невероятно-важное должно было произойти вот-вот, а этот мясной мешок костей лежит и лежит.

— Поднимайся! — будто бы кричал телефон.

Человек лениво потянулся к заменителю будильника и отключил сигнал тревоги. Теперь трубка перешла в режим почтальона. По экрану тут же замельтешили сообщения и уведомления: один знакомый вчера отрывался был в баре и хвастался фотками, другой ходил в кино на новинку и делился впечатлениями, тематические группы сообщали Человеку, что вчера ел на ужин его любимый певец, какую новую клавиатуру купил его любимый кибер-спортсмен и как проходят гастроли его любимой группы. А ещё только за эту ночь вышло более двадцати видео на каналах, на которые подписан Человек, а на сервисы, за которые Человек честно и исправно платил, выложили новый сериал, все десять часовых серий за раз.

Человек, перебарывая зевоту и непослушные, подкашивающиеся ноги, пошёл в душ. Там его уже ждала беспроводная колонка с голосовым ассистентом, который без предварительного предупреждения стал расстреливать Человека данными о погоде и прогнозе на сегодняшний день, новостями политики, спорта, культуры, гаджетов и даже науки. Дослушивал их Человек уже на кухне, доедая свой нехитрый ежедневный завтрак из сэндвича с авокадо.

Человек вернулся в комнату и, пока искал подходящую одежду, включил свежий выпуск одного из регулярных подкастов про настольные игры. Он вышел из квартиры, вышел из подъезда и после короткой прогулки и непродолжительного ожидания сел на автобус, не прекращая прослушивание.

Потом позвонили с незнакомого номера: Банк предлагал кредит. Девушка с натянутой кокетливостью в голосе поинтересовалась, что купил бы Человек, будь у него сейчас в кармане «значительная сумма денег»?

«Остров», — ответил Человек, не задумываясь, и сбросил звонок.

Позже Человек весь день думал над этим вопросом, в перерывах между летучками и сдачей отчётов, между рабочими обсуждениями и нерабочими пересудами о том, как плох был вчерашний матч, но как хорош буквально этой ночью вышедший сериал, между ответами на бесконечные вопросы клиентов и вылетами ненадёжного софта.

Ехал домой Человек, слушая тишину полупустого автобуса, собственные шаги, отдающиеся эхом по безлюдному подъезду, грохот тяжёлой металлической двери, спасающей его от грабителей и воров, которые, несомненно, только о том и мечтают, как бы проникнуть в его дом и вынести оттуда всё.

И тут Человек наконец-то услышал себя. Тогда он запер дверь, отключил телефон и Интернет и просто упал на кровать в мягкие объятия всепоглощающей Тишины.

***

Валера сопливил третий день подряд, но продолжал отказываться принимать таблетки.

— Есди бодезнь бобедяд табдедки, — говорил он, — до я здану од их завизедь!

— Таблетки не вызывают зависимости, дурашка, — спорила с ним Диана, — Они просто помогут избавиться от заразы.

— Так я об этом и говорю, — отвечал Валера, высморкавшись, — Если я не могу без их помощи справиться с простудой за день, то и в следующий раз, когда я заболею, они мне снова будут нужны. И кто тогда победил заразу? Я или таблетки?

— Я думала, важно победить заразу, а не кто это сделает, — изумилась Диана.

— Я вижу здесь как минимум одну проблему, — раздалось в ответ, — Ты знаешь, что у птиц — отличная память?

Диана выразительно моргнула и покачала головой.

— Так вот, у птиц — отличная память. Если ты рассыплешь на балконе семечки, например, и они их увидят — всё, держись-колотись, но балкону наступит хана, потому что птицы будут прилетать, искать семечки и гадить. А тебе придётся его отмывать потом.

— Нет, орнитолог у нас — ты, так что убираться за своими любимцами будешь тоже ты.

— Даг ды же зебечки раззыбала! — возмутился Валера, доставая очередной платок.

— А у тебя аналогия какая-то слишком витиеватая.

— Моя аналогия состоит в том, что зимой добросердечные люди зачастую пытаются помочь птичкам, бросая им крошки и зёрна на подоконники и балконы, потому что думают, что птицы увидят гуманитарную помощь, склюют, а потом никогда не вернутся, потому что, ну, очевидно, что всё склевали. Но на самом деле птицы хорошо помнят, но не очень хорошо думают. Поэтому будут изо дня в день возвращаться на подоконник или балкон, где была замечена пища, в надежде найти ещё. И будут тратить драгоценное время и силы, которые могли бы потратить на более результативные поиски еды. Вплоть до того, что они могут искать её настолько упорно и безрезультатно, что в итоге — могут замёрзнуть. Поэтому если уж ты делаешь кормушку или пытаешься просто поддержать птичек в трудные времена — вредно делать это на разовой основе. Делай это постоянно или не делай вообще.

— Так, — протянула Диана, — И в этой метафоре птицы — это твоя иммунная система, а семечки на подоконнике — это таблетка от кашля?

Валера чихнул.

— В дочку!

— Ну и в дополнение, — продолжил он, в очередной раз высморкавшись, — Если моя иммунная система даже с простудой должна сражаться с подкреплением, то если я заболею гриппом, то что будет? Таблетки придётся глотать горстями?

— Ты же понимаешь, что иммунитет — это не мышца?

Валера понимал. Но таблетки не любил всё равно.

***

В арсенале Тихона разного рода извинения занимали особое место. Кажется, он каждое свое предложение готов был начинать со слов «Извините-простите» или любой его модуляции: «прошу прощения», «пардон», «сорри» (англ.), «гоменэ» (яп.), «дискульпэ» (исп.), «мискузи» (итал.)

Тихон был готов извиняться за всё: за то, что опоздал на минуту, за то, что пришёл раньше и заставил кого-то думать, что он уже давно пришёл и ждёт, за плохую погоду на улице, которую Тихон должен был предвидеть, за нестабильное расписание автобусов и электричек, о котором Тихон даже теоретически не мог узнать, ведь авария на трассе, из-за которой произошёл сбой в движении транспорта, произошла не по его вине. Он мог не говорить этого вслух, но одного взгляда на бедолагу хватало, чтобы понять: ему очень жаль, что он всё это затеял.

К счастью, друзья у Тихона были славными. Каждый раз, когда он начинал пристально смотреть в пол и мяться на месте, кто-нибудь обязательно подходил и хлопал его по плечу со словами: «Тихон, всё нормально, ты не в ответе за то, что в кинотеатре глюканул проектор» «Тихон, проблема с доставкой возникла у них, а не у тебя» «Тихон, откуда ты мог узнать, что у них не будет свиной шеи?»

Однако раз за разом происходило одно и то же: что-то шло не по плану и Тихон чувствовал, что это он виноват, потому что он недостаточно хорош. Для чего? Да для всего: для своевременной доставки еды или покупок через Интернет, для хорошей погоды, для уважительного общения со стороны продавцов, для поощрительных скидок, для уважения и любви.

Тихона даже календарь в его собственном мобильном заставлял чувствовать себя плохим и ничтожным человеком. Потому что он-то твёрдо помнил о днях рождения его славных друзей и всегда напоминал своему хозяину о них. И каждый раз, когда тот писал поздравление, в конце ему очень хотелось добавить «PS: прости ( о том, что у тебя ДР мне напомнил телефон Т_Т»

***

***

Ваза, стоявшая рядом с телевизором, медленно качнулась из стороны в сторону и с оглушительным треском упала на пол, разлетевшись на десятки маленьких осколков.

…

— Кин-цу-ги? — медленно, будто пробуя слово на вкус, проговорила девушка с книгой в руках, лёжа на диване в одной мятой футболке и шортах.

— А? — откликнулся сидящий рядом парень в домашнем халате, с геймпадом в руках, освободив одно ухо от наушника и поставив игру на паузу.

— Кинцуги, — повторила девушка, продолжая глядеть прямо перед собой.

— Что-то японское?

— Ага, — коротко ответила Таня, откладывая книгу в сторону и потягиваясь, — Японская философия, согласно которой шрамы, ожоги, трещины и другие несовершенства — это то, чем надо гордиться, а не то, что надо прятать.

Парень посмотрел на ровный, белый потолок и почесал ногу.

— Ты наверняка видел их чашки или блюдца, — продолжила девушка, протирая глаза, — Хотя бы на картинках. Там красивые золотые узоры получаются, которые изначально производителями не планировались. Когда посуда бьётся, они склеивают её тонким слоем золота. Получается довольно интересно и красиво.

— Ещё бы золото не было красивым, — хмыкнул парень, переводя взгляд на девушку.

— С другой стороны, это добавляет истории, — продолжил он же, — Точнее, в первую-то очередь это и создаёт историю: иначе разбитая чашка бы просто отправилась в мусорку. А после такого восстановления чашка сможет продолжить исполнять свои обязанности, то есть это падение станет очередным этапом её существования. В дополнение — это сформирует её новый имидж — со всеми этими золотыми полосками там и здесь. Старая чашка, которая могла уже утомить своего хозяина, которую он видел каждый день, теперь заново родилась, к ней надо заново привыкать.

— Кстати о чае, — воскликнула девушка, — Хочу. Пойду и сделаю!

Девушка вышла из комнаты, а игра была снята с паузы. Несколько минут спустя на кухне зашелестел чайник, заплескался кипяток и девушка вернулась в комнату с дымящейся чашкой.

— А вообще, я бы просто купила новую чашку, зачем тратить столько сил на старую, если она надоела? — опять заговорила Таня.

— А? — уточнил, опять освобождая ухо от наушника, парень.

— Если бы я разбила чашку, говорю, — она говорила громко, делая четкие паузы между словами, — я бы лучше новую купила, чем так заморачиваться и чинить старую.

— Тань, некоторые люди, знаешь ли, образуют эмоциональные связи с вещами, которыми пользуются, — поучительно пояснил парень и потряс геймпадом.

— Это чашка, Дима. Обычная чашка из которой ты пьешь чай, — в голосе Тани мелькнула нотка раздражения, — Таких в магазинах — миллион, а на заказ так и миллиард. Она не стоит того, чтобы так о ней париться.

— Так в том-то и дело, что наоборот! — замахал руками парень, — Я трижды в день держу ее в руках! Я доверяю ей напоить меня горячим чаем. Это не какая-то чашка, которая стоит в магазине и на которую мне плевать. Это — моя чашка, у меня с ней есть общая история!

— Но это ж не телефон даже. Она стоит дешевле, чем один раз поесть, — продолжала недоумевать девушка, отхлебнув чая.

— Так это не вопрос денег, — начал парень, — или времени. Кропотливое склеивание чашки — это мой способ сказать ей «спасибо» за её службу. Моё собственное желание не расставаться с ней, даже если она трагически разбилась.

— Пф, это просто чашка, — упорствовала собеседница.

— Так в том и суть, что не «просто» чашка. По такой логике и ты — «просто» девушка. Но ты — не «просто» девушка, ты — «моя» девушка.

— Ты знаешь, что я не люблю эту формулировку.

— Знаю, — произнёс юноша, поднимаясь с дивана, — Потому что тебе кажется, что она звучит так, как будто ты принадлежишь мне. А я всё ещё считаю, что суть у слов другая. Ты «моя», потому что мы в чём-то совпадаем. Поэтому я вижу и слышу тебя лучше других. Вокруг десятки и сотни других, но ты — светишься ярче всех, и только мне. С чашкой — похожая история. Я её подбирал, чтобы она удобно лежала в руке. Чтобы в неё помещалось достаточное количество жидкости, чтобы я мог напиться. Чтобы узор мне нравился. И вес. Тут много факторов!

— Всё равно и проще, и дешевле — купить новую, — тихо, но настойчиво повторила девушка.

Парень напряжённо выдохнул.

— Хорошо, а если вместо чашки представить вазу? — Дима подошёл к телевизору, рядом с которым стояла ваза с сухоцветами, — Вот разобьётся она. Ты тоже скажешь «Проще купить новую»?

Собственноручно изготовленную и расписанную вазу подарил Тане отец-художник, когда девушке исполнилось двадцать лет, и она впервые съехала от родителей на съёмную квартиру. Так что найти вторую такую вазу было совершенно нереально.

— Да, — неожиданно ответила Таня, изучая рисунок на ковре и не смотря ни на Диму, ни на вазу.

— Но почему? — недоумевал парень.

Девушка задрала ноги на диван и обняла колени, предварительно поставив кружку на прикроватный столик.

— Она не будет прежней, — наконец, медленно заговорила она, — Конечно, эта ваза для меня очень важна и памятна. Если она разобьётся, — Таня покачала головой, — мне будет грустно. Но её уже не вернуть. Такую вазе не купишь в магазине или по объявлению. И я не могу попросить отца сделать ещё одну такую же — точнее, могу. И он наверняка согласится и сделает, но это будет другая ваза. У неё будет другая форма, другой узор. В этом ведь вся суть того, что он сделал её своими руками. Но эту вазу — уже не вернуть, ни клеем, ни золотом.

— Даже если всё пройдёт идеально, — продолжила девушка, отхлебнув из чашки, — когда я буду на неё смотреть, я буду видеть эти шрамы. Я буду вспоминать, как она упала. Из-за чего она упала. Я буду вспоминать, как осколки лежали на полу или на земле. И как я не досмотрела, не уберегла её.

— Ты будешь винить себя, даже если ты к этому не будешь иметь отношения?

Девушка промолчала.

— Даже если упадёт метеорит? — язвительно уточнил Дима, но Таня не удостоила его ответом.

Он немного постоял, будто собираясь с мыслями, но так ничего и не сказал. Вместо этого просто сел на диван и тупо уставился в экран. Комната снова погрузилась в тишину.

— Ты вот заметил, что когда я заговорила про шрамы, ты свой погладил?

— Правда? — удивился Дима.

— Да. Почесал шрам, будто он снова заболел. Разве у тебя нет неприятных воспоминаний, связанных с ним, которые всплывают, если ты его видишь или трогаешь?

Дима слепо уставился на свою ногу.

— Есть, конечно, — недоумённо начал он, — Точнее, не так. Я ж упал с дерева на стекляху и перепугался так, будто мне ногу отрезало: кровь хлещет, все бегают, кричат, потом в больницу увезли, там давай зашивать и уколы ставить — страшно было просто жуть. Но нога уцелела и даже работает нормально. Вспоминать этот момент, конечно, неприятно, но это было столько лет назад, что я уже не думаю об этом, глядя на шрам. Я привык, что он — там. Я смотрю на него и не думаю о том, как я был глуп, что решил ухватиться за ту тонкую ветку. Или что надо было проверить траву на предмет выброшенных кем-то бутылок. Эти выводы я сделал тогда, там они и остались. А шрам — это просто часть меня, моей истории. Та часть, которая оставила след. И я с ней ничего не могу поделать, кроме как смириться.

— А по-моему, шрамы — это уродство, — безапелляционно заявила Таня.

— То есть я — урод? Или у меня нога — уродливая?

— Шрам у тебя только один, не преувеличивай, — невозмутимо парировала девушка, — Но это не значит, что он мне нравится. Шрамы выглядят неприятно — кожа не должна принимать такую форму и цвет. К тому же с ними ничего не сделаешь: волосы можно сбрить, тон кожи разровнять кремом, губы — подкрасить, ногти — постричь. А это — останется тупо на всю жизнь. Чтобы напоминать о бесячих ошибках.

— Но ведь невозможно не совершать ошибок. Мы все — люди из плоти и крови, а не роботы из проводов и микросхем, чётко следующие программе.

Таня молча закатила глаза.

— Или вот для чего это все? Все вот эти твои книги про самосовершенствование? — Дима махнул рукой в сторону книжных полок, пестрящих корочками научно-популярной литературы, — Ты надеешься, что это убережет тебя от ошибок?

— Пока что — вполне уберегло!

— Уберегло тебя то, что ты нихрена не делаешь! — резко завелся Дима, — А лежишь целыми днями и читаешь их. «Таня, пойдём погуляем, смотри какая погода на улице» — «Отстань, я читаю о том, как стать лучшим партнёром» «Таня, давай вместе слепим пельмени, будет весело» — «Отстань, я читаю о том, как понимать намёки и подтексты». Я тебе и без всяких книг прямо скажу, что лучшим партнёром ты станешь тогда, когда вместо умников из книг начнёшь слушать человека, с которым строишь отношения.

— Я, между прочим, получаю больше тебя, — наставительно возразила Таня, — И работаю над собой, в отличие от тебя!

— Ты работаешь не над собой, а над своим саркофагом, который отделяет тебя от реального мира и даёт иллюзию защиты. Хотя на самом деле просто присосался к твоему кошельку и времени, даря мнимое ощущение, что ты тратишь их с пользой: узнаёшь что-то о людях, лучше понимаешь окружающий мир. Книг о том, как стать лучше и правильнее — бесконечное количество, а жизнь у тебя — одна, и никто тебе не расскажет о мире лучше, чем сам мир! Хватит себя совершенствовать и бесконечно готовиться к «настоящей жизни», как к выпускному балу или экзамену! Она уже здесь, и ты тратишь её на книги. Живи здесь и сейчас! Вылези из своей скорлупы и почувствуй на свет солнца и дуновение грёбаного ветра!

Дима расхаживал по комнате из одного угла в другой, активно размахивая руками, пока Таня вжалась в диван.

— Но ты ведь сказал, что готов ждать, — наконец, отозвалась она.

Дима остановился.

— Так в этом всё дело? — он сел на удачно подвернувшийся под ноги стул, —Ты боишься, что всё повторится, и поэтому вместо того, чтобы развивать отношения, отчаянно закидываешь педаль тормоза всей этой макулатурой? Ты к этому затеяла весь этот разговор? Ты смотришь на меня, а видишь фарфоровую фигурку с шрамом, и не можешь о нём не думать?

— Ты. Мне. Изменил! — неожиданно громко и зло ответила Таня.

— Это было целых два года назад!

— Это было всего два года назад!

В комнате повисла бетонная тишина, холодная и всепоглощающая. По щекам девушки катились слёзы.

— Знаешь, мне вчера сон приснился, — снова заговорил Дима пару минут спустя, сделав глубокий выдох, — Я тебе не стал рассказывать, потому что подумал, что ты расстроишься или поймёшь неправильно. В общем, мы на свидании были, в парке. Был вечер, красиво светили фонари, отбрасывая на дорожки причудливые мохнатые тени от веток елей. И мы просто гуляли. А потом сели на лавочку, я на тебя накинул свою куртку. А когда утром проснулся, мне было до слёз горько и обидно от осознания, что не мог вспомнить, когда был последний раз, когда нам было так хорошо и уютно вдвоём, потому что два года назад — ты просто отгородилась от меня толстенной свинцовой стеной. Долгое время я считал, что заслужил, что мне надо быть нежным, заботливым и добрым, и тогда ты вспомнишь, почему мы изначально сошлись, и простишь. Но время шло — и ничего не менялось, и не изменилось до сих пор. А потом я осознал, что последний раз, когда я чувствовал себя живым рядом с другим человеком, чувствовал, что я этому человеку нужен — это та самая ночь два года назад.

— И знаешь что? — Дима поднялся и подошел к выходу из комнаты, — Мне не жаль, что я с ней тогда переспал. Я помог близкому человеку в трудную минуту. И если бы я мог вернуться в тот день, я бы повторил всё снова. Если ты не можешь меня за это простить, если починить наши отношения пытаюсь только я, а ты продолжаешь убегать от меня и прятаться за книжной стеной — наверное, нам не стоит продолжать тратить друг на друга время. Я тебя люблю, Таня. Но мне разбивает сердце смотреть на тебя и видеть, как ты всё глубже и глубже отгораживаешься от реального мира этой макулатурой. Я никогда не желал тебе боли или несчастья, и если я его не могу тебе подарить — ну, видимо, не судьба.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Тихо и аккуратно. Однако, расписная ваза, стоявшая рядом с телевизором, медленно качнулась из стороны в сторону и с оглушительным треском упала на пол, разлетевшись на десятки маленьких осколков.