Мне 31!

Дратуть!  Итак, мне наконец-то 31 годик. Мальчик Банди :) Да, удивительное дело, но я совершенно не чувствую себя ни взрослым, ни старым, никак. Я не старел. Весь период 20-30 лет прошёл в коротком периоде утвердиться в работе на банк и периоде борьбы за квартиру. В 25 лет началось и в 29 закончилось. Этот период вообще выпал из жизни. Как и я.
Сегодня я могу сказать вам только одно - мне 31 год, будь возраст неладен. Я ведь не чувствую что меняюсь - я остался таким же мальчишкой, каким был тогда. Ну помучался немножко, но не заводил семью, не стал серьёзным как груздь мужиком. Я по прежнему играю в игры, пишу фанфики, радуюсь каждому дню и надеюсь на будущее, живя настоящим, не ожидая от жизни мечты и великих свершений - просто хочу жить так, чтобы не мне, но вам была от этого польза.
Может быть кто-то скажет, что мне пора повзрослеть - так вот, шли бы они нах. Не взрослейте, это ловушка! Я всегда восхищался и восхищаюсь теми людьми, кто не застыл и покрылся коркой, как засохшая глина, а сумел сохранить в себе ребёнка. Искреннего, весёлого, доброго, мечтающего о чём-то, в чём-то наивного и забавного. Это противоположность толпе людей очерствевших, одубевших и превратившихся в скучных взрослых, которые живут с единственно ненавистью к своей жизни, что не удалось стать теми, кем они хотели. А я хотел быть автором - это моя мечта с детства. Писать книги. И пусть я не публикуюсь - но я живу. И радуюсь жизни! И радую других! Поэтому под гнётом обстоятельств, нищеты и нужды, я не сломался и продолжал писать - я хочу этого. Просто Это Моё. А если это Моё, то тут нет других вариантов - это моя жизнь. С пятилетнего возраста мама таскала меня по врачам, потому что я иногда фантазировал и "задумывался". У меня находили то неврастению, то эпилепсию, а я просто сидел и фантазировал. Но тогда я не переносил это на бумагу, так сказать, а просто думал. Я таким родился и я не могу это контролировать. Это сильнее меня.      

Мне 31. Happy бёздей to я!

И вот на волне усталости я начал восстанавливаться и писать восстановляшку. И поскольку желание сделать свою собственную альтисторию попросту нет, я взял замечательное произведение П. Дмитриева. Надеюсь, он не обидится. Насколько я понял, хоть я и считаю это для истории слишком тупо, рояльно, глупо и неинтересно, мои восстановляшки по качеству выше большинрства тупых произведений про суперспецназовцев, учащих глюпых предков как жить надо.

Читайте. Порадуйте меня в этот день - почитайте. Скажите, нужен ли я вам?

– Вимание, падение неизбежно, – проговорил механический голос.

Я держался сколько мог. Мне было сильно неудобно надо всем этим волноваться – падение – штука опасная. Хотя был один вариант, который можно провернуть.

– Сбросить чёрную материю из ядра массы, – приказал я, – всю. Выполнять!

– Сброс приведёт к...

– Завались и делай, – гаркнул я.

И правда, было очень непросто управляться с такой махиной в экстренной ситуации.

– Сбрасываю. Регистрируется аномалия… – компьютер заткнулся.

– Главное чтобы нас потом не свернуло в бублик.

Перед лобовухой заплясали искры и разводы, летящий в атмосферу земли корабль внезапно оказался на приличном от неё удалении. Загорелись индикаторы фронтальных двигателей – двенадцать мощных двигателей, не жалея топлива, тормозили корабль, набравший приличную инерцию без масс-ядра. Полёт без него в космосе возможен только медленно, внутрисистемный, даже до соседней системы на сверхсвете переться много месяцев. Однако, это учтено конструкцией.

Разгон остановился. Многочисленные показания сбоили, но визуально корабль управлялся своим интеллектом.

– Полная остановка, – проговорил корабль, – подтвердите выход на орбиту.

– Выходи. И дай мне информацию по месту моего нахождения.

– Замечены значительные аномалии.

– Какие ещё аномалии? – я расслабился в кресле. Оно подстроилось под мою позу и я развалился почти под сорок пять градусов, вытянув ноги.

– Отсутствуют спутники навигационной системы. Изучение поверхности земли и очертания континентов говорит о том, что мы находимся в ином времени.

– Не мели чепухи, каком ещё времени?

– Господин капитан, вы хорошо учли эффект массы? Сброс чёрной материи произвёл гравитационные изменения сверхвысокой плотности.

– Ну и? – не понял я, – и что с того?

– Гравитация и время связаны. Сброс нулевого элемента в таких масштабах вызвал временную аномалию, в которую нас затянуло.

Я прикинул в уме уравнение нулевого гравитационного изменения и получалось, что чёрной материи из ядра корабля должно было хватить на довольно длительный прокол. Однако…

– Какая масса была сброшена?

– Минус семь тонн, господин капитан, – отрапортовал корабль.

Ну да, чёрная материя имеет минусовую массу. Что физически труднообъяснимо. Гравитационные силы на неё влияют прямо противоположно любой другой материи – не притягивают, а отталкивают.

Почесав тыковку, я подумал, что крепко так влип…

– Отставить теории. Отключить аварийные маяки, включить оптическую маскировку, режим радиомолчания, усилить щиты до пяти процентов, снизить мощность двигателя до единицы. Если я провалился в временную аномалию – то хочу точно знать, где мы сейчас есть.

* * * * *

Форма офицера звёздного флота Его Императорского Величества не смотрелась на мне. Теперь. Да, наверное, так и есть – я слишком уж погрузился в воспоминания.

– С вас пятьдесят долларов, сэр, – проговорил мужик со странной причёской и зубочисткой в зубах.

– Прошу, сэр.

Взяв с собой продукцию, я вышел из магазинчика на заправке. Солнце зимнее не так сильно светило, на улице была лёгкая слякоть, погода – врагу не пожелаешь. Тем не менрее, я расслабленно подошёл к своему автомобилю. Импала – купленный с рук и отреставрированный до состояния автомобилей немного позднего времени. Разные приблуды, комфорт, и так далее… Совсем уж беспомощным меня корабль не оставил.

Открыв машину, я застыл на мгновение – сзади приближались двое. Один из них достал пистолет.

– Эй, ты, вояка, гони ка сюда кошелёк, – щёлкнул курком револьвера один из них. Второй достал нож.

Карьеру офицера звёздного флота я начинал в качестве десанта. А космодесантник – это вам не хрен собачий. Я поставил пакеты на крышу автомобиля.

– Интересно, с чего вы решили, что я военный?

– Заткнись! – парень явно истерил. На нервах.

– Тебе бы нервишки подлечить, малец.

– Убью нахер!

Что ж, самое время показать, чем десантник отличается от простого смертного. Я рванул к его руке с пистолетом так быстро, что он не успел увидеть движения и заломил руку, второму левой дал тычок в рыло. Он свалился на спину тут же. Первый заорал диким голосом, когда я сжал его руку на пистолете так, что рукоять погнулась, а рука захрустела.

– Отпусти, отпусти, я всё понял, прости, – заныл бандит с пистолетом.

– Знаешь, меня всегда интересовала психология преступников, – сказал я, затыкая ему рот ударом коленки под дых, – когда вы нападаете на людей – то не считаетесь с последствиями. Но если у вас не получается и вы получаете отпор – то начинаете ныть, выть, как будто это для вас детская игра. И если ты в ней проиграл – ну не получилось, ну сорвалось. Ну отпустить… – я улыбнулся понимающе, – ты хотел лишить меня жизни, назови мне хоть одну причину не убивать тебя?

– Я… – он поджимая культю попятился, – я уже ухожу.

Поздно. Я просунул руку в окно и взял из бардачка пистолет, хороший такой пистолет, с глушителем, и выстрелил. Сначала неудавшемуся грабителю-стрелку, а потом и его другу, который скончался от пули в лоб не приходя в сознание. Оба повалились на землю. Сел в машину, закинув пистолет и дал по газам.

Через пару минут обнаружил, что у меня на хвосте полиция.

– Ну блин, ничему не учитесь, – буркнул я, переключая машину в режим спорт. А это даёт выход тысячесильному двигателю. Машина набрала скорость так быстро, что полицейский шевроле утилити седан остался далеко позади. До двухсот миль в час разогнался как нечего делать по прямой пустой дороге.

– Корабль, забирай меня.

– Навожусь.

В следующий миг я уже мчался с такой же скоростью по ангарной палубе, между рядов грузовых челноков «Бристоль-55600», тормозя. Остановился полностью уже около стены ангара, сдал назад и резко развернувшись… просто поехал по коридорам корабля к нужной мне жилой зоне.

Все коридоры и ангары корабля рассчитаны на движение тяжёлого грузового транспорта – иначе его невозможно было бы обслуживать. Так что чувствовал себя внутри так же как в городе, только в полностью закрытом. Огромный лифт доставил меня в жилую зону, около которой я и бросил автомобиль, войдя в отсеки для экипажа.

Кают-компания корабля была замечательной и большой. Жаль только, что я тут один – экипажа со мной не было. Разве что тупой робот потихоньку прибирался в кают-компании. Зайдя в свои капитанские апартаменты – всё-таки этот корабль теперь яхта, я оказался в комфортной и даже роскошной обстановке. Бросил пакеты с едой на стол.

– Не понимаю, господин капитан, – сказал корабль, – зачем вам эта примитивная еда? Мой репродуктор способен скопировать любое количество пищи, которая вам может понадобиться.

– Это нужно не для меня, – сказал я, – а для наших друзей. Как там дела у Воронова?

– На данный момент он разговаривает с Шелепиным.

– Вот как. Интересно.

Это мой любимый телесериал. Во время пробоя я падал на землю – сброс масс-материи произвёл воронку, и в её конусе оказалось двое людей. Первый – в две тысячи десятом году, Пётр Воронов. Второй – в шестьдесят пятом, то есть на месте, где воронка остановилась. И хорошо ещё, что жертвой воронки стала лишь лошадка. По правде говоря, мне её жаль – к моему времени лошади вымерли. Красивое животное.

– Господин капитан, вы же не планируете вмешаться в ход истории?

– Кораблик, директива уже нарушена, совершенно случайно. Так что у нас не остаётся выбора, – развёл я руками, – мы не можем изменить уже свершившееся нарушение.

– Но и усугубить его тоже не должны.

– Отчасти согласен. Если уж мы нарушили директиву звёздного флота – то по крайней мере нужно лично проконтролировать процесс и минимизировать нарушения. Чтобы это не привело к вымиранию. И вообще, ситуация слишком нестандартна, чтобы её можно было судить с позиции директив.

– Принято. Запись занесена в бортовой журнал.

– Хорошо. В таком случае – я пойду приведу себя в порядок, а ты скажи, когда Воронов закончит плясать вокруг Шелепина.

– Уже закончил, господин капитан.

– Ок. Через полчасика наведаемся к нему.

* * * * * *

Пётр Воронов. Попаданец в 65й.

* * * * * *

Как же плохо воспринимает всё, что я ему говорю, Шелепин. Тяжёлый случай – у правоверных коммунистов родимчик случается от всего этого. Ну не понимаю я, не понимаю этого. Правда что ли озабочены делом партии?

Чёрный лимузин члена президиума уехал. Дослушивать до конца он не стал – перенервничал, потребовалось уложить слишком много фактов в голове. Я тоже порядком устал.

– Я не помешаю? – спросил голос позади.

– Да, а… вы кто? – спросил я, увидев молодого человека в военной форме, весьма странной. Он оглядывал остатки лёгких закусок с некоторым интересом. Почти детским любопытством.

– О, как интересно, что у нас похожие фамилии. Соколов. Можно просто Георг, – протянул он руку.

– Воронов, Пётр.

– Должен принести свои самые искренние извинения за то, что вы здесь оказались. Я имею в виду вообще в этом времени. Довольно прискорбное событие.

– Постойте ка, – я начал догадываться, – а вы… вы не из местных?

– Нет, – улыбнулся он, – я как и вы, оказался здесь. Только я из несколько более отдалённого, необозримого будущего, в том числе и для вас, – мужчина улыбнулся приятной улыбкой, – вы успокойтесь, не волнуйтесь так.

– Да я не волнуюсь, – я сел на диван, – как вы попали сюда?

– Минуя охрану, должен покаяться, – кивнул он, – если вам вдруг интересно – то ваше и моё появление здесь не входило в мои планы совершенно.

– Я догадался, – мною завладело любопытство, – но почему вы появились только сейчас?

По-моему, он слегка смутился.

– Прошу простить, некоторое время я наблюдал за вами, но не вмешивался. Пока не убедился, что вы встали на путь выживания и уже совершили значительное влияние на ход истории. Теперь это уже не изменить и моё вмешательство ничего не значит. Вы позволите?

– Да, конечно.

Он сел, вежливо улыбаясь. Я тоже улыбался, но несколько натянуто.

– И как это произошло? Я имею в виду – как я оказался здесь?

– Результат манёвра. Видите ли, в отличие от вас, я располагаю несколько большим объёмом технологий и техники – у меня есть свой космический корабль. Совершенно замечательная яхта «Надежда». Восемьсот метров длинны, красивый корпус, все достижения тридцать третьего века. Только что со стапелей, – он вздохнул, – к сожалению, мне пришлось выполнить сброс чёрной материи из масс-ядра корабля, чтобы избежать столкновения за счёт антигравитационной волны – я падал на землю. Однако, воздействие этой аномальной материи породило пространственно-временную спираль, в которую затянуло и мой корабль, и которая закончилась там, где вы очутились. Пробой получился очень сильный.

– Стоп. Я не совсем понимаю, – остановил я его.

– Это просто. Чёрная материя – это вещество с массой ниже нуля, которое к тому же имеет свойство воздействовать на гравитацию. А гравитация и время взаимосвязаны, как вам наверное известно из школьного курса теории относительности. Поэтому единовременное высвобождение гравитации в несколько триллионов единиц создало временное расслоение, которое лишь на мгновение создало червоточину. Разрыв в ткани пространства. Это не считается опасным эффектом – обычно такие разрывы мгновенно сами затухают, и ничего странного не происходит. Но тут я оказался слишком близко и момент инерции был направлен в землю, поэтому…

– Вроде я понял, – кивнул я, – значит, вы тоже влипли в это…

– Верно, – он широко улыбнулся, – к моему глубокому сожалению.

Я прямо не знал, что сказать.

– Ну… если так, то почему вы сразу не вмешались?

– Не посчитал значительным, – качнул он головой, – точнее – не привык вмешиваться просто так в ход вещей. Прежде всего надо научиться наблюдать и делать выводы, и вмешиваться только когда полностью уверен в результате. Действовать наобум в звёздном флоте отучают быстро. Традиционный русский авось тут неприемлем.

Я кивнул.

– Хорошо… но сейчас… я даже не знаю, как сказать. Почему вы появились? Можете вернуть меня обратно?

– Нет, дело в том, что вы уже разрушили хронологию. И теперь мы с вами – пришельцы из несуществующего альтернативного мира. Видите ли, Пётр, мир он один, и хронология она одна. Не существует нрикакой вариативности.

– Разве мы не должны были бы тогда исчезнуть?

– Нет, почему это. Причинно-следственная связь имеет направленность вперёд, в одну сторону. Мы с вами совершили иное – мы совершили действие в ином направлении, из будущего в прошлое. Но это не значит, что мы исчезнем.

Нда… У меня уже горло болело разговаривать с Шелепиным, поэтому я постарался быть лаконичнее, тогда как мой собеседник явно этим не ограничивался.

– И… зачем вы здесь?

– Мне скучно, Пётр, - сказал он.

В этот момент в гостиную зашла катя, сев на подлокотник аккуратно. Он же просто улыбнулся ей и продолжил:

– По-моему, коммунисты должны прыгать до потолка от радости. В вашем времени, насколько мне известно, абсолютнейшее большинство даже не догадывается кто такие Шелепин, Семичастный, и прочие личности. Вы очень неплохо подкованы в истории, если просто знаете эти фамилии. Я уж молчу про исторические события – большинство максимум что вспомнит, что китайцы бунтовали где-то в шестидесятых, не то чтобы назвать их пофамильно. Поэтому по-моему вас совсем не ценят.

– Ну, я вхожу в их положение, – ответил я, – они тоже не всесильны во многих вопросах, пока что то, что есть – уже неплохо.

– Согласен, вы очень грамотно устроились, – сказал он.

– И вы пришли сюда только от скуки? – удивился я, – вас не смущает что вас возьмут в оборот?

– В оборот? – он даже удивился, – а, вы наверное имеете в виду тот факт, что коммунисты могут попробовать меня как-то использовать в своих целях и даже угрожать? Не беспокойтесь, я могу за себя постоять. К тому же в отличие от вас – я не располагаю знаниями о данной эпохе – в компьютерах моего корабля хранится кое-какая информация, весьма для меня исчерпывающая, но крайне примитивная по сути. По сравнению с вашими знаниями… я вообще знаю о местных интригах не больше, чем вы о персидских царях.

– А вы…

– Георг Орлов, – он встал и галантно поклонился, – капитан звёздного флота и виновник вашего нынешнего положения, – он покосился в мою сторону, – должен признать две вещи, господа. Во-первых – я как честный человек обязан компенсировать вам неудобства, которые доставил вам. И хотя вернуть всё на круги своя не в моих силах, то хоть частично скрасить вам жизнь в этом, несомненно менее уютном чем вы привыкли, времени, я постараюсь. И второе – я слишком одинокий человек, мне просто скучно без коллектива.

– Нда. Оригинальный у вас метод найти коллектив, – сказал я, хмыкнув.

– Если это может вас успокоить – я бы предложил вам покинуть советский союз. Я сделаю вам документы, дам достаточно денег, чтобы вы спокойно и безбедно прожили свою жизнь где-нибудь. Вы и без того предоставили им такой объём информации, что история изменится до неузнаваемости. Всё что могли, так сказать.

Я задумался.

– Предложение очень заманчивое, – вздохнул, – однако, вынужден отказаться. Если бы ты успел вовремя с ним.

Орлов развёл руками.

– Странно, но пусть будет так. Хотя, по правде говоря, я просто не понимаю, в чём смысл оставаться здесь, где над вами целая куча начальников, которые не факт что не захотят вас ещё и шлёпнуть как лишнего свидетеля.

Катя возмутилась:

– Ты предлагаешь нам предать советский союз!

– Предать? Это слово разумно для того, кто служит. Вы присягу не давали, – ухмыльнулся он, – но конечно, тоталитарный характер власти в данном государстве представляет любое проявление свободы выбора людей как измену. Немного отвратительная философия, но да чёрт бы с ними. Вы уверены?

Я задумался. Катя даже возмутилась.

– Знаешь, если так судить – то конечно ты прав, здесь меня ничего не держит, а методы местных правителей вообще кажутся дикарскими. Но раз уж вляпался – то не стоит куда-то бежать. Придётся работать с тем, что есть.

Орлов снова пожал плечами:

– Что ж, я предлагал. Честно говоря, не ожидал принципиальной позиции от тебя.

– Я по-твоему совсем беспринципен?

– По меркам коммунистической пропаганды – ты типичный космополит-буржуа. Враждебный элемент. Безродный. К тому же надавить на сознательность в стиле «ты тут родился и поэтому уже наш» не получится. И хотя их мнение, неверное, само по себе привело к систематическому разрушению своего государства, они его придерживаются.

– Я надеюсь, что это будет не всегда. В общем, я останусь тут.

– Быть посему. Екатерина, прошу простить наш разговор, может быть неприятен для вас. Да собственно, какая разница? – он улыбнулся, – тогда и я останусь здесь.

Мы помолчали. Я задумался…

* * * * *

– Постой, ты так ничего и не сказал про себя. Из какого ты времени?

– Три тысячи девятьсот семьдесят первый год.

– И говорил, что обладаешь какими-то технологиями?

– По меркам вашего времени – это технологии, неотличимые от чуда.

– Отлично, – Воронов оживился, – у меня тут есть только ноутбук.

– Я видел и даже изучил эту странную вычислительную машинку, – улыбнулся я, – довольно любопытная конструкция. Нечто с подобным форм-фактором продержится довольно долго весьма популярным.

– То есть он для тебя прост? – спросил Пётр.

– Да, прост и примитивен.

– Ты не мог бы помочь нам?

– Я здесь для этого, Пётр.

– Давай на ты.

– Давай, – согласился я, – но учти – я исторической информацией, которая интересна партии или даже тебе – не располагаю. Вряд ли им интересны вещи из будущих тысячелетий. Они слишком удалены – это ты идеальный пришелец для них. Сравнительно близкий по времени и технологиям – вон, даже без проблем сумел вклиниться в общество. Как обычный иностранец.

– То есть рассказывать вождям как оно живётся в будущем ты не намерен?

– Абсолютно. Это лишняя и бесполезная для них информация, я так полагаю. Ну право слово, пусть живут своей жизнью! А в чём помощь то нужна?

– Мой ноутбук. Я беспокоюсь, что его ресурс невелик. Можешь сделать такой же?

– Да без проблем, – пожал я плечами, – насчёт технологий вашего времени у меня нет базы, так что всё, что я смог – это изготовить полный дубликат твоего компьютера. Кораблик?

Через мгновение надо мной засияла транспортация и мне в руки упал ноутбук. Подвинув со стола тарелки с остатками закусок, я его поставил.

– Это правда, – выдохнул Воронов, – охренеть.

– К сожалению, твой компьютер нельзя назвать ни популярным, ни мощным, но для сельской местности сойдёт, как у вас говорится. Я взял на себя лишь смелость чуть-чуть доработать его систему по направлению надёжности и долговечности, но оставил остальные параметры в норме.

– То есть ты ещё и скопировал всю информацию сюда? – удивился Петя.

– Да, пока ты спал, я успел проанализировать его по атомам, не то что по молекулам. Искуственный интеллект моего корабля внёс несколько конструкционных правок в конструкцию твоего ноутбука. В частности – заменил ненадёжный и медленный накопитель на жёстком диске – на твердотельный накопитель, нечто вроде флеш-памяти, только раз в десять быстрее и более ёмкий, чем жёсткий диск твоего компьютера. И чуть-чуть изменил конструкцию схемы, убрав из неё рудиментарные фрагменты, установив более совершенную охлаждающую систему и добавив каркас прочности. Как можешь видеть, корпус ноутбука сделан из титанида.

Воронов улыбнулся:

– Вот это хорошо.

– Да, и мой корабль ещё разобрал по полочкам жёсткий диск, проанализировав в том числе куски удалённых файлов. Там две операционные системы?

– Да, остатки линукса есть.

– Полноценный дистрибутив, – поправил я его, – это очень хорошо.

Петя взял компьютер в руки и включил. Он загрузился довольно быстро.

– Ого. И правда копия.

– Я рад, что тебе понравилось. Эта штука проработает минимум десятилетие – а если хочешь – ещё дюжину таких возьми в запас.

– Не стоит, – кхекнул Петя.

– И хорошо. Сам я в электронике ничерта не понимаю. Надо учиться. Тут ты по сравнению со мной – эксперт.

Петя вздохнул.

– Хорошо. Я рад, что всё так, не надо теперь волноваться за единственный в мире экземпляр.

– Я слышу в твоём голосе желание попросить ещё что-то? Говори. Поверь мне, Петь, даже если ты захочешь золотой унитаз или коллекцию автомобилей – это не составит для меня никаких проблем. Абсолютно никаких.

– У меня уже есть машина.

– Отобрали же.

– Ну…

– Я понял твоё затруднение. Будет тебе машина. Как насчёт Шевроле Импала, слегка переработанная? Движок на четыреста лошадок, АБС, все привычные тебе технологии. Чудо а не машина.

– Слушай, давай не надо.

– Почему это?

– Ты просто хочешь что-то дать?

Я пожал плечами:

– Я знаю, что тебе в этом времени некомфортно.

– Бритвы не хватает. Одежду бы. Ну ты понял.

– Всё понял, – поднял я руки, – тебе нужен солидный костюм и прочие шмотки, более привычные твоему времени? Я к сожалению, не знаю точно, что было популярно в твоём времени… Кое-что мой корабль может изготовить по образцам одежды, которую видели в фильмах, которые содержатся на твоём компьютере. Полагаю, это исчерпывающая коллекция.

Воронов кивнул. Я был рад.

– Так, стоп, – он встал и забегал по комнате, – то есть для тебя не проблема изготовить такой ноутбук?

– Да, это легко. Технологии, примененные в нём достаточно примитивны и не составляют особых сложностей.

– Да ты просто человек-фабрика.

Я покачал головой:

– Кораблик конечно можно использовать для серийного производства чего-либо, но не вижу смысла тратить ресурс производственного оборудования. И главное – нет смысла мешать развитию науки и техники.

– Да я не про это, я про вычислительные мощности, – всплеснул руками Петя, – ты представляешь, какие вычислительные мощности имеет такой ноутбук?

– Крохотные.

– Ну, по твоим меркам да, но вообще – по меркам шестьдесят пятого…

– По меркам шестьдесят пятого… по меркам шестьдесят пятого это суперкомпьютер. Хотя уже через десять лет…

– Вот именно, – возбуждённо сказал Воронов, – вот бы его можно было как-нибудь к делу пристроить.

– Не вижу в этом особого смысла, – пожал я плечами, – ну да, процессор в сорок тысяч раз более мощный, чем БЭСМ-6. Но…

– Смысл наверняка есть. Конечно, я понимаю, что для тебя это детские игрушки, но здесь…

– Пётр, успокойся, это сейчас не горит, и вообще, вредно.

– Ладно, прости, – он свалился на диван, – я сегодня перенервничал.

– Выпей, – я подлил ему вина в бокал, который был на столе, – давай просто… жить. А там – понятное дело что для себя мы можем использовать нечто запредельное для этого времени – но это лишь для себя, понимаешь? Так что не волнуйся – пусть сами решают проблемы.

– Ты прав, – согласился Воронов, опрокидывая бокал вина, – Кать, выпьешь?

– Немного.

Я налил ей и себе тоже. Выпили немного вина.

– Прости. Что-то на меня правда нашло такое, захотелось всё сразу одним махом семерых побивахом.

– Это бывает. Нервы, желание как-то выплеснуть напряжение, – кивнул я, – в том числе и так. Надо бы предупредить местное население обо мне и заодно ввести их в курс дела. Если ты мне немного в этом поможешь – буду чрезвычайно благодарен.

Воронов кивнул.

– Хорошо. Я поговорю с тутошней прислугой, они тут же позвонят Шелепину, тот примчится и начнётся второй акт пьесы. Только на этот раз допрашивать будут тебя.

– Бл… Ладно, просто оставим всё как есть, пусть сами думают что хотят, – махнул я рукой, – могу я занять в этом замечательном особнячке одну комнату? Или мне на корабль проще будет смотаться?

– Проще и лучше конечно смотаться, – кивнул Воронов, – Кстати, ты что там говорил про одежду?

Видя как загорелись глаза у Екатерины, я только улыбнулся.

– Эх, как я вам двоим завидую. Сравнительно простые люди и счастье ваше так просто…

* * * * * *

Одежда. Как оказывается мало для счастья надо человеку – хорошо приодеться. Воронов в его свитере и джинсах выглядел абсолютно несерьёзно, а уж за советскую одежду могу сказать так – грустно и печально. Я видел многие страны, успел погулять по свету, так вот – такого лютого треша как в СССР среди развитых стран нет. Хотя назвать эту страну развитой может только недоразвитый – вы бы видели советский союз образца шестьдесят пятого!

Корабль транспортировал в комнату дюжину транспортных контейнеров, в которых были уложены шмотки, аккуратно, каждая в герметичном пакете, всё расфасовано, подписано. Всё аккуратненько так. Воронов и Катя взялись это всё распаковывать и убежали переодеваться.

Ну что ж, брюшко у него ещё не выросло, следы неправильного питания и неправильного образа жизни конечно имеются, что на мой взгляд нехорошо. Петя осмотрел арсенал костюмов – деловые по нынешней моде, как у кутюрье, обычные, анахронические – скопированные внешне с костюмов из фильмов. Екатерина Васильевна долго краснела, обнаружив нижнее бельё, и среди него совсем уж маленькие бикини, которые из разряда «верёвочки и лоскуточки». Громко возмущалась этим.

Я только сложив руки на груди, осматривал результаты трудов праведных. И сидел с скопированным ноутбуком – пытался прошариться, так сказать, понять, как эта штука работает. Работала она довольно примитивно на мой взгляд, и понять так сразу было нелегко. Куда проще оказалось с простеньким смартфоном Воронова – вот где технологии относительно примитивны.

Пока они примеряли одежды, отбирая себе то, что нужно – большую часть, я пил чай. В гостиную заглянула официантка и полезла убирать стол – переставил ноутбук на колени, махнув ей рукой, работай, мол, не шелести только. Она не стала задавать лишних вопросов, к счастью.

Воронов ввалился в комнату, когда я закончил осваивать и кораблик скинул мне сюда флешку. С фильмами, которые хранились в памяти самого компьютера – большая часть истории сохранилась именно благодаря видеофайлам, фильмам, которые ещё в середине двадцать первого века начали сохранять с особой важностью, на накопителях с пережигаемыми перемычками. Это оказалось наиболее долговечно, по сравнению с магнитной или оптической памятью, которые всё же были подвержены устареванию материала.

Коллекция фильмов моя насчитывала несколько миллионов единиц, однако, кораблик скинул только пару сотен наиболее интересных, которых не было у Воронова. А воспроизведение… Смотреть кино на ноутбуке оказалось совершенно бесперспективным, тогда кораблик предложил изготовить на месте нечто вроде большого телевизора. Хотя готового образца не было, технология, необходимая для этого, существовала. И она была взята у Воронова из ноутбука. Нужно было только её слегка поменять – увеличить плотность пикселей до шестнадцати тысяч по горизонтали, сделать декодер на такое количество пикселей, электронную схему, и ко всему этому присобачить железо от ноутбука. Вместо железа присобачили сам ноутбук. К сожалению, его примитивная операционная система и видеокарта не вывозила разрешение в шестнадцать тысяч пикселей, и пришлось снова работать над этим. Довольно муторные расчёты взял на себя кораблик – он плохо справлялся с проектированием, хотя поправить софт для него проще. Воспроизведение такого видео уже прилично нагружало видеокарту ноутбука, но всё же, она справлялась. Худо-бедно. С пятиканальным звуком получилось хуже – в основе линукс-системы, изъятой с компьютера, были кодеки и всё необходимое для звука, но вывод у ноута только на стерео, поэтому пришлось тут кое-что поменять. Довольно долго унитулом, встроенным в наруч, я переделывал конструкцию, пока не получил небольшой такой ящичек, внутри которого имелось три аудиочипа – по одному на каждые два канала звука. Паллиатив, собранный на коленке из аудиочипа ноутбука, но работает ведь. И неплохо работает – с колонками я сразу замучиваться не стал. Я имею в виду звук в формате 5.1 и проводная передача – просто попросил кораблик сделать колонки с wi-fi. А приёмник, вы не поверите – создан на базе смартфона воронова. То есть каждая колонка с полноценной схемой смартфона, ОС которой урезано до ядра и простейших функций – воспроизведения звука и синхронизации с остальными по таймингу. Чтобы это всё работало, пришлось расковырять схему работы маршрутизации и обеспечить нормальное, синхронное воспроизведение на каждой колонке.

Вот вешать их пришлось несколько муторно – в каждую я вставил аккумуляторы, которые в свою очередь достались мне из аккумулятора ноутбука. Он был набран из стандартных цилиндрических модулей, довольно универсальных, как я понял – и на их базе я просто собрал полукилограммовую аккумуляторную батарею, схожей ёмкости и формы.

На всё ушло чуть больше часа – помощь кораблика была очень кстати – мне приходилось только вмешиваться. Но в целом – я использовал только те технологии, что были у Воронова, не выходя за их рамки – даже динамики – копия тех, что стояли в его автомобиле. Только корпус сам изготовил. Уни-тулом, конечно же.

Раз уж мы хотим посмотреть кино – то его нужно смотреть в комфорте. Так рассудил я, и попросил кораблик изготовить мебель – пару хороших диванов для зрителей, поставить их полукругом. Слегка изогнутый к краям монитор получился очень… внушительных габаритов – диагональю больше двух метров. Поскольку это не кинозал, то и расстояние до него не такое большое как с проектором.

На то, чтобы программно увеличить качество звука и изображения – ушли секунды обработки.

Воронов вошёл в гостиную как раз когда я ползал на карачках перед тумбой с кабелями и слегка матерясь, подключал эту громадину.

– Ого, – Он удивился, – откуда? Это твоя?

– Да уж нет. Видишь ли, Петя, я не собираюсь ещё и своими технологиями бабахать. Взял только то, что было у тебя.

– У меня таких точно не было, – Пётр обошёл, – ну нихренасебе диагональ.

– Технологии то твои, а вот конструкция новодел, – объяснил я, – раз уж ты работаешь тут киномехаником – то почему бы не изготовить нормальное место для просмотра кино? Нужно вот динамики расставить. Они подписаны, справишься?

– Конечно, но…

– Что но?

– Да нет, ничего. Откуда?

– Тоже новодел. Петь, тебе вряд ли будет это интересно, но в каждом из них вайфай-модуль как в твоём телефоне, со всем остальным электронным обвесом, аудиочип и усилители как в магнитоле твоей машины. Смесь динамика машины, усилителя из магнитолы и аудио из телефона.

– Понял, – Пётр как-то уважительно посмотрел, – непросто наверное?

– Когда есть производственная база – это можно делать. Плюс мне помогает компьютер. Если же совсем коротко – то в них много ненужных элементов и на серийные образцы они не тянут. Скорее самоделка. Но самоделка добротная.

Воронов кивнул и пошёл ставить. На нём был симпатичный такой костюм, зато вот Катя одета явно по моде времён Воронова, с юбкой и блузкой, красивая такая. Эх, чего воронов в ней нашёл? Кобелина – не успел провалиться – уже с первой попавшейся женщиной крутит романтику. Нет, такие люди как он не делают великие свершения, такие люди ограничиваются личным счастьем. Чтобы было сыто, уютно, удобно… Женщины одновременно и наводят уют в доме, и не дают выйти амбициям мужей за их пределы.

Лично я относился к этому времени с некоторым скепсисом – хотя Пётр здесь неплохо так обосновывался, но он пока что встал на путь шахерезады. Рассказывать сказки из будущего.

* * * * *

Катя и Петя как маленькие дети, прямо с утра перед телевизором. А я пришёл домой когда уже зашевелились наши партийные бонзы и внезапно обнаружили, собственно, вашего покорного слугу. А так же технику. Ох и визжали по этому поводу – как электродрели, шумели, бухтели.

Появился я сразу в гостиной второго этажа, где Петя и Катя с утра смотрели кино. На этот раз не богомерзкий «Аватар», а нечто более вменяемое, по-моему из фантастики. Как я уже мог убедиться – на людей в докомпьютерную эпоху компьютерные спецэффекты влияют очень сильно.

Моё появление заставило обоих вскочить. Петя чертыхнулся и держась за спинку дивана, обошёл.

– Ну наконец-то. Знаешь как нас тут из-за тебя трясли?

– Совсем стыд потеряли, – я сбросил пакеты, которые пёр, – держите, тут кое-какие вещи из хозяйственных, которые вам понадобятся. Даже мыло. И что возмущались? Сильно?

– Сильно, – Воронов видимо поменял гнев на милость, – да собственно, у них всех комплекс диктатора, в терминальной стадии. Привыкли всё контролировать, всё что не нравится уничтожать, всех держать в ежовых рукавицах.

– А, понятно. Что ж, знакомые симптомы, – согласился я, – это проходит. Не сразу, но проходит. По мере осознания бесполезности попыток сопротивляться.

– А они бесполезны?

– Этот телек шесть раз за ночь пытались вынести отсюда, – хихикнул я, – но он возвращался на своё место. До тех пор, пока они не психанули и не сдались. Всю ночь охранники грузчиками работали.

– То то они какие-то недовольные сегодня.

– Будет уроком, – улыбнулся я, – если тебя они могут и пристрелить, и в лагерь запихнуть, то я не настолько беззащитен и миролюбив. И единственно не конфликтую с властью потому, что мне на них глубоко насрать. Кстати, как кино?

– Замечательно, – Петя уже потрошил сумки. В них он нашёл в основном то, что я купил во Франции. Мыло и шампуни, которые одобрил кораблик по химсоставу, большой комплект женской косметики, обувь, несколько галстуков, прочие бытовые и хозяйственные мелочи.

– Неплохо, – признал Пётр, – очень неплохо.

– Ещё я установил в ванной комнате стиралку со всеми прибамбасами, и кораблик планирует установить тут кондиционеры и нормальную электропроводку. От той, что есть – у меня нервный тик. Алюминиевые провода придумали вредители, не иначе.

– Не могу не согласиться, – кивнул Воронов, – Кать, это твоё.

– Моё?

– Ну, косметика и прочие женские вещи. Явно не для меня.

– Рад, что вам понравилось.

– О, да, спасибо. Хотя знаешь, роль поставщика всяких ништяков тебе не идёт. Я имею в виду – у тебя такие возможности, а ты возишь нам всякую мелочь.

– Хочешь сказать, что несолидно? Ты прав, но вы здесь по сути под домашним арестом. Вас обоих с дачи никуда не собираются выпускать. Вы арестанты. Логично, что я хочу хоть немного скрасить ваш досуг. Если ты хочешь, конечно, то могу организовать небольшой отдых в более цивильных местах.

– Более цивильных – это каких?

– Да каких пожелаешь.

– Я не против, – кивнул Воронов, – хоть мир шестьдесят пятого погляжу. Интересно же.

– Окей. Как тебе наша буржуазная америка?

* * * * *

И вот сижу я и пытаюсь разобраться в тонкостях того, как работает эта шайтан-машина. Гостиная-кинозал на втором этаже уже стала местом паломничества прислуги и охраны – дважды заходили джентльмены в пиджачках и спрашивали, кто такой. Я представлялся, вежливо. Уходили.

Ну правда, после того, как один из них увидел наш «киноэкран», желание лезть в дела под грифом секретно у них разом поубавилось. А я остался в покое.

Передо мной на столе лежали некоторые вещи, куски вещей. Воронов появился тут упакованный по самое не балуй, но мог бы ещё большее одолжение мне сделать, если бы позаботился о том, чтобы взять старый серверный компьютер. Это сильно облегчило бы мою работу по разбору и потрошению технологий этого времени. То, что было в шестьдесят пятом даже на фоне вороновских технологий казалось жутчайшим примитивом. Даже зачатков нет, так, это ещё не цифровая эпоха.

Поставил на телевизоре сериал «Звёздный путь», оригинальный. Пока там шёл сериал, я убрал со стола все эти обрывки технологий, просто отправив их в утилизатор и начал искать проект автомобиля. Дело в том, что с автомобилем в СССР дела обстояли очень туго. Причина проста – в этом времени их, машин, производят не сказать, чтобы много, а в нищей стране авто и вовсе приобретает почти культовый статус. Колёсные машины были мне симпатичны своей примитивностью, поэтому я открыл чертежи множества колёсных авто, которые существовали. В отличие от компьютеров, у меня были огромные базы по колёсным автомобилям прошлого, примерно одна машина на десять лет, и связано это с тем, что в моём времени эта техника считается довольно любопытной и это нравится любителям. Форсят мажоры, хе-хе.

Был в россии раннего периода постсоветский лимузин. Известен он стал как последний лимузин завода ЗИЛ – единственного в истории производителя отечественных представительских авто. Последующие проекты хода не получили – хотя попытки были, но там скорее отвёрточная сборка на базе комплектующих и конструкции лимузинов других марок, а тут полностью своя конструкция. Назывался он ЗИЛ 4112Р. Конструкционные чертежи этого автомобиля были у моего корабля в базах данных, и он мог быть изготовлен. Он был изготовлен, в единственном экземпляре. И утром спецы из охраны обнраружили этот автомобиль на парковке. Регистрация его в местном ГАИ – та ещё морока, так что пока что я с этим не запаривался. Всё равно тут ГАИ пока ещё не лютует. Хотя признаться, на фоне того, что есть сейчас – это просто запредельные технологии… на фоне.

Я пересмотрел сериал Звёздный Путь – всего три серии, а уже время послеобеденное. Со двора послышался шум двигателя, въехал кто-то. Так… Это у нас Вера Борисовна. Жена шелепина – ну правильно, куда ж Великому Вождю без жены. Через несколько минут она уже вошла в гостиную. Это была сухопарая, высокая, статная женщина, довольно строгая на вид, хорошо что не как хрущёвская – баба-доярка.

– Добрый день, молодой человек, – поприветствовала она меня, – что это вы смотрите?

– А, «Звёздный Путь», – кивнул я, – интересный американский сериал.

– Правда? – она оглядела разгром в комнате, где царил творческий беспорядок, неодобрительно так, – почему горничные не прибрались?

– Боятся заходить туда, где я, – я хихикнул, – проходите, Вера Борисовна, располагайтесь. Простите что не прибрано, сейчас.

Я попросил корабль транспортировать все лишние объекты. Мгновение – и комната снова сияет чистотой. Почти. Только одинокий робот-пылесос жужжа катается по полу. Вера Борисовна посмотрела на него с любопытством.

– А где Пётр Воронов? Вы на него не похожи.

– Да, прошу простить, – я встал, – Георг Орлов, а Пётр отправился ненадолго погулять с этой… как её… Катей, – припомнил я имя девушки, – скоро вернутся.

– Правда? Довольно неудобно что они заставляют себя ждать и не предупреждают. Где они гуляют?

– В америке. Я их туда отправил на прогулку.

– Вот даже как? – Вера Борисовна выгнула бровь, – это неожиданно. Они вообще вернутся?

– Конечно, куда денутся? – пожал я плечами, – кстати, да вы присаживайтесь, вы их искали по каким вопросам? – улыбнулся я.

– Нужно кое-что передать. Охранник принесёт. И вообще, поговорить.

– Ах, это… я посмотрел на часы, – они прибудут как только смогут. Их уже вызвали, будут через полчаса.

– А вы, молодой человек, позвольте, откуда будете? Охрана вас уже порядком боится.

– Собственно, моя история отдалённо похожа на историю Петра Воронова. В последней её части, – я повернулся к ней, - однако в отличие от него из истории двадцатого века я помню только фамилию Ленина, да и то не слишком хорошо знаю, кто это. Работать шахерезадой-нострадамусом у вашего мужа и его друзей точно в мои планы не входит. И наконец – если уж вы обращаетесь ко мне, то давайте по имени – я в четыре раза старше вас, так что не слишком молодой человек.

Вера Борисовна выгнула бровь вопросительно.

– Вот как? Вы неплохо сохранились.

– Что ж, – я развёл руками, – медицинские технологии творят чудеса.

– И вы не опасаясь здесь живёте? – она подсела ко мне, – я могу понять положение господина воронова, оно безвыходное, но ваше на таковое не похоже.

– Верно. Однако, чего мне бояться? Что я чем-то не понравлюсь вашему мужу и вам? Что ж, я не настаиваю – я здесь не у вас в гостях, а для моральной поддержки Пети, который и без того оказался в очень экстремальных для себя условиях советского быта.

Вера борисовна хмыкнула.

– Понятно, значит вы настолько в себе уверены.

– У меня хорошая охрана, – мягко улыбнулся я, – да и потом – вредить вам, я имею в виду вообще всем вам, в мои планы не входит, а помочь я вам вряд ли чем-то смогу. Так, слегка исправить кое-какие бытовые неровности для Воронова, который оказался случайной жертвой в чрезвычайной ситуации, которая никак его не касалась. Это моя вина, и чтобы немного сгладить данную коллизию, я здесь.

Вера Борисовна кивнула.

– Интересно. А вы из какого года?

– Скорее из какого тысячелетия. Сильно не местный. Скажу я вам, что вам очень сильно повезло с Вороновым. В его времени нечасто можно встретить человека, который не то что события и даты помнит, а хотя бы Шелепина или Семичастного знает. Да и объём его знаний весьма специфичен, но очень полезен и актуален для ближайших десятилетий прогресса – микроэлектроника. Основной драйвер развития экономики и технологий на ближайшие несколько столетий. Основная движущая сила экономик и общества.

Вера Борисовна едва заметно кивнула:

– Меня больше волновали бытовые вещи, которые необходимо им обеспечить.

– О, за это не беспокойтесь вообще. Я взял на себя эту обязанность и снабжаю Воронова всем необходимым. И его … эм… в общем, Катю. Странные они, едва успел появиться тут – уже вовсю крутит роман с Екатериной, случайной, в общем-то девушкой. Люди вашего времени так легко друг с другом сходятся.

– Не все, – уверила меня Вера Борисовна, – что ж, если вы взяли на себя бытовое обеспечение господина Воронова, то полагаю разрешать этот вопрос смысла нет. Не откроете тайну, откуда у вас деньги? Фальшивые?

– Что вы, самые настоящие. Просто продал немного золота. Тонн десять. На чёрном рынке в америке – купили только так, у них сейчас нестабильная ситуация. Небольшая финансовая махинация. Пете и Кате я по пачке банкнот выдал, – хмыкнул я, – не желаете ли посмотреть какое-нибудь кино? Как убедились на примере Кати и вашего мужа, и ещё некоторых людей, оно довольно впечатляющее за счёт спецэффектов.

Вера Борисовна согласно кивнула. Я включил полноценный объёмный звук, добавил ещё две колонки. Мы сидели на краях двух диванов, так что между нами были подлокотники. Рядом, но разделённые. Вместо богомерзкого аватара я включил фильм «Дюна». Довольно проходное кино, но я так понимаю – лучше чем успевшие набить оскомину звёздные войны и им подобные, которые интересны только тем, кто в этом замешан.

Я не зря подготовился – когда приехал председатель КГБ с женой, Вера Борисовна на них даже внимания не обратила. Я ещё попросил кораблик притащить закуски – весьма непопулярные в советском союзе креветки, да ещё и в кляре, и к молодому вину.

Председатель КГБ в комнату вошёл осторожно, улыбнулся, заметил наш интерес и на некоторое время сам остался смотреть. Пока не досмотрели до конца.

– Наконец-то, – Владимир Ефимович протянул руку, я встал, – Семичастный.

– Орлов, – улыбнулся я так же, – приятно познакомиться.

– А где Воронов?

– Он гуляет. Задерживается что-то, – я посмотрел на часы, – впрочем, счастливые часов не наблюдают.

– А где он гуляет? – Семичастный посмотрел на Веру Борисовну, – Привет, Вера.

– Володя, – кивнула она ему и его жене.

– Прямо какие-то семейные посиделки. Только товарища шелепина не хватает.

– Он занят, – ответил Семичастный, – у меня прежде всего вопрос, кто вы такой, Орлов?

– Полагаю, вы прекрасно это могли понять по многочисленным отчётам и из прослушки, – ответил я, – не люблю повторяться.

Владимир Ефимович посмотрел на меня недовольно:

– Так уж и не любите?

– Совершенно, – не стал я прогибаться, – я так понимаю, вы приехали поговорить с Петей Вороновым?

– Да. А он сбежал с вашей помощью.

– Ну что вы, здесь же не тюрьма, хех, курортного режима. Он сейчас где-то в Нью-Йорке развлекается со своей хронической любовью. Я так понимаю, вы хотите послушать дубликат того, что вчера он рассказывал товарищу Шелепину?

– Меня интересует не только это. Но ладно, подождём. Мне кажется, это вообще уже начинает пахнуть изменой – он взял и уехал в капстрану, причём добровольно.

– Странные вы люди, – вздохнул я, – даже такая незначительная разница во времени уже делает вас разными.

– Это ты к чему?

– К тому, как все вы, и вы, и Шелепин, относитесь к Воронову. Меня это немного удивляет, должен признаться. Как будто… он чем-то вам обязан. Нет, нет, не надо, – я поднял руку, видя, что он собирается возмутиться, – я понимаю, что вы хотите сказать, но мне кажется, очень экстравагантная советская ментальность заставляет вас воспринимать Воронова как некоего советского гражданина, который родился под сенью партии и с рождения всем обязан государству… В той стране, где он родился и вырос – чтобы предать кого-то – нужно чтобы этот кто-то, государство например, доверяло тебе. А заслужить доверие государства не так то просто. Как минимум – предатель должен служить. Ваш строй довольно… специфичен, и отношение к людям тоже. Впрочем, не обольщайтесь – как показала практика в лице Воронова, вас с товарищем Шелепиным эта система точно так же пережевала и назначила предателями, – хмыкнул я, – я наблюдаю что и вы, и ваш друг Шелепин, совершенно не понимаете Воронова, пытаетесь его загнать в рамки пониманий советского гражданина. Свой-чужой.

– А он не свой, это понятно, – ответил мне Семичастный.

– Но и не чужой. Просто другой, – улыбнулся я, – и на мой взгляд вполне логично. За всю свою жизнь он ничего не получал от государства. Куда больше отдал в виде налогов, так что это ещё вопрос, он обязан своей стране или она ему. Всё-таки малый и средний бизнес – это существенная опора экономики. Вы к такому не привыкли.

– Да, мы не привыкли к людям без идеологии.

– А Петя привык видеть то, как люди сначала в дёсны лобызают своих идеологических товарищей, а потом так же идеологически их же топят. Как у китайцев, или как вас затопил брежнев, – я наклонился вперёд, – Так она вообще кому-то нужна, эта идеология, если ею подтирается первое лицо государства? Религия без бога, но со своим раем, адом, заповедями, пастырями, паствой, молитвами, крестными ходами на первое мая, паломничеством, со своими святыми и мучениками, и такая же истовая борьба с ересью и инакомыслием… – я видел, как Семичастный чуть ли не зубами скрипел, – примерно так он воспринимает коммунизм и идеологию вообще. И не думаю, что он очень уж сильно ошибается.

– Вот значит как, – он нахмурился.

– Верно, именно так. Воронов человек из другой страны. Из той, которая просуществовала более тысячи лет и, может быть, в силу своего возраста, социального положения, человек он несколько наивный, но… не идиот. Я просто наблюдаю систематическую попытку его понять используя привычные вам критерии. И он в них не влазит совершенно.

– Спокойно, Володь, – жена тронула его за руку, – Он прав.

– Да… – Семичастный рукой махнул, – я это вообще отказываюсь понимать.

– А вы попробуйте, – я вздохнул, – человек на вашей должности должен уметь понимать. Впрочем, давайте кино посмотрим.

Семичастный просверлил меня взглядом.

– Кино?

– Да. Зря что ли старался?

– Мне говорили, что эту хрень отсюда всю ночь вынести не могли.

– Возвращается, – кивнул я, – Вообще, вам до потолка надо прыгать от счастья, Владимир Ефимович. Абсолютное большинство современников не то что имена и даты, события и прочее не вспомнили бы, но даже с трудом бы припомнили брежнева и хрущёва.

– Настолько плохо? – он вдруг сменил гнев на милость.

– Каждый режим делает упор на преподавании своей собственной истории в ущерб истории других режимов, особенно предшествующего, – пожал я плечами, – поэтому да.

– Ты странный, – Семичастный рухнул на диван рядом со мной, девушки сели на соседний, тоже вместе, и шептались о чём-то своём, – зачем ты со мной о Петре заговорил?

– Как я уже говорил – я наблюдаю за ним. Очень подробно, с момента его здесь появления. И наблюдаю, что ваш друг товарищ Шелепин Александр Николаевич считает его безыдейным, чуть ли не предателем и диссидентом. И этом немного обидно – учитывая, что Воронов по сравнению с большинством современников более чем лоялен к советской стороне вообще. А ещё обладает не исчерпывающими, но очень нужными знаниями и навыками. Учёных высоколобых у вас и своих хватает, а вот практиков в области электроники…

– По электронике правда? Что она стала так важна?

– Это основная движущая сила экономики. В девятнадцатом веке это был паровой двигатель и железо, в двадцатом просто по инерции нефть и прочие двигатели, как рабочие механизмы, электричество, но роль паровых двигателей в экономике заменила электроника. Как основное направление развития прогресса. До этого прогресс просто базировался на физическом труде и его механизации и автоматизации. Электроника – это автоматизация умственного труда, обмена информацией, и нетрудно догадаться, к чему это ведёт.

– И к чему?

– Как и говорил Воронов – к повышению рентабельности. То бишь – будет то же, но чуть дешевле, больше, совершеннее. Поначалу может показаться мелочью, но это то, что обрушит экономики целых государств. А бурнейшее и долгое развитие, почти взрывообразное – и вовсе сделает отставание на год – уже существенным. Так что без развитой электроники советскому союзу и России не выжить никак.

Семичастный кивнул:

– Что ж, это я понял. А вот ваши возможности, вы говорили что располагаете. Какими?

– Внутрисистемные путешествия на своей яхте, мелкосерийное производство разной необычной техники, добыча ценных ископаемых в солнечной системе и её окрестностях. Главное это производственные возможности. Воронов может располагает парой-тройкой интересных вещиц – а я могу их создавать. Ноутбуков вот понаделал дюжину, на всякий случай.

Владимир Ефимович осторожно спросил:

– И каких вещиц?

– Я стараюсь держаться строго в рамках тех технологий, которые имеются у Петра Воронова. Хотя единственное исключение – это вот тот лимузин, который вы видели перед входом. Дамы, позвольте вам включить кино и мы с Владимиром Ефимовичем сходим погулять.

Включил дамское кино, из разряда смеси мелодрамы и фантастики. Семичастный сразу же пружинисто встал и мы с ним вышли из гостиной в короткий коридор, до лестницы, вниз, через проход на улицу, и вот мы уже на крыльце. Он остановился, тяжело вздохнул.

– Скажи мне, Орлов, а в этом твоём будущем – всё в порядке?

– Выжили. Хотя теперь этого будещего уже не существует. Мы его разрушили своим появлением здесь. Теперь есть только настоящее.

– Это хорошо, – кивнул он, – я не понял, зачем ты мне сразу решил про Воронова говорить. Нет, ты объяснил, но причину так и не сказал.

– Его появление здесь – отчасти моя вина. Я выполнил рисковый манёвр, и как результат – мы здесь. Разрушил человеку довольно сытую, благополучную жизнь в достатке и спокойствии. Я всё-таки офицер звёздного флота. В запасе, но это не важно – у нас запаса как у вас не существует. Я должен заботиться о гражданских, в том числе компенсировать ему неудобства. Полностью сделать невозможно, да и стоит ли – он здесь уже пассию себе нашёл.

– И то верно, – хмыкнул Семичастный, – и только поэтому?

– Ну и мне скучно стало. Какими бы технологиями, по вашим меркам кажущимися магией и чудесами, я не владел – пустить их в ход без особой нужды я не могу. Так, по мелочи – и поэтому мне скучно. Решил помогать Воронову, а там посмотрим что будет. Жизнь штука в любом случае интересная.

– Нда. Раз ты офицер, то скажи мне как военный – ты не думаешь, что воронов нас предаст? Я имею в виду…

– Пойдёт налево, разгласит секреты… – кивнул я, – понял. Нет, он человек другой морали, но всё же с моралью. Я ему предлагал свалить из СССР. Не захотел – потому что уже связался, а значит не будет менять выбранную линию на ходу.

– И куда ты ему предлагал?

– Да в какую-нибудь новую зеландию. Дал бы полмиллиона баксов, английский он знает, документы сделать не проблема, и жил бы, выращивал кабачки или занимался электроникой, не лез в политику и тихонечко жил счастливой богатой жизнью.

– Очень мало тех, кто отказался бы от такого предложения.

– Он видимо уже настроился на СССР. Петя человек просто очень молодой – двадцать восемь лет. Мальчишка ещё вчерашний, который получил кое-какое образование и кое-какой опыт благодаря связям и пинкам от родителей. Немного страдает от любви к западу и недооценивает собственную страну – ну да это логично, учитывая его воспитание.

– Понятно. Так, Орлов, ты эту баржу мне показать хотел?

– А, да, позвольте я вам расскажу интересную историю. В общем-то я знаю её лишь потому, что колёсные автомобили это одно из популярных хобби нашего времени. Последний ЗИЛ. Уже после того, как союза не стало, после непродолжительного периода анархии и последующего наведения подобия порядка, завод ЗИЛ закрылся. Однако, энтузиасты из числа тех, кто делал партийные автомобили, создали эту машину на заводе. В единственном экземпляре, чуть ли не вручную, в полуразрушенных цехах. Это не спасло завод, конечно же – все уже настроились на другое, а этот автомобиль остался чисто исторической достопримечательностью. Последний Зил.

– Нда… Депрессивно как-то.

– Тут не спорю, – кивнул я, обходя машину, – она в целом копирует стилистику ЗИЛов последних лет. На тот момент в ходу уже была совсем другая автомобильная мода. Это архаичный дизайн, конструкция не сказать, чтобы прогрессивная. Для своего времени, конечно.

– Дай угадаю – ты хочешь её себе оставить?

– Нет, что вы. Ездить на таком крокодиле по улицам – совершенно глупая затея. Однако, насколько я понял, Воронов вынужден лишиться своего автомобиля. Недорогого и простенького, но всё же весьма добротного и явно не советского уровня. Я предложил ему на замену шевроле Импала, переработанную версию. Он согласился. А это… парадная, так сказать.

– Парадная, – хмыкнул Семичастный, – можно посмотреть внутри?

Он залез внутрь. Внутри оказалось весьма просторно и комфортно. Бежевый салон, светло, приятно, тихо. Владимир Ефимович не стал особо задерживаться.

– Знаешь, а тут хорошо, – вылез, – и к чему ты показал мне эту машину?

– Что поделать – колёсные автомобили я вынужден был изучить. Ни к чему, просто показать последний ЗИЛ. И попросить поставить его на учёт за Вороновым, по всем правилам ГАИ.

– Это вызовет вопросы.

– Спишите всё на самоделку. Самодельные авто же не запрещены? Вот и все вопросы к самодельщику.

Семичастный покивал.

– Хорошо. Хорошо, да, думаю, это можно организовать. В обмен на тот авто, что Воронов оставил нам. Однако, учти, мы хоть и занимаем место в партии – не являемся властью. А значит не стоит слишком наглеть.

– Понимаю, – согласно кивнул я, – по красной площади кататься никто не будет.

По-моему, я сбил с него настрой предъявлять претензии Воронову. Но они тут же появились обратно, когда Воронова мы нашли в гостиной, куда вернулись. Петя был слегка уставший, слегка приошалевший. Катя вовсе по-моему выглядела как будто картина мира у неё рухнула. Она тихонечко так, бочком-бочком протиснулась в спальню и там заперлась. Воронов же, уставший и довольный заметил всех гостей. И меня в том числе.

– Добрый вечер, товарищи…

– Добрый. Воронов, верно? Пойдёмте прогуляемся, – Семичастный взял его в оборот.

Мне оставалось только грустно вздохнуть. Меня оставили одного – но не тут то было. Катя переоделась, приняла душ, и вышла к нам уже свежая и в довольно элегантном платье. На девушке-провинциалке оно смотрелось как на корове седло, должен признать – да, симпатишная мордашка, но ей не достаёт… выправки. Как у этих двух партийных жён. Ничего, научат. Или уже поздно. Но недолго они смотрели мелодраму – Петя с Семичастным задерживались, а пока дамы смотрели мелодраму, я вновь занялся тем что пытался на технологиях Воронова смастрячить что-то.

Пока что у меня удалось отделить непосредственно компактный микрокомпьютер в виде его телефона блекберри от функции телефона и на основе его операционной системы и довольно маломощного процессора сделать из этой маленькой звонилки что угодно. Ну правда, вставить блоки АЦП-ЦАП, и можно на базе этой универсальной платформы сделать что угодно. Запрограммировать соответственно. Однако, нужно было решить вопрос с постоянным функционированием, долговечностью, тепловыделением и питанием.

– Георг, – Меня позвала Катя, – Можно тебя?

– Да? – я оторвался, закрыл ноутбук и подошёл, – Леди, - вежливо склонил голову.

– Садитесь, Георг, – величаво сказала Семичастная, – довольно с нас кино. По крайней мере сейчас, у нас возникли вопросы к Петру, но поскольку его нет… Екатерина тут говорила, что вы ей сделали гардероб? Вы в моде разбираетесь?

– Совсем нет. Просто прототипами послужило то, что найдено в фильмах, – качнул я головой, – остальное отсебятина. Я совершенно не разбираюсь в одеждах вашей эпохи.

– А шили?

– Это уже корабль, – улыбнулся я, – ну и есть другие инструменты, – я продемонстрировал унитул на руке, – довольно эффективные.

– Понятно, – Семичастная вздохнула, – было бы конечно очень интересно узнать, в чём у вас ходят.

– Если мода времён Воронова покажется вам скорее пошлой и гадкой, то о другой эре и говорить нечего, – качнул я головой.

Шелепина взяла инициативу у подруги:

– А чем вы планируете заниматься?

– Понятия не имею. Насколько я понял, Воронов сейчас изображает из себя шахерезаду, рассказывая султанам сказки на ночь, пока те не свыкнутся с его существованием, – я улыбнулся, – а я просто сбоку нахожусь и наблюдаю. Почти не вмешиваюсь.

– Мне вот интересно, о чём вы с моим мужем говорили? – Семичастная была преисполнена любопытством.

– О машинах. Исключительно о машинах, – улыбнулся я.

– Хорошо, мальчики есть мальчики, – ответила снисходительно Шелепина, – Георг, а расскажите о себе. О Воронове мы знаем почти всё, а вот кто вы?

Я пожал плечами:

– Мой статус и историю непросто понять. Капитан запаса звёздного флота, то есть не находящийся на действительной службе. Капитан собственной яхты, которую купил после прохождения службы.

– То есть вы капитан звездолёта?

– Совершенно верно, – кивнул я.

– Как интересно! – с придыханием сказала Екатерина.

Дамы уже чуть-чуть приняли на грудь, в переносном смысле, конечно, и все три были в стадии разговорчивости.

– Вы будете жить тут с Вороновым? – спросила Шелепина.

– Ну… Отчасти, – я улыбнувшись, пожал плечами и бросил взгляд на Екатерину, – сидеть безвылазно на вашей даче смысла нет. Для господина Воронова это безусловно всего лишь курортный отдых, люди его времени вообще не слишком любят путешествия, так что ему здесь даже слишком комфортно. Я вот что думаю – его же как-то надо будет организовать после того, как он поговорит со всеми товарищами, кто хочет узнать обо всём.

– Вы имеете в виду найти ему место? – спросила Семичастная.

– Именно. Мой корабль, искуственный интеллект, проанализировал его навыки и признал весьма любопытными. С практической точки зрения – он довольно редкий тип специалиста, который имеет опыт руководства, коммерции, и технически подкован хорошо. Но в своей области, области внедрения. Главное чтобы не остепенился, остыл, завяз в болоте семейной жизни и стал очередным скучным специалистом-управленцем, которых миллион, и все как под копирку.

– Вы думаете он будет управлять кем-то? – спросила Катя.

– А что ещё он умеет? – развёл я руками, – это его профессия. Рано или поздно к этому всё придёт.

– Но он совершенно не ориентируется в наших реалиях, – сказала Вера Борисовна.

– По-моему это плюс. Есть реалии в которых лучше и не начинать ориентироваться.

* * * *

Семичастный и Воронов с интересом глядели на нас. Примерно одинаковыми взглядами. Ну что на меня смотрят как на поручика ржевского, который пришёл и всё опошлил? Подумаешь – перебрали дамы, не так чтобы очень, но пьяненькие. Разговоры по душам о моде и прочем перекатились в просьбу показать им яхту, а на яхте у меня – спа-салон, бассейн с панорамным видом на звёзды, куда без лишних разговоров захотели забраться дамы, я им что, мешать буду? Плескались с видом на землю с орбиты, под светом звёзд, расслаблялись, глядя на космос, пока роботы-массажисты их ублажали.

Поэтому шумной такой компанией из меня, довольного жизнью, и трёх девушек, которые к тому же прошли кое-какие косметические процедуры в медкабинете, мы вывалились в гостиной.

– Ох, – Семичастная повисла на муже, – Я пьяненькая.

– Тоня, что с тобой?

– Не видишь, дама отдыхает, – И заснула у него на плече.

Владимир Ефимович бросил на меня недовольный взгляд.

– Ты!

– Ну а что я, просто поплескались в бассейне на моей яхте, сходили в медкабинет, подлечились, – я придерживал такую же шатающуюся Веру Борисовну и Катю, которую развезло больше чем более привычных к гулянкам жён вождей, – это вы там спорите про то как космические корабли бороздят… ик… забыл как там дальше.

– Так, поедем домой… Орлов! – он недовольно на меня посмотрел.

– А что я? – я пожал плечами, – пока вы там болтаете, кто-то должен дам развлекать, между прочим, – наехал я на него в ответ, – в следующий раз сами пойдёте.

– Обязательно.

Посадил жену на диван. Воронов пошёл поддерживать Екатерину Васильевну, а я взял Шелепину на руки и усадил в глубокое кресло. После бассейна и сауны их слегка развезло от вина и дамы приходили в себя. Но я почти уверен – им было очень хорошо недавно. Бассейн, массаж, винишко.

– Ну ты дал!

– А ты думал, – я поправил лацкан форменного кителя, – хороший офицер должен уметь гулять. Иначе хрен он моржовый и пыль орбитальная, а не офицер, – алкоголь уже выведен из крови, слегка шатает, но это проходит быстро, – ну, о чём договорились? Построили теорию нового мирового порядка? – я посмотрел на Семичастного выжидающе.

– Если бы, – ответил мне Воронов, – так, вспомнил про пару известных махинаций в этом периоде, и в целом. Так, по мелочи.

– Ну это понятно, – хихикнул я, – у меня тут в голове мысли более масштабные. Финансовые пирамиды, махинации и манёвры. Надо бы попробовать как-нибудь и замутить схему с продажей золота как раз к кончине золотого пула. Чтобы навариться на его продаже хорошенько.

– Это уже без меня.

– Петь, а Петь, а ты не думал, что дальше делать то будешь? Ну расскажешь про будущее – а дальше что?

Он грустно вздохнул.

– Дальше я пока не думал.

– А вот это плохо. Я лично видел бы тебя в качестве какого-нибудь инженера-электронщика. Гения, Илона Маска или Стива Джобса советского разлива.

– Они то тут при чём. Я не настолько прошаренный.

– Ой, да ты думаешь эти гасконцы прошаренные? – выгнул я бровь, – как бы не так. Просто это менеджмент наложенный на маркетинг с человеком-брендом в главной роли. А человек-бренд – это серьёзная работа, между прочим.

– То есть – человек-бренд. Популярная личность?

– Точнее – искуственно, маркетингом, популяризируемая личность. Популяризируемая в качестве какого-нибудь разработчика. Именно так работали эти ребята и многие другие. Наука безликая никому не нужна, понимаешь? А высоколобые интеллектуалы малоинтересны публике. В то же время публика падка на чудеса и технических гениев, им хочется видеть не возню лаборантов в песочнице, а какого-нибудь харизматичного парня, который будет эдаким в каждой бочке затычкой.

– Пробовали, со Стахановым пробовали, с Челюскинцами пробовали, с Гагариным пробовали. Все они не выдерживали славы.

– Потому что не с того конца взялись и через жопу реализовали проект, – утвердительно заявил я, – потому что они свою пропаганду гнули, а в итоге людям совершенно ниоткуда прилетает облобызание системы – и это людей угнетает. Нет, Петь, хороший проект человека-бренда – это грамотная работа над ним. Этим баловались всегда, в принципе, начиная с Жанны Дарк, или даже раньше. Но нет, суть в том, чтобы подготовить такого человека, создать ему не пустой имидж, а обоснованный. Грамотный.

– Ты в этом шаришь?

– Ну… относительно неплохо, – согласился я, – пропаганда входит в число навыков, необходимых для моей должности и звания.

Воронов задумался.

– То есть ты хочешь сказать, что я должен как какой-нибудь Илон Маск работать?

– Только тот по ракетам и электромобилям, а ты по советским компьютерам. Я тут на днях изучал биографию и поведение знаменитых академиков. Глушко например. Беспросветные идеалисты и высоколобые интеллектуалы. Такие отпугивают публику своей бараньей упёртостью в какие-либо теории или просто недостаточно харизматичны сами по себе. И вот тут я на днях подумал – что если ты собираешься поднимать советский интернет, советскую электронику – то необходимо сделать человек-бренда. Эдакого гения от электроники. И не инженера, который всё разрабатывает, а именно управленца. У тебя есть плюс – ты знаешь будущее и ты можешь поддержать беседу с коллегами вполне на уровне. Твоё знание будущего можно определить в чуть ли не пророческий дар и дальновидность, и плясать от этого.

– Постойте, – вмешался Семичастный, – вы говорите о том, чтобы Воронова, – он ткнул пальцем, – сделать управленцем?

– Причём знаменитостью, – ответил я, – да, искуственно, но об этом знать будем только мы. Более того, некоторый флёр борца с режимом и свободного гения необходим. Люди уже перестали доверять партии и правительству, и кандидатурам, которых они форсят. Это как с Высоцким.

– Я не знаком.

– Он сейчас ещё студент наверное. Не знаю, смотрел фильмы с ним. В общем – делается это так. Берётся человек. Вот к примеру Воронов, а дальше мы неофициальными методами создаём ему флёр гения. Не через официальные газеты – официальное – значит одобренное партией, значит ложь. Ещё Геббельс говорил – пропаганда теряет действие когда становится явной. И после этого Воронова мы делаем гением. Не, не разработки, разрабатывать должны другие. Гением просто так. Гением в плане – сказал какую-то идею из будущего, учёные бросились её проверять – а она не только рабочая, но и отличная. И всё, его авторитет растёт как на дрожжах. В итоге мы получим фигуру.

– Это так нужно? – спросил Семичастный.

– Этим озабочены крупнейшие державы мира. Видите ли, как я уже сказал – публика ждёт чуда. Публика ждёт шоу, экшна. Как с Гагариным – почему он стал так популярен? Не потому что его все газеты облизали, нет. Он стал популярным потому что его достижение – просто и понятно всем. Тоже с Королёвым – его инженерные навыки безусловны и гениальны, но популярен он стал потому что всем понятно его достижение. Челомей и прочие учёные не менее усердно трудились, но нет. Не они вошли в историю. Науке, отрасли, нужен солист. Первая скрипка, фронтмен. Тот кто работает лицом.

Семичастный медленно кивнул:

– Кажется я начинаю понимать. Людям нужно персонифицировать прогресс и персонифицировать достижения, тогда они станут более понятными и ими будут по настоящему гордиться. А абстрактные «советские учёные» быстро забываются.

– Браво. В точку. Персонификация прогресса. У Пети есть ряд качеств, которые делают его идеальным кандидатом. Главное из них – послезнание. Придёт куда-то, посмотрит, бросит «это у вас не получится» – он то точно знает, а другие нет. И он оказывается прав. Или нечто в этом роде – он может поддержать разговор, знает наперёд что будет популярным, а что нет, его можно легко выдать за самого дальновидного человека в отрасли.

– Не советский он человек, – качнул головой Семичастный.

– Это тоже плюс. Владимир Ефимович, очевидно национальная политика в стиле «Наши люди» попросту оказалась провальной. С треском провалилась. Нашими оказывались в основном хапуги и мудаки, которые вовремя прогнули спину. Нет, имидж человека, не аффилированного напрямую с властью – очень мощен. Авторитет самостоятельный, а не гнущийся под обстоятельства и ради премий и наград подлизывающий попец вышестоящим. Наверное, уже настала эпоха, когда у народа свои герои, а у партии свои. И это совершенно разные люди.

– Печально, мы не такие уж и слепые как вы думаете. Не лаптем щи хлебаем, понимаем что к чему.

– А диссиденты? – выгнул я бровь, – признайте, политика партии в отношении пропаганды – стала одним из факторов разрушения. Наверное просто не сумела адаптироваться и развиваться, и вместо этого застыла умственно и методологически в пятидесятых-сороковых. В эпохе славословия, словоблудия, пустозвонства, плакатов и тотального контроля над газетами.

– Чем тебе контроль то не угодил?

– Одна из догм пропаганды, – я нагнулся, уперевшись в колени ладонями, – видимая объективность. Когда подаваемая информация заранее необъективна и об этом известно – её ценность множится на ноль. Эффективность пропаганды равна способности её влиять на обычный трёп между гражданами. На то, что обсуждают они между собой. И если убрать нечто вроде гагарина, сами подумайте, как много тем об удоях, героях труда и прочей херне, обсуждают люди между собой на кухоньках? Я думаю, вашу «Правду» уже пора приравнять по уровню влияния к региональной газете «сельская новь» деревни зачепиловки. Она есть, её читают за неимением других, но это не источник объективной информации, это источник официальной информации. И сложилась такая ситуация, Владимир Ефимович, что в семидесятых а тем паче восьмидесятых верить «Правде» и прочей советской прессе – это всё равно что искренне верить в деда мороза. Это могут только дети и дураки. Когда в газете начинаются словословия в адрес партии – уже понятно, что журналисты настроены необъективно и дальнейший текст можно вычёркивать, он нихрена не стоит. Впустую потраченная бумага. Советские люди научились читать между строк – но факт есть факт. К концу советской власти – власть полностью, тотально и абсолютно утратила любой контроль над информацией в стране. Полностью. Пока ещё – вам верят многие, но количество своенравных граждан уже начинает расти как на дрожжах. И у вас нет и никогда не будет системы чтобы их всех тоталитарно нагнуть и удавить. Наоборот. Диссиденты тому пример – как партийные бонзы ещё думают категориями сороковых-пятидесятых, а это время уже ушло. Окончательно. Безвозвратно. Теперь или придётся научиться лавировать и убеждать, контролировать и создавать авторитетов и лидеров мнений – или потерять контроль и остаться у разбитого корыта. Как бывшие.

Семичастный молча кивал.

– Вот что, изложи ка ты это на бумаге.

– Да держите, – я подал ему книгу. Которую корабль транспортировал из моей каюты, – «Теория Медиаконтроля».

Семичастный прочитал оглавление, выгнул брови.

– Выглядит многообещающе.

– Не то слово. И вот там в середине есть глава про «Персоналии-бренды». Там как раз описан наш случай. И я тут подумал, что Петька может стать отличным популяризатором науки и электроники. Нет, не гением, который шарит в нанометрах, цифрах и так далее, но умеет это всё интегрировать, объяснять, ставить задачи и так далее. Менеджером, короче говоря. Как вам такая идея?

– Неплохо звучит, – согласился Семичастный.

– Эй, а меня кто-нибудь спрашивал? – возмутился Петя.

– Да кто ж тебя спрашивать то будет, – махнул я рукой, – почитайте, может быть, мы сумеем сделать из Петьки фронтмена советской электроники. Популяризатора и гения.

Петя смутился:

– Это немного слишком.

– Партия скажет надо – сделаешь, – отрезал Семичастный, – Знаешь, Орлов, у тебя довольно горячо продвигаемая идея. Почему тебя это так волнует?

– Потому что надо же нашего Петю куда-нибудь засунуть? И потом, хранить и изучать все образцы на базе дачи – это как-то уж совсем извините не комильфо. Слухи пойдут про внебрачного сына Шелепина, я почти уверен. Гораздо проще это всё спихнуть на отдельный субъект хозяйствования, защитить его от потенциальных противников по партии – никто не будет всерьёз копать под институт какой-нибудь микроэлектроники. И опять же, если в рамках института появятся идеи по электронике и прочей мелочи – никого это не удивит.

Семичастный подумал.

– Отчасти ты прав, гораздо проще организовать не полукустарное существование, а залегендировать это всё каким-нибудь прогрессивным институтом. А если он ещё наберёт вес и авторитет – то и другие его тронуть побоятся.

– О чём и речь. Но главное тут – роль Воронова. Проблема советской науки в том, что она была велика, замечательна, местами даже с техническими прорывами, но… какие бы ни были замечательные идеи – всё просрали просто потому что не умели преподать публике. Объяснить, так, чтобы достижениями гордились, а не понимали только избранные. Маркетинг у вас хреново налажен, маркетинг и пиар в сфере технологий. И плюс сверх того взяли себе на грудь неподъёмный вес конкурирования со всем остальным миром и он вас переломил легко. Капиталисты в любом случае будут делать более привлекательные товары, и более качественные. И более популярные. Тут вы как ни крутитесь – взяли на себя конкурирование и откровенно его продули по всем фронтам. Нет у советского союза грамотных менеджеров, грамотных маркетологов, пиарщиков, рекламщиков, которые могли бы всё что есть – грамотно и качественно подать публике.

Семичастный кивнул.

– И ты думаешь что Воронов может стать таким человеком?

– Это один из методов, – согласился я, – берём человека прошаренного в теме. Воронов вполне сойдёт. Дальше делаем ему ряд достижений, реальных, но запланированных. Можно даже устроить некое противодействие партии – чтобы Воронова незаслуженно обидели, народ к тем, кто вызвал гнев властей – всегда относится с сочувствием. Пихать его в строго научные круги нельзя – там его сожрут без хлеба высоколобые интеллектуалы, а вот для публики он может сыграть роль мессии. Достижения придумаем, главное, чтобы они были популярны на рынке и народу понравились. А дальше всё это преподносим как персональный проект Воронова.

– Американцы этим занимаются?

– Будут.

– Не получился бы второй стаханов.

– Там вообще всё сделали максимально херово, – заметил я, – читал историю стаханова. Бездарное исполнение, бездарный герой, который взят по-моему просто наобум из первых попавшихся, и соответствующий конец. Хотя идея была высказана правильная – стране нужны герои, но реализация…

– Я понял тебя, – кивнул Семичастный.

– Эй, а если ничего не получится? – спросил Воронов.

– Получится, Петь, получится. Главное – перестань мелочиться по бытовым нуждам, примитивным ухаживаниям и так далее. Хочешь подняться в высшую лигу – оставь позади привычки среднего класса.

– Да не хочу я. Но если надо…

– Если надо – протащат, – заявил Семичастный, – Знаешь, Орлов, а ты дельную мысль говоришь. Главное ведь что? Главное Воронова спрятать от остальных, чтобы не добрались до секретов. И придумать им внятную легенду. А там, если у Петра будет достаточно авторитета – то он сможет сдвигать прогресс в нужную сторону сам по себе, а не через нас.

– Тоже верно. Вот что, давайте выделим Воронову какое-нибудь НИИ. Был бы капитализм – я бы предложил создать акционерное общество, но за неимением такового – выделить ему НИИ, пару-тройку действительно умелых управленцев, чтобы они брали на себя всю текучку, а дальше…

– Это ресурсы нужно изыскивать. Хотя идея хорошая, ресурсы не так просто найти, ведь мы не руководители страны. Одни из, но я не Сталин, чтобы по собственному желанию взять и достать целый институт.

– Это я беру на себя. Оформите Воронова как нашего агента разведки. Есть такой – Старос. Вот Воронова так же как его – сразу отпадут вопросы, почему он в советских реалиях «плавает». Неофициально, конечно, но по второму уровню легенды – какой-нибудь технический разведчик, прямиком из буржуазной америки, приехавший на родину. Штирлиц. Мистер Питер Райвен, он же Петя Воронов, он же Зоркий Глаз.

– А почему Зоркий Глаз?

– Потому что под индейца шифровался, – хихикнул я, – Местные будут на него недовольны – но это наплевать. При наличии легализованных денег – это ничего не значит. А нам понадобятся средства.

– Ты имеешь в виду – доллары? – спросил Семичастный.

– Они, родимые. Правда, нужно будет как-нибудь свернуть программу берёзки – позорная штука, и как-нибудь переформатировать это в более адекватную систему. Чтобы не пришлось потом перед своими людьми оправдываться, почему в стране победившего социального равенства некоторые всё равно равнее других.

– Предложения есть, или так, воздух сотрясаете? – недовольно огрызнулся Семичастный.

Я только плечами пожал.

– Платёжная система с долларами. Или система одноразовых карт. Суть та же, что и у чеков, только реализовано в долларах, и работает.

– Я вообще не понимаю, почему советская власть так мелочится, – сказал Петя, – то каких-то никому неизвестных диссидентов гоняет, превращая в мучеников, то всерьёз озабочена какими-то чеками, там же суммы смехотворные в масштабах целой сверхдержавы. Даже до миллиарда долларов не дотянет весь оборот, плюнуть и растереть, но нет – из этой маленькой проблемы раздувают всё так, что на всю страну и в учебники истории попадает.

– Петь, – я обратился к нему, – думай что говоришь. У людей экстравагантная финансовая система, и если в хаосе рыночных отношений такие проблемы просто растворятся и исчезнут, то встроить это в жёсткую, абсолютно негибкую плановую систему – очень непросто. Поэтому данная экономика и обречена на провал – даже с такими мелочами справиться без задействования мощности всего государства, не в состоянии.

– А что тогда делать? – Петя развёл руками, – да крохотные суммы долларов уже вызывают финансовое воспаление у всей системы. Тут я даже не представляю, как это всё оздоровить и оживить.

– Мы не должны делать это сами, – качнул я головой, – хотя, конечно, необходимость финансирования лобби приводит нас к необходимости легализовать валютные доходы, а это в свою очередь – требует возможности получать финансирование из-за границы и легализовать данные доходы уже здесь, на месте.

– Я вообще не понимаю, к чему вы клоните, – сказал Семичастный, – и почему такая мелочь как берёзки – вас так возбудили, – он налил себе красненького.

– К тому, что это основная часть схемы легализации финансирования из-за рубежа. И основная модель разделения на советскую кастовую систему. Окончательное же формирование избранных в касту – это первый шаг к полному развалу советского союза. Это лишь вопрос времени, когда данная каста избранных решит избавиться от ненужных обязательств перед холопами всякими.

– Горбачёв боролся с привелегиями, – вздохнул Петя, – слишком поздно начал. Когда они уже сформировались и окрепли. Разбаловали вас разного рода привелегии, сотые секции, и прочее что недоступно простому обывателю. На вид вроде бы ничего не значит, но в такой жёсткой системе с табелем о рангах и ранжиром – это фактически реставрация аристократического правления.

– А в капиталистическом вашем будущем что, не так? – едко заметил Семичастный.

– Так, всё так. К сожалению, и мы с этим боремся. Но они деньги платят. Если у человека есть деньги, и они не украдены из бюджета – то пусть хоть на золотом майбахе разъезжает, хоть дворцы строит, это его право тратить свои деньги как захочет. За него можно будет только порадоваться. Плюс заработать на это же можно и нужно вне государства и политики. У вас не так – у вас всё государственное. И эти привилегии не частное дело, а часть государственной машины, делящей людей на сорта. А дальше всё идёт к бунту низов против жирующих элит и бунту элит, которых сдерживает система. Как говорил сатирик эпохи развала – хорошо работаешь тебе стодвадцать, плохо работаешь тебе стодвадцать, вообще не работаешь – тебе стодвадцать. И мы вроде бы за то, чтобы люди, которые хорошо работают – хорошо зарабатывали, как бы это не было противно остальным…

Владимир Ефимович только грустно кивнул:

– Вроде бы понял. Но при чём тут берёзки?

– Это как и разные секции гума – часть государственной кастовой системы, которая потихоньку губит репутацию государства и развращает элиты на пустом месте. Делит их не по наличию денег, что вроде бы логично и допустимо, а по кастовому признаку. А берёзки тут при том, что это способ легализации финансирования. Смотрите, – я вмешался в разговор, – у меня есть миллион. Долларов. Наличностью, или на счёте в греческом банке – не важно. Есть, нужно сделать так, чтобы этот миллион перешёл в качестве финансирования моим сторонникам в СССР. Тому же Петьке, скажем, и был реализован им для себя и для оплаты труда смежников и союзников. Как это сделать?

– Никак.

– Сейчас да. Но мы убираем нахер берёзки, заменяем их чеки – безналичными у.е. – долларами, по сути, и получаем возможность из-за рубежа переводить деньги на счёт Пети в СССР, и эти деньги можно потратить либо на покупку иностранных товаров в «импортных» магазинах, или передать кому-нибудь, не важно. И вот у нас уже есть оборот средств, возможность финансирования из-за рубежа. Причём, иностранные товары мы продаём с двойной наценкой – тем самым государство получает валютную прибыль с собственных граждан. И нам уже не важно, честные это трудовые доходы, или нелегально полученные – партия в любом случае гребёт свою долю, весьма немаленькую. Решается сразу куча проблем. Элитарность партии – не надо идти на сделки с совестью и объяснять гражданам, почему им с их пролетарскими рылами запрещён доступ в элитные секции универмагов, и за советские рубли никто не продаст им даже пачку сигарет мальборо, и почему одним можно, а другим нельзя. Продадут, но акциз заплати, а за валютные операции акциз всего-то сто процентов стоимости товара. Скажем, пачка мальборо стоит полбакса, мы продаём её за доллар, или за десять рублей. Причём все старания буржуев по маркетингу и созданию своему товару рекламы, дизайна, привлекательности – в итоге будут обогащать в первую очередь саму компартию.

– Верно, – согласился Петя, – но главное – возможность получать финансирование. Брежнев крышует своих товарищей, и хоть лично у него в руках наличных денег нет – по мановению его брови могут быть задействованы огромные суммы его вассалами. А сам он живёт на их поддержке прекрасно – катается на дорогих автомобилях, охотится, лепит себе звёзды героя к каждому юбилею… У нас нет возможности финансироваться из советского союза через коррупцию, как Брежнев, но зато есть благодаря мне неплохие возможности получать финансирование из-за рубежа. Где мы можем заработать солидные бабки на разного рода идеях, а потом переправлять их в СССР. Вполне легально, кстати, и тогда уже станет вопрос – кто представляет из себя более мощную финансовую силу – брежнев, крышующий советских цеховиков, или мы, имеющие мощные каналы финансирования из-за рубежа, в долларах. В валюте. Тогда Бровеносцу придётся просраться, если Шелепин сможет задействовать не какого-нибудь грузина с тёмными доходами, чтобы ублажить своих союзников, а вполне легальные миллионы долларов, через легальную сеть торговли. И причём никто не докопается – ведь деньги то введены в советскую экономику на легальных основаниях.

Семичастный задумался. Крепко задумался.

– Нужно будет посоветоваться с Косыгиным. Он у нас голова, тем более что его и без того планировали в ближайшее время привлечь. Однако, если вас так послушать – схема звучит вполне здраво. Изложите на бумаге.

– Держите, – я подал ему папку, – и вот, – вторую.

– Это…

– То, о чём мы только что говорили. А вот тут – схема и технология одноразовых карт.

– Одноразовых? – уточнил Семичастный.

– Вы уже знакомы с банковскими картами?

Он кивнул.

– Одноразовые… они приобрели популярность в одно время. Правда, в другой ипостаси, но данная примитивная вариация тоже имеет место быть. Если коротко – то внутри пластиковой карты находятся ячейки, которые могут изменить своё состояние лишь один раз. Таково физическое свойство материала. При списании средств, ячейки гасятся в специальном электронном приборе. Просто более удобная форма наличных денег, не более того.

– Схема похожа на чековую книжку, – кивнул Семичастный.

– Да, да, верно, – оживился я, – как чековая книжка, но только деньги напрямую записаны в неё, и можно много раз списывать их. И наличные доллары в обращение можно не выпускать, и с чеками берёзки не позориться, и если понадобится выехать за бугор – обналичить доллары в любых количествах и вывезти туда тратить. Как вам такая идея?

Семичастный пролистал содержимое папки. Посмотрел иллюстрации – кораблик подготовил весь необходимый материал. Заранее.

– Звучит неплохо, – признал Семичастный, – выглядит тоже. А как вы эти карты делаете?

– С помощью специального устройства и облучения материала. То есть что-то вроде фотолитографии, которая заряжает часть материала – ячейки, а при пропускании тока они возвращаются в своё исходное состояние. Только вот облучение требует колоссального оборудования, уровня ускорителя частиц с тысячами тонн магнитов, сверхпроводников, гигаваттами мощности и размерами с целый космодром. Подделать такое в комнатных условиях нереально абсолютно. А уж синтез нужного для этого материала и излучения… в общем, надёжная система.

– Так, – он захлопнул папки, положив их в свой портфель, – это я изучу. Хотя меня немного напрягает тот факт, что вы предлагаете похерить основную валютную политику партии – отбирать всё до цента и максимально мешать зарабатывать людям доллары, – он улыбнулся. Петя тоже.

Я согласился:

– Это вообще вне моего понимания. Как можно быть настолько близоруким. Ну нет денег, могу понять. Так надо максимально стимулировать граждан чтобы они эти самые доллары хотели заработать, а не пахали спустя рукава на стандартный рублёвый паёк. С пролетариатом всё понятно – но учёные, музыканты, изобретатели, писатели и прочая валютно-перспективная братия….

– Паралич системы, – вздохнул Семичастный, – сейчас система ещё работает по инерции от сталинских времён, а это я вам скажу тот ещё сюрреализм был. Это вы вот все знаете о сотых секциях и с таким ядом о них отзываетесь, а большинство советских граждан даже не догадывается об их существовании. И на бумаге всё выглядит вполне цивильно.

– Если только не знать, к чему это приводит, – буркнул Воронов.

– И это тоже. Хотя почему вы так меня уговариваете на эту тему? Вроде бы я не связан с госбанком и минфином.

– Потому что я беспокоюсь о Воронове, который в свою очередь сделал ставку на вас с Шелепиным, а ваше политическое выживание и положение зависит от финансирования в том числе. Будучи председателем КГБ, вы курируете вопросы, связанные с валютой и контрабандой – то бишь имеете возможность организовать себе каналы финансирования и снабжения. Как раз то, что нужно для достижения, упрочения и реализации власти.

– Купленных союзников всегда можно перекупить.

– Дело не только в корысти. Если Брежнев может пообещать какому-нибудь министерству достать им оборудование, а если попросить Шелепина – будет завтра и в двойном объёме – то станет понятно, у кого реальные возможности. Это сильно меняет репутацию. Человек, который может достать, обеспечить, решить… И главное – в СССР должна появиться прослойка людей, которые жирно и легально живут. На свои деньги, заработанные честно. Нечто вроде кастовой системы, в которой кто имеет право, а кто тварь дрожащая определяют не деньги, а начальники – разлагает страну изнутри. Что в свою очередь является колоссальной угрозой государственной безопасности, способной довести до бунтов как низов, так и верхов, и потенциально привести к расколу всего советского союза и капиталистическим восстаниям.

– Народ недоволен в первую очередь богатыми, – сказал Семичастный, – у них такая ментальность.

– Ладно, – я пожал плечами, – создали целое государство в угоду ментальности людей низких, кто согласен сам жить по уши в говне, лишь бы другим не было лучше. Тогда чем эти люди возмущаются? Что жрать нечего, что жить негде, что машин на всех не хватает, что ни хлеба, ни зрелищ недостаточно?

– Реальная ценность товаров сильно занижена. Поэтому они, народ то бишь, представляют себе изобилие и капитализм – как когда всё дёшево и доступно, то есть всего, много и почти задарма. Но так же не бывает.

– Хехе, весёлые у вас социальные эксперименты, – хихикнул я, – попытка всеобщего уравнивания, превратившаяся естественным образом в сформировавшуюся кастовую систему, закончившаяся полным коллапсом всего и дошедшая до полного политического сюрреализма и бреда. Может быть, человеческое общество так устроено – что люди всегда будут недовольны теми, кто может жить лучше, кто может лучше зарабатывать, устроиться, кто здоровее? Я имею в виду – это просто такое свойство человеческой психологии. Человек оценивает себя в сравнении с другими, и если он не может добиться тех же успехов что другие – он недоволен, но это не вина системы, а тем более других. Ожидания и желания человека всегда выше его реальных возможностей, поэтому он всегда будет недоволен тем, что другие живут лучше. Если эту силу сковырнуть и аккумулировать, как сделал ленин, породив антибуржуазную политику, то можно её конечно использовать, но теперь вы сами оказались рабами этих людей. Тех, кто костьми ляжет, лишь бы другие не выделялись.

– О, есть такой анекдот, – вспомнил Петя, – попадает мужик в ад, а там два котла – один крышкой накрыт и на замке, другой открыт. Он спрашивает у чёрта, а чего это у вас котлы разные. Чёрт ему отвечает – вон в том, с крышкой, евреи. Не уследишь – один вылезет и другим поможет выбраться. А в том без крышки – русские, как только кто-то пытается выбраться, его остальные обратно за ноги тащат.

– Ха. Ха. Ха. – Саркастично сказал Семичастный.

– Ну, – развёл руками Воронов, как есть. Орлов прав, таково свойство человеческой психологии. Люди всегда будут недовольны тем что не достигли успехов, о которых мечтали. И всегда ненавидеть тех, кто успеха всё же достиг. Маргиналы. Люмпены. Пойти у них на поводу – значит стать заложниками общественного мнения. Рабами системы, которая нацелена не на достижения, успех отдельных личностей. В итоге всё скатывается к классической социальной проблеме общего пастбища в распределении ресурсов. Быть учёным, рвать жилы, учиться, достигать каких-то целей на сто двадцать рублей в месяц, или побухивать, работать на заводе без особых достижений и особой выгоды всем, и получать больше учёного, но при этом вкладывать несоизмеримо меньше сил? Ответ очевиден.

– Я не знаком с этой теорией, если вы об этом.

– А, это называли трагедией общих ресурсов. Допустим, есть сельская община, у которой есть только одно доступное пастбище. На нём все члены общины могут пасти скот сколько угодно. Выпас скота уменьшает количество травы, растущей на нём и, соответственно, выгоды от скотоводства. Каждый член общины может увеличить число своего скота, увеличив свой собственный доход, при этом плодородие пастбища сократится незначительно. Однако если все члены общины сделают то же самое, пастбище станет уже намного хуже. Если член общины уменьшит свой выпас, плодородие поля увеличится, но его личный выигрыш от этого будет намного меньше, чем потерянный доход.

Получается, что каждому члену общины выгодно только увеличивать использование пастбища и ни на шаг не отступать. Это в масштабах СССР – есть общий бюджет, есть множество заводов, НИИ, КБ, множество отраслей и прочих потребителей общих ресурсов. И каждый хочет выпускать как можно больше – планы, премии, награды… И если в идеальной ленинской утопии – каждый возьмёт строго столько, сколько ему нужно, сделает, уж неизвестно чем мотивированный, сколько нужно, и получит свой фиксированный оклад – то в реальности они все дерутся за ресурсы как стая собак за одну кость. В итоге общее пастбище, то есть бюджет, мгновенно истощается и находится в постоянном жёстком дефиците.

– А с капитализмом иначе что ли?

– При капитализме нет общих ресурсов, – ответил я, – Поле есть, но час выпаса стоит денег, и по мере истощения поля – цена повышается, следовательно – система самобалансируется, достигая грани рентабельности – когда выпас скота, прибыль от продажи молока и расходы на поле, с учётом его удорожания, стабилизируются на одном уровне. Или если перенести на реалии бюджета – из системы удаляется дыра, неограниченный показатель. Дырка, через которую утекает воздух. Система приходит в баланс, замкнутую экосистему, где всё существует в естественной взаимосвязи с остальными. То, что мы имеем сейчас… Ну простите, бред же, когда какой-нибудь заводик на отшибе может получить финансирование больше чем может переварить, потому что директор подлизнул кому где надо попец, взяток распихал, а где-то простаивает огромный завод, потому что всем просто похер, ресурсов не завезли, оборудование сломалось и насрать. Солдат спит – служба идёт. В итоге дисбалансы просто разносят такую систему в клочья. Саморазрушается на всех уровнях, от уровня маленького коллектива до уровней целых отраслей промышленности. Это лишь вопрос времени, но неизбежно как закат солнца. Абсолютная Неизбежность.

– Если только не начать диктатуру, – ответил Семичастный, – с жёстким распределением сверху.

– Что в свою очередь так же приводит к дисбалансу из-за человеческого фактора.

– Но ведь в биржевой системе хватает своих дисбалансов, – пожал плечами Семичастный.

– Есть такое. Но они гасятся этой же биржей, стабилизируются.

Помолчали.

* * * *

– Вот, прошу любить и жаловать, – я гордо подбоченился, – Аппарат Расчётный, АР-1, – представил я штуку, стоящую на столе.

Прошла уже неделя с того разговора, когда Семичастный болтал с нами и Воронов ему по ушам катался. Собственно, ничего не происходило. Я отправился к себе на корабль и решил немного поработать. И заодно наши партийные бонзы начали обхаживать Косыгина. И вот сегодня – привели его к Воронову. Они все были уже подвыпимши. Косыгин явно был не в духе, Воронов умел привести в ярость всех партапараттчиков, а Косыгина похоже вообще разорвало на куски. Они ещё посмотрели замечательный советский документальный фильм «Так жить нельзя». Бомбическое кино. Из серии – после такого у честных коммунистов один выход – застрелиться, потому что ну его нахер.

Хорошо что стреляться и стрелять в Воронова никто не стал. Хотя чувствуется, что присутствующий тут Шелепин просто хочет уйти в запой и долго оттуда не выходить. Семичастный более стойкий. Атмосфера очень напряжённая, практически близкая к взрыву эмоций.

– А вы…

– Георг, ты долго, – Владимир Ефимович наконец-то встал, перестав хмуриться, – вот, позволь представить товарищей – Шелепин Александр Николаевич и Косыгин Алексей Николаевич.

– Здрасьте, – улыбнулся я, – Владимир Ефимович, вы товарищей ознакомили с теми документами, которые я вам в прошлый раз дал?

– Ознакомил, – ответил косыгин, – у меня к вам ряд вопросов.

– Да?

– Вы что, правда думаете, что это спасёт страну?

– Нет, что вы. Это спасёт не страну, а нас с вами. Точнее вас, мне то ничего в принципе угрожать не может.

– Вы поняли о чём я.

Это был пожилой, лопоухий человек, который очень зол после просмотра фильма о том, во что выродилась партия и советский союз.

– Ну… Как минимум – это снизит факторы риска. И поскольку развал вашего странного государства довольно логичен и происходил по всем фронтам, во всех отраслях и по всем направлениям, то есть сыпалось всё вообще – то как минимум это снимет вопрос о том, почему в самой счастливой стране на свете люди в лепёшку готовы расшибиться за копеечный забугорный ширпотреб, и доколе это унизительное положение и преклонение перед любой вещью с надписью «мэйд ин юса» будет происходить. Я не сомневаюсь, что товарищи дали вам и документы, и аудиозаписи наших разговоров, так что не вижу смысла повторять то, что я уже говорил.

– Это просто изменники, – буркнул Косыгин.

– У вас какой-то крепостнический менталитет барина, – ответил я, – как будто советские граждане это рабы, которые обязаны быть лояльны своему хозяину, потому что родились на его земле, а не свободные люди, которые сами решают кому принадлежит их верность. И вот здесь проходит жирная красная линия между тем, как вы воспринимаете народ и как они воспринимают себя. То есть два разных государства, одно официальное с КПСС во главе, лозунгами, идеологией и пропагандой, а второе – анархическое и капиталистическое – советский народ, которое срать хотело на партию, её закидоны, её хотелки, и вообще на всё, что вы делаете. У них свои газеты и книги, свои герои, свои проблемы, которые бесконечно далеки от ваших. Я вообще наблюдаю выделение людей с партбилетами в отдельное квазигосударство. Со своей внутренней экономикой, внутренней политикой, своими собственными, более лояльными к своим, законами, своими авторитетами и своими отщепенцами, своей внутренней финансовой системой и своей внутренней правоохранительной системой, своим внутренним «товарищеским» судом. И это квазигосударство оккупировало анархическое государство советского народа, как немцы оккупировали советские города, и относится к местному населению вот примерно так же, как вы к советским гражданам только что. Они вам обязаны, потому что они под вами.

Судя по всему, я не даром ел свой хлеб капитана звёздного флота – всё-таки восемьсот человек в подчинении и корабль, это вам не хрен собачий. Полвека опыта тоже не пропьёшь – отчитал его только так, Косыгин аж побагровел от злости. Не думаю, что кто-то вообще позволял себе так разговаривать с видным партапараттчиком, а тем более отчитывать его как малолетнего хулигана. Но он успокоился.

– Ладно, извини, – буркнул он.

Уже хорошо.

– Но согласиться с тобой не могу. Ну не могу я в это поверить.

– Это лишь мои наблюдения, – так же примирительно сказал я, – мы тут говорили за валютные магазины.

– Слышал весь ваш разговор в записи, – сказал Косыгин, – ну что можно сказать… Смелый вы человек, Георг Орлов. Объясните мне одну вещь – предположим, мы послушали вашу идею и создали магазины с валютными товарами за рубли, и за валюту безналичную, и всё работает. Как тогда нам бороться с незаконным валютным обогащением граждан?

– Да никак. Что у вас за идеи такие – постоянно бороться с обогащением граждан. Да их стимулировать надо всеми силами, чтобы они обогащались где угодно, лишь бы это было в рамках закона.

– А в рамках закона это не удержится. У нас реалии таковы – как только появляется возможность – тут же слетаются как мухи на говно всякие жулики.

– Тем лучше, – пожал я плечами, – во-первых – у них на руках не будет наличных денег. Что уже очень сильно играет нам на руку, и осложняет жульничество. Во-вторых – спекуляция столкнётся с сильным конкурентом в лице государства – трудно впаривать джинсы с пятикратной наценкой, если государство продаёт с двойной, а дешевле – просто невыгодно. В третьих – даже если они умудрятся, хорошо, сжульничать и нагреться – у них нет выбора. Придётся идти и отдавать половину государству, без малейших вариантов. И в четвёртых, вам напомнить, почему Сталин, уж на что был тоталитарист и сторонник жёсткой власти – ввёл коммерческие рестораны, магазины и прочее?

Косыгин молча слушал.

– Чтобы сдержать темпы инфляции.

– Верно. Огромный вал денег в СССР достигнет таких масштабов, что реальная ценность рубля упадёт чуть ли не в пять раз к концу восьмидесятых. У населения денег – как у дурня фантиков, а тратить их особо и некуда. Это, конечно, приобретёт масштабы не повышения цен, а понижения доступности товаров – но суть та же. Покупательная способность падает. Это просто инфляция наизнанку, но всё равно инфляция, во всей красе. Гораздо выгоднее изъять деньги продажей импортных товаров по рыночному курсу рубля, то есть десять-пятнадцать рублей за доллар, тем самым просто перевалив инфляцию на мировую финансовую систему, и сбросив её груз с советской экономики.

– И потребует от нас колоссальных объёмов валюты. Откуда мы их возьмём, ведь рубль не СКВ, мы не можем просто продать рубли.

– Для начала – есть всё же товары, которые мы продаём. Товары, ресурсы и так далее. А для конца – если у советских граждан будет возможность – я уверен, они ею начнут пользоваться, что в свою очередь увеличит само умение зарабатывать деньги. Дикий бросок из «социалистического рая» в дичайший капитализм и анархию в 90х – и то закончился в итоге тем, что население как-то научилось выживать, работать и зарабатывать без непосредственного участия государства. А тут речь про почти что тепличные условия для первых советских коммерсантов.

– Это ставит под сомнение монополию советского правительства на рыночные отношения.

– Стоит разделять юридических и физических лиц. Не будет же сама великая и могучая партия, претендующая чуть ли не на мировые масштабы влияния, отбирать у какого-нибудь заштатного Васи Пупкина его картину, произведение или изобретение, чтобы на них нажить жалкие в масштабах даже бедной страны, несколько тысяч или миллионов долларов? – я выгнул бровь, – и давить в своих же промышленниках желание торговаться на внешнем рынке, создавать конкурентоспособные товары? Это равноценно желанию задушить свою экономику, в угоду прежде всего конкурирующим.

– Но ведь так и произошло, – Петька слушал молча, девушки смотрели кино, а Шелепин всю дорогу молчал и ничего не говорил, – в итоге истеричные попытки восьмидесятых по борьбе с привелегиями, по конверсии, попытки делать на оборонных предприятиях гражданскую технику – это уже после того как ситуация зашла в очевидный тупик и борьба за советского потребителя была всухую проиграна иностранцам.

– Поэтому российский рынок захватили даже не торгуя официально товарами на нём? – удивился я.

– Верно. Даже не торгуя иностранными товарами.

– Конкурентоспособность советской промышленности со знаком минус. Ниже нуля. Даже не имея конкурентов, она умудрилась проиграть им.

– Феерия, конечно, – хмыкнул Воронов, – но факт в том, что да, моральную битву советская промышленность проиграла всухую.

– И хрен что сделаешь. Вся система работает как механизм, один болтик вынешь – всё перестанет работать. Поэтому так истерично относится к каждой мелочи, которые большие державы вообще не замечают, за ненадобностью что-то делать. Эх, Петь, ты вообще уверен, что эту странную систему нужно поддерживать? Оно же с рождения нежизнеспособно, только на пинках и идее держится, но уберут их – и всё рухнет вообще везде.

– Не уверен, что удастся что-то вытянуть, но что поделать, – воронов развёл руками, – если уж начал поддерживать – то надо продолжать. То, что товарищи коммунисты осознали эти проблемы не в восемьдесят пятом, после пятилетки похорон, а сейчас, до начала застоя – уже даёт некоторый шанс.

– Шанс на что, Петь? Тут всё так жёстко соединено, что любые попытки изменить столкнутся с инерцией. Хотя бы инерцией мышления, не говоря уж про то, что система с такой жёсткостью – столь же хрупкая.

– Но у китайцев же как-то получилось сохранить коммунистическую партию в эпоху капитализма и стать второй экономикой мира.

– Первой, петь, первой. Будь реалистом – америка оставалась первой только на ценных бумагах. То есть по баксам и финансовым пузырям. Одна большая война – и китайцы разом обрушивают америку на уровень России, если не ниже, просто национализировав все американские заводы, патенты, ресурсы, технологии и прочее.

– Хорошо, первой, сути не меняет.

Я подумал.

– У китайцев, Петь, есть древние традиции чиновничества, подчинения, государственной центральной власти, иерархия – это вообще их фетиш и голубая мечта каждого китайца. Кастовая система там была всегда и будет всегда, таковы уж они, китайцы. Мы же, к нашему вящему неудовольствию, европейцы, пусть и некоторые так не считают. Мы не азиаты, наши люди ненавидят кастовые системы, рабство, подчинённость, презирают жополизов, тогда как в китае – подлизнуть попец тому кто выше и истерично орать на тех, кто ниже – норма жизни. Мы не китайцы. У нас так не получится.

– Тогда как?

– А вот мне пофигу как, – развёл я руками, – максимум во что я могу поверить, и то с большой натяжкой и при максимально здравом руководстве – это сравнительно мягкий переход к капитализму, с сохранением партноменклатуры во главе парламентского государства. Но в экономические чудеса уже не верю, а в то, что можно сохранить советскую ущербную систему – не поверю ни за что. Это фантастика, причём ненаучная. Всё в итоге придёт к той системе, которая сможет существовать без постоянного её внешнего поддержания. Вода себе путь всегда пробьёт, и всегда по стабильному пути наименьшего сопротивления. Такова история, таковы законы природы. Против них нельзя идти. Ни одна экстравагантная политическая система не прожила долго, все страны и все народы в итоге перешли к наиболее стабильным системам правления. Ты думаешь, за прошедшие почти три тысячелетия нихрена не пробовали? Пробовали, много раз, всё всегда заканчивалось одинаково. Это закон природы, если хочешь – советский союз в его нынешней форме обречён на смерть, он уже умирает. Он причуда истории. Причуда политики – крошечный переходный период междуцарствия между царской Россией и капиталистической президентской республикой. Для всех них, – я кивнул на бонз, – он важен, но для истории это абсолютно незначительный период. Петь, прошли тысячелетия. Россия живёт, и она сильна, но не так, как хотелось бы. Но мы держимся и колонизируем планету за планетой, служим верно своей стране и её системам. У нас есть родина, есть честь, есть цели и желание лучшего будущего. А советский союз, как ошибочная теория вспоминается только разве что историками, и то только теми, кто специализируется на этом времени. Короткий, малюсенький переходный период междуцарствия, как пугачёвщина, между имперским и республиканским периодом. Крошечный переходный период – никто из детей даже не знает про его существование, просто считают, что в двадцатом веке произошёл переход от монархии к демократии, большего в учебниках не найти. Он… – я пожал плечами, – никому нахуй не нужен и не важен. Важна Россия и её будущее, а не местные эмоциональные политические заморочки. Хотят верить в коммунизм – флаг им в руки, меня это вообще не колышет, главное чтобы не нанесли вред моей стране. Я капитан звёздного флота российского доминиона, родился на Церере-Сигма-Шестнадцать, она же планета Муром, мне нет дела до местных заморочек людей, которые даже до луны долететь не могут. Пусть хоть чем страдают – не мои проблемы. Мои проблемы – это чтобы они не распидарасили мою страну ещё до того, как она встала на ноги.

Воронов кивнул. А Шелепин и остальные, наверное, только сейчас начали понимать, сколь велика пропасть, разделяющая нас. Они то думали что я как Петя, только из другого будущего. Ага, щас, как же…

– Тогда зачем ты так стараешься?

– Не для исторических результатов, – ответил я, – просто чтобы у меня была возможность реализовать заработанные за бугром миллионы здесь, поддерживать кого я хочу поддержать. Лично мне в вашем времени вообще нихрена не нужно и не интересно. Вообще. И никто не страшен – один боевой робот может тут целые страны разносить по кирпичикам страшнее чем всё ядерное оружие мира. Но что мешает поддержать тех, кто работает на благо моей страны? Отсутствие возможности. Финансовых инструментов. Вот и мне нужны эти инструменты, чтобы я мог просто давать деньги тем, кто работает на благо родины. И нет, не вам, коммунисты, а тем, кто создаёт технологии. В космос, в науку, в электронику, во многое другое. А заработать деньги тут для меня вообще говно вопрос. Был бы капитализм – мы бы с вами такого намутили – первую экономику мира бы сделали, и уже через пять лет как сыр в масле все бы катались. Но поскольку у вас коммунизьм – буду работать в америке, создал уже две дюжины фиктивных компаний, которые зарабатывают на меня деньги на фондовых биржах.

Коммунисты молчали. Петька тоже. Хотя нет, он ответил.

– Ты эту штуку сюда припёр? Покажи.

– А, так я обещал серийную модель для работы с одноразовыми картами, – кивнул я – вот, прошу любить и жаловать. Машинка. Может показывать баланс вставленной карты и гасить на ней средства. Позвольте покажу, – я поставил машину на стол. Она была похожа на… на… да просто на электронный калькулятор.

– И…

– Смотри, сюда мы вставляем карту, – я достал карту из стопки и вставил, включил машину, – вот, она показывает баланс. Дальше мы просто вводим сумму, нажимаем энтер, ещё раз подтверждение погашения.

На передней части коробки была цифровая клавиатура, пара клавиш и цифровой дисплей. Он начал мигать и показывать как число в 10 000 уменьшается. До 9 000.

– И всё?

– Чё тебе ещё надо, собака? – удивился я, – минус тысяча погашено. Всё, деньги можно выдавать налом или закончить транзакцию с продажей чего-либо.

– А как тогда…

– А никак, – я развёл руками, – в том то и фича, что магазин деньги не получает. Он только гасит, а получает – платёжная система. Она может передавать магазину по итогу все погашенные суммы.

– Сохраняется как?

– Чек печатается. На отдельный барабан печатаются и суммируются в электронной памяти и на бумаге. В конце дня просто чек отправить в банк и всё.

Косыгин наконец-то отлип и спросил:

– И сколько единиц может быть на карте?

– По идее – я бы и миллиард элементов мог запихнуть. Но пока только десять тысяч – и то такие расчёты в СССР редкость. И прошу заметить – эта херня по сложности примерно на уровне обычного электронного калькулятора, ну может совсем чуточку сложнее. А подделать нереально. В отличие от бумажных денег. Воды не боится, можно заявить о краже или потере – по номеру карты. Короче, идеальный расчётный вариант как аналог банковских карт в доинтернетную эпоху. И вообще! – я возмутился, – какого хрена!? Я тут вам презентую крайне сложную, полезную технологию, можно сказать, дарю от доброты душевной, которая сама по себе стоит состояние, а вы нос воротите и просите вас убеждать! Отвыкайте, господа коммунисты – само в руки плывёт только говно, а за чем-то хорошим нужно хорошенько побегать! Пойду к вестерн юнион с идеей – через неделю уже всем цк будете бегать и просить вам организовать такую же. Или что, вам важно чтобы обязательно американцы одобрили? Так её американцы и придумали, и она как пожар быстро распространилась по всех их планетам. И они с этого огромное бабло поимели. Так что хватит мяться, берите, не каждый день целый капитан звёздного флота вам искренне что-то дарит, нарушая кучу служебных директив.

Кажется, они поняли.

– Мы вовсе не против, – поднял руки Косыгин, – мы всецело за. Правда, это всё нужно продавить через центральный комитет.

– Фу, говно вопрос, организуйте это на базе КГБ, как меру борьбы с контрабандой, фарцой, валютными операциями и так далее. А если кто-то возбухнёт – жить долго не будет. Я не настолько терпеливый и гуманный!