Лк 16: 19-31
Притча о богаче и Лазаре, которая встречается в единственном из четырех Евангелий — от Луки.
«Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 19−31).
В этой притче многое странно. Во-первых, она достаточно яркая, заметная — и по этой причине удивляет отсутствие ее в других синоптических Евангелиях. Во-вторых, она начинается, как кажется, с ни с того ни с сего, не имеет никакой очевидной связи с предыдущим, ибо перед этим тоже довольно сумбурно изложены некоторые, не особо связанные изречения Христа: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него. Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет. Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует». И вот после всего этого сразу идет притча о Лазаре. Причем, в-третьих, не уведомляется, как обычно, что «Иисус сказал притчу» или даже просто «сказал» (что есть в самом начале шестнадцатой главы, начинающейся с притчи о неверном управителе, то есть о маммоне неправедной). Наконец, в-четвертых, она вообще не очень похожа на все прочие притчи Христа.
Разберем по порядку. С одной стороны, евангелиста Луку довольно заметно отличает от синоптиков Марка и Матфея то, что у него намного больше, чем у прочих, «эксклюзивных» неповторимых рассказов о жизни Христа. Он был, видимо, по-настоящему ревностным собирателем сведений о Господе и находил свидетелей в тех уголках, куда не каждый доберется. С другой стороны, высказывания редкие историку не очень просто привязать к конкретному событию. Насобирали воспоминаний каких-то и изречений, уточнили их высокую достоверность, а историческая привязка висит в воздухе, время уже прошло, слова запомнились на слух, передались из уст в уста, однако при каких обстоятельствах говорилось и кому — поди там вспомни. В таких случаях местами в Евангелиях присутствуют своего рода свалки всего подряд. Видимо, евангелист ставил перед собой задачу в первую очередь сохранить хронологию, то есть поместить информацию в наиболее вероятный период истории даже в ущерб стройности повествования. Здесь тот самый яркий случай. И «закон до Иоанна», и о разводе, и эта вот притча без всякого вступления. Вероятно, Лука посчитал, что эти изречения относятся к одному времени и, скорее всего, к одним и тем же прениям с фарисеями.
Но «прения с фарисеями» являются особенно сильной стороной евангелиста Иоанна, он при них всех присутствовал, помнил слова не только Христа, но и Его оппонентов. В опросах же свидетелей происшествия уточнить, что там говорили оппоненты, очень сложно. Помнят, что Иисус сказал то-то и это, а что Его противники выкрикивали — уже и позабылось совсем. Затрудняет понимание притчи о богаче (анонимном) и Лазере и то, что она довольно сложная, двухсоставная, имея поверхностный смысл и глубинный. Поверхностный можно назвать «понятным народу». Все жадины-богачи заслуживают наказаний после смерти за свое жестокосердие. В этом поверхностном смысле еще и пытаются усматривать устройство ада и рая, но он оттого и поверхностный, чтобы поверхностно и понимать все. Глубинный же смысл, в свою очередь, состоит не из одного яруса, там содержится указание на причины и причину причин того, почему богатый стал таким жадным и бесчеловечным.
Он, может быть, и не дошел бы до такого состояния, кабы не существовало устойчивого убеждения, что богатство — это награда за праведность, а бедность, болезни, несчастья посылаются за грехи. Богач, которого занесло в нижние этажи, не совсем бессовестный, он беспокоится о своей родне и просит Авраама предупредить братьев, что всё не так, как они думают. Авраам в ответ парирует, что у братьев есть «Моисей и пророки», того достаточно, чтобы изменить свою участь. Но богач-то имел возможность в жизни ознакомиться и с Моисеем, и с пророками, да и ознакомился явно, считая, что богат по заслугам, а Лазарь был беден тоже по заслугам. Поэтому жадина полагает, что их недостаточно, нужен свидетель с того света. И вот здесь всплывает самый глубинный смысл повествования: «Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».
Итак, Лука не ошибся, рассказ был явно предназначен фарисеям. Но нынешние толкуют обычно все так, что вон закон есть, в законе все сказано, значит закона не слушаются злонамеренно люди, оттого и гибнут. Но как же свидетель с того света и вообще «воскресший из мертвых»? Как его можно не послушать? Вот так сказать, да не верим мы тебе, иди откуда пришел, нам Моисей вон не указ, тут еще ты лезешь из своего рая, вали отсюда? Конечно, имеется в виду не это. Что Моисей, что пророки, что «воскресший из мертвых» — все это подвергается интерпретации. И интерпретатором с официальной стороны выступают законоучители, а с неофициальной — человеческая совесть. Законоучителями тогда были фарисеи, сейчас другие учителя, от их интерпретации зависело и зависит правильное возбуждение в человеке совести. Или усыпление ее до бесчувствия.
Появление с того света «воскресшего из мертвых» не разбудит совесть у тех, у кого она дремлет, может лишь испугать «адом», чтобы по новой начать интерпретировать «воскресение из мертвых» в сторону опять усыпления совести. Все равно кого «слушать» — «воскресшего из мертвых» или «Моисея с пророками», без разницы… Если человек сам усыпляет свою совесть, надстраивая над нею законы и правила, то не услышан будет никто. Жестокосердие все равно найдет себе лазейку. Притча о богаче и Лазаре предназначена фарисеям и говорит она им о том, что закона и пророков они на самом деле и не слушают, хоть и думают о себе как об исполнителях. И «воскресшего из мертвых» слушать очень скоро не станут, если возведут в закон все, что от него услышат. Здесь также прямой намек на то, что и фарисеи ответственны за усыпления в людях совести. В притче содержится в том числе и сильный пророческий мотив, ибо история новой Церкви, к сожалению, подтверждает ее исконную правоту.